Дамасский жасмин

Глава 9

Юлианна

Она уже четверть часа стояла у зеркала и неуверенно, со смешанным чувством шока, стыда и какого- то внутреннего тремора смотрела на свое отражение. Карим выполнил обещание- не прошло и пары часов, как на яхту привезли пакеты с одеждой, дорогой, брендовой. Купальники- бикини, парео, сланцы- очевидно, теперь она была укомплектована, чтобы пребывание на яхте, посреди моря, стало комфортным. Были и какие- то удобные спортивные вещи, красивые шелковые пижамы, а еще, несколько вечерних платьев… Правда, платьями их назвать было сложно…. Либо неприлично короткие, либо слишком уж открытые… Он предполагал, что Юлианна это наденет? Издевался? Подшучивал над ее возрастом и статусом? Статусом… Сама себе под нос усмехнулась… У нее теперь нет статуса… Вообще нет ничего… Ни имени, ни прошлого, ни денег… Все, что у нее было- это вот эти откровенные наряды да купальники, подаренные чужим парнем, младше нее больше, чем на десять лет… Хорош итог твоей жизни, Юлианна… А ведь когда- то, она мечтала о головокружительной карьере адвоката… Алчно вгрызалась в гранит науки, грезила о том, чтобы подняться по социальному лифту как можно выше, и не за счет папика, своими силами… Тем более, что никогда и ни на кого в их семье надежд возлагать было нельзя… Родители переехали в Швейцарию из Румынии, потому что в их городке никаких перспектив по работе не было и не предвиделось… Статус новоиспеченной страны- члена Евросоюза облегчил процедуру миграции, позволил их семье быстро утрясти вопросы с документами, но отнюдь не прибавил солидности в глазах местных жителей… На них смотрели если не враждебно, то с брезгливостью или превосходством… Сама Юлианна была еще слишком мала, чтобы по полной вкусить это чувство, но оно ее настигло и ударило своим приторно- тошнотворным вкусом, как только та пошла в школу… Говорят, дети- самые жестокие… Это правда… Они говорили в лицо бледной, худой девочке такие вещи… «Мусорщица, приезжая, цыганка- воровка, нищебродка…» Это лишь малый список того, что Юлианна слышала от своих одноклассников, называющих ее так не в спину, в лицо… смотря прямо в глаза… Хотелось не просто разрыдаться, а убежать далеко- далеко… Закрыться ото всех… Иногда, когда с Шерифом было совсем плохо, она плакала и смеялась сквозь слезы, обращаясь к Богу с мыслью, что, наверное, она тогда слишком сильно просила об этом… «Убежать далеко, закрыться ото всех»… Он исполнил оба ее желания, жаль только, что теперь они отдавали вкусом горечи во рту…

Отца Юлианна не знала. Мама говорила, что он был сантехником… Это при том, что на родине он работал преподавателем французской литературы в институте… В новом идеальном, благополучном мире развитой европейской страны его навыки и знания не приглянулись… Зато приглянулся он сам… Какой- то престарелой швейцарке, к которой пришел, в один прекрасный день чинить унитаз… Отец ушел из их семьи еще тогда, когда ей не было и пяти, с бывшей женой и дочерью больше не общался. Мать перебивалась скудными заработками, одновременно убираясь в нескольких богатых домах, не жалела себя, старалась дать дочери все, что могла, только ее работа, скорее напоминала бег хомяка в колесе- денег все равно было мало, перспектив никаких, только хроническая усталость, пессимизм и беспросветность жизни на износ… Она умерла от остановки сердца, за месяц до того, как Юлианна получила университетский диплом с отличием… Как она хотела, чтобы мама ею гордилась… Хотела сказать, размахивая перед собой заветной корочкой, что теперь- то, все у них будет хорошо, теперь- то они, наконец, станут достойной частью местного общества… Не суждено было… Мать умерла стремительно, скорая даже приехать не успела… Юля осталась в этом мире совершенно одна…

Раздался стук в дверь. Она дернулась, словно размораживаясь, от сковавших толстым настом сердце, тяжелых воспоминаний…

– Кириа (греч. – госпожа), простите за беспокойство, но кирье (греч. – господин) Карим уже волнуется. Вы очень долго, все нормально?

– Все нормально…– Не своим голосом отвечает она, хотя сама так далеко не считала… И все- таки пересиливает себя, направляется решительно к двери.

Когда Карим отрывается от планшета, видя выныривающий, с нижнего яруса яхты по лестнице, силуэт, на его лице застывает странное выражение…Юлианна с опаской ловит его, но тут же отворачивается… И тем не менее, оно впечатывается в ее памяти… В нем нет больше хитрой оценки и нет снисходительности. Есть что- то другое, от чего женщина невольно смущается, снова одергивая, до предательства короткую юбку белоснежного платья. Ее волосы от морского воздуха до невозможности распушились, превратившись в упругие золотые пружинки, каблуки заставляют ноги пошатываться… Нет- нет, она вроде бы и привычна к высокой шпильке, но здесь и сейчас, в этом платье, на яхте, перед этим парнем, она чувствует себя дико неуверенно… А еще в душе страх, что он нарочно вот так ее вырядил… Забавляется над ней… Решил воспользоваться ситуацией и поглумиться над старушкой.

– Тебе очень подходит,– Отвечает хрипло, отпивая щедрый глоток воды из стакана, не переставая на нее смотреть,– пожалуй, прибавлю стилисту пару тысяч премии, молодец она…

– Молодец? – Вскидывает бровь Юлианна, совершенно не лукавя и не жеманничая…– Карим, прости, платье очень красивое, как и все остальные вещи, но… не кажется ли тебе, что все это немного мне не по возрасту?

– Не кажется, – отвечает, вставая и направляясь к ней. Он тоже уже одет. И, конечно же, чертовски молод и красив. На нем белая льняная рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц, и немного оголяющая волосатую курчавую грудь, а еще идеально сидящие льняные штаны. Белый цвет красиво оттеняет его золотистый загар. На нем нет типичных атрибутов роскоши- дорогущих массивных часов, печаток на пальцах в стиле «Версаче», непонятных цепей или кричащих о своей цене лейблов на одежде, но никто никогда не ошибется в том, что он богат и шикарен… Потому что он сам фирменный… По нему видно… Как он стоит, как ходит, как смотрит…

– Пойдем в лодку, хочу есть, у нас столик на восемь вечера…

– Карим, подожди,– пасует она,– ты же понимаешь, что мне тридцать семь лет… Я не могу показаться в таком виде перед публикой…

Он хмыкает, не останавливаясь, невозмутимо направляясь к лодке и решительно протягивая ей руку, чтобы помочь на нее забраться.

– Во- первых, тебе уже не тридцать семь, а двадцать семь… В новом паспорте… А во- вторых,– разворачивается к ней, смотрит очень двусмысленно… Так, что опять у нее мурашки по коже,– ты выглядишь очень круто, Юля… Глаз не оторвать.. Я понимаю, почему он так цеплялся за тебя…

Она лишь глотает его слова… Тяжело вздыхает и молча следует за ним, как загипнотизированная, вкладывает свою ладонь в его протянутую, чувствует, как в местах соприкосновения их тел все начинает гореть… Неправильно, наивно, самонадеянно, запретно…

Сидеть в лодке неудобно. Особенно, в этом до неприличия коротком платье… Она то и дело пытается одернуть юбку, сжимая до боли коленки друг с другом, и придавливая ноги к одному боку. Он совершенно беззастенчиво ухмыляется, видя ее потуги, но ничего не говорит.

– Разве мы не должны скрываться? – спрашивает Юлианна и сама понимает, что ее слова почему- то прозвучали двусмысленно…

– Знаешь, Юля, какой лучший способ законспирироваться, когда за тобой погоня? Затеряться в толпе…– она поднимает на него растерянно- волнительный взгляд, он снова усмехается, – сегодня мы затеряемся в толпе… Правда, убегать будем не от твоего Макдиси… От него не нужно уже никуда бежать- для него ты умерла… Мы будем убегать от твоих страхов и зажимов… Ты оставила их в прошлой жизни… Юлия Мейсан, которую я знаю, не такая…

– А какая? – спрашивает немного резко Юлианна… Она волнуется… И очень хочет закурить, только он больше не даст… Сигареты она, в растерянности из- за своего наряда забыла, а новую пачку на берегу Карим купить ей не даст…

– Узнаешь сегодня…– снова эта улыбка, от которой ей хочется броситься в воду и плыть от него со всей мочи… Но она этого не делает… Потому что очень хочет жить… А еще потому, что ей самой хочется познакомиться с этой самой Юлией Мейсан…