Три желания для рыбки

Глава 25. Обнаглел

Лина

С самого раннего субботнего утра облака заволокли небо над нашим городом, активно заваливая всё толстым слоем снега, погружая всё в мрачную атмосферу, подобно той, что царит внутри меня. Диана позвонила и сказала, что её родители уезжают в обед, и я уже могу возвращаться в любое удобное мне время. Михаил, вставший ещё раньше меня, уже пожарил на нас троих омлет, а когда все позавтракали, предложил быстренько выполнить социологию, чтобы не тратить вечернее время на дорогу до меня. Не смотря на рациональное зерно в его словах, что-то неприятно кольнуло во мне. А чего я хотела? Что не будет он делать вид, будто ничего ночью не произошло? Не я ли сама решила, что зря так много думаю о нём? А как же слова: «…не нужно покупать что-то только ради того, чтобы угодить всем остальным. Покупай только то, что нужно тебе самому. А так, ты остался в дураках: потратил деньги, лишил себя чего-то более важного»? — тут же возражает мне мой внутренний голос. Ему нужна не ты, а та девушка! На тебя он просто отвлекается, дура! Но не специально — я видела, как он сдерживает себя. Он тоже не хочет обманывать меня.

Нет необходимости более засиживаться и тянуть время. Тем более, что мы оба, похоже, всё решили. Каждый сам про себя, в своей голове. Так будет лучше для нас обоих: ни я, не он не будем тешить себя иллюзиями. В любом случае из этой квартиры нужно поскорее убраться. Так что, не дожидаясь обеда, собираю рюкзак, благодарю за помощь в экономической социологии и за предоставленный ночлег, обнимаю напоследок Тимофея, который несколько растерялся от моего жеста, а затем машу рукой Михаилу.

На улице тепло, не смотря на общую хмурость. Снег всё ещё идёт, но уже не такой густой, как всего час назад. Как же сильно может меняться погода за такое короткое время. И как может перевернуть всё внутри всего одна ночная сцена. Уже немногим позже, прильнув лицом к стеклу в общественном автобусе, решаю, что сегодня же должна поговорить с Васильевой. Пока наше недопонимание не затянулось слишком надолго и не привело к ещё большей яме между нами. Мы не виделись с вечера четверга: то она не ночует дома, то я. А ведь уже знаю, что даже всего лишь несколько минут способны менять многое.

Захожу в пахнущую розами прихожую как раз в тот момент, когда Васильевы старшие готовились пить чай. Они приглашают и меня тоже, а я отказать никак не могу. Всё же не чужие люди, и знают меня с первого класса школы. Говорят, как удачно совпало, что я как раз решила заночевать сегодня у парня, и они смогли приехать к дочери, заняв на время мою кровать. Диана глазами моргает мне некую азбуку Морзе, и я смекаю, что должна просто соглашаться с пожилой парой. Да, удачное совпадение. Нет-нет, вы меня не потеснили, ничего страшного.

После мы все вместе топчемся у порога, готовясь прощаться. Хорошей учёбы, питайтесь хорошо, ложитесь спать вовремя и прочее «родительское», а далее объятия. Сначала Диана, а потом я. Обнимаю маму подруги, она чмокает меня в щёку, оставляя на моей коже след помады. Затем очередь её отца. Он очень высокий. В попытке обнять, я потянулась так, что хрустнули суставы. Васильевы беззлобно смеются над моей «старостью», а я поддерживаю шутку и желаю им счастливого пути и приятных попутчиков.

— Я им, конечно, рада, — говорит Диана, когда дверь за родителями закрывается, и мы следуем в кухню прибрать посуду после наших посиделок. — Но как же я устала! Хорошо, что они только на одну ночь приезжали.

— Понимаю, — сгружаю чашки в раковину. Сегодня мытьё посуды точно моё, так как суббота.

— Значит, всё таки не стала ночевать у Глеба? — задала подруга неожиданный вопрос.

— Как ты это поняла? — смотрю на неё, не скрывая удивления. Мы ведь вообще не обсуждали где именно я буду проводить ночь. О нежелании ночевать в квартире своего парня я рассказывала только Людмиле.

— Ну… — подруга вдруг замялась с таким видом, словно только что взболтнула лишнего. Чтобы куда-то деть себя, принимается хаотично переставлять с места на место сахарницу на столе.

— Диан, не юли. Как ты это поняла? Ночевала я, если что, у Люды.

Не говорить же мне ей о Михаиле после той её сцены в кухне, когда я и Михаил едва не поцеловались. Васильева и тогда-то была неприятно удивлена, а как бы сейчас отреагировала и представить страшно.

— Ты только сильно не злись, Лин, — она ещё ничего не сказала, а мне уже не нравится. — Глеб просто очень любит и переживает. Он пишет сообщения, спрашивает у меня дома ли ты и всё ли в порядке. Вот и вчера спросил. А я удивилась, да и напиши ему, что ты же у него. Я ведь реально так и думала! — она оставляет сахарницу в покое, взирая на меня с тем самым волнением, когда нет уверенности в том, что ты не косячишь.

— Погоди… — тру виски кончиками пальцев, словно это поможет мне лучше усвоить информацию. — Он часто тебе вопросы такие задаёт?

— Каждый вечер, если только ты не на свидании с ним.

Да он с ума сошёл! Его назойливость в своих границах простирается гораздо дальше, чем я думала. Уже и до моих друзей добрался! Должны же быть хоть какие-то рамки!

— И что ты ему отвечаешь? — стараюсь контролировать свой голос. Я же ведь планировала поговорить с ней сегодня и даже помириться.

— Что ты дома и с тобой всё в порядке… — она вяло разводит руками в стороны, а затем нервным жестом откидывает свои пушистые волны волос за спину.

— А что ещё он спрашивает?

— Интересуется чем ты занимаешься.

— И чем я занимаюсь?

— Если ты переживаешь, что я болтаю о том, как ты в этот момент в туалете сидишь или с Князевым в кухне, то нет, я просто говорю, что книжку читаешь или со мной фильм смотришь. Перестань так на меня смотреть!

— А как я должна смотреть? Моя подруга и мой парень объединились и обсуждают моё времяпрепровождение! — искренне недоумеваю, но всё ещё держу себя под контролем. Хотя бы голос не повышаю.

— Я сама не знаю, как так получилось, но будто бы отчитываюсь за тебя перед ним. Правда. Не знаю! Он всё вывернул так, что я не смогла не сказать.

— Надавил на жалость? Сказал, что очень переживает и места себе не находит?

— Ну, вроде того. Да.

— Понятно, — с шумом выдыхаю. И мне действительно понятно. А что? Очень на него похоже.

— И как давно? — спрашиваю.

— Ещё с начала ноября, — Диана выглядит почти сочувствующей.

— Месяц, значит.

— Ага… Только не говори ему, что я проболталась тебе!

— Почему это?

— Ну… не знаю. Мне стыдно перед ним.

— А передо мной?

— И перед тобой, — она тяжело вздыхает, и, глядя в её глаза, я верю, что она говорит искренне сейчас. — А перед тобой вдвойне стыдно. Сорвалась на тебя тогда из-за своего плохого настроения. Девичник мне мозги на место вставил. Я развеялась там и всё такое. Хотя, если честно, то уже во время нашей ругани в ванной чувствовала себя виноватой, но из-за этого только больше злилась. Но не на тебя, Лин, а на себя. И на того парня, которому я призналась.

— Так кто же тот парень? — задаю один из волновавших меня в последнее время вопросов.

— Это мой сокурсник из параллельной группы. Он наговорил мне всякого некрасивого. При всех. Я потом с пар сбежала, чтобы поплакать.

— Диан, ты больше ни о чём с Глебом не говоришь?

— Нет. Честное слово. Могу переписку показать! — она в панике машет руками, боясь, что я сейчас ревную Пожарского к ней.

— Нет, не нужно. Я верю тебе. — И это чистая правда. — Лучше расскажи, что там тот парень натворил?

Наш разговор плавно перетекает на маленькую личную трагедию Васильевой, что случилась с ней недавно и из-за чего произошла наша ссора тогда. Как подруга, я просто обязана задать ей этот вопрос, выслушать, а затем утешить. Сама же позже, пока перемывала всю скопившуюся посуду и полы, не переставала прокручивать в голове лишь одно: Пожарский совсем обнаглел. Глеб настолько сошёл с ума от своей ревности, что приучил Диану отчитываться обо мне каждый вечер. Ему настолько неприятен мой круг общения, что решил не только изолировать меня от моих друзей по-максимуму, но и оговорить Васильеву. Якобы она за моей спиной обо мне говорит. А сам что делает? Решил рассорить нас, чтобы что? Чего он добивался?

— Чёрт! — выдохнула я и, как следует разозлившись, выжала половую тряпку так сильно, как не могла никогда.

Я чувствую, как во мне растёт и крепнет эта злость. А ещё, как бы не было неприятно это осознавать, тревога: он знает, что я не ночевала в квартире. И он сегодня ещё ни разу не писал и не звонил мне. В последний раз мы общались вчера вечером во время его рабочей смены в баре. Не сказать, что я сильно огорчена этим молчанием — пусть катится со своими выкрутасами куда подальше.

Но он же не исчезнет так просто. Он заговорит, и слова его будут не так сладки, как обычно.