Три желания для рыбки

Глава 40. Вместе

Михаил

Аркадий Евгеньевич осмотрел каждого из присутствующих студентов с тем самодовольным видом, который может быть только у преподавателя в день сдачи экзамена. У нас же сегодня зачёт, однако, этому дядечке всё равно радостно наблюдать взволнованные лица перваков. Двигается он вальяжно, неспешно. То рукава рубашки поправит, то волосы пальцами причешет. В окно взгляд бросит, ручку возьмёт и что-то себе там в журнале рабочем напишет. Мы все сидим в ожидании указаний, переглядываемся между собой, корчим разные гримасы. В аудитории то и дело слышатся шепотки, кто-то тихо хихикает, а где-то даже нервно вздыхают.

— Ну, бедолаги, — заговорил Аркадий Евгеньевич, — по алфавиту будем подходить или по желанию?

— А как же автоматы? — зашумели отличники группы со старостой во главе. — У нас все баллы есть!

— А, автоматы хотите? — дразнится преподаватель.

— Вы обещали! — встревает наш до сих пор молчавший Антон, хотя ему-то как раз автомата никто не обещал.

— Ну, раз уж я сам обещал, то с автоматчиков и начнём. Подходите по одному с зачёткой, а остальные потом со своими докладами будете выступать.

Смотрю на Хомякова, сидящего по правую сторону от меня со скучающим видом. Перед ним та самая несколько помятая распечатка доклада, с которой ему предстоит выступление перед преподом — у единственного из нас четверых.

— Тебе удачи пожелать или как? — спрашиваю, усмехаясь.

— Сейчас не нужно, — Хомяков отрицательно качает головой. — Пожелаешь перед зачётом по философии. Я подойду самый последний, когда вся аудитория опустеет. Затем получу подпись Анны Ивановны. А после… я к ней подкачу.

— Подлетишь, — смеюсь, бросая взгляд на Лину с Людой, что пересели на самый первый ряд вместе с остальными автоматчиками, — на крыльях любви!

— На себя бы в зеркало посмотрел, — пихает он меня. — Хотя нет, не смотри, а то ослепнешь от собственного сияния!

— Какого такого сияния?

— Ой, не начинай быковать только! Я лучше промолчу, а ты вставай и тащи свой зад отсюда. Там «твои» почти все уже разошлись.

«Мои» это те самые автоматчики, набравшие в течение семестра достаточное количество баллов, чтобы можно было сейчас просто протянуть зачётку и получить подпись. Люда, смотрю, уже довольная идёт к выходу, а Лина оборачивается на меня с вопросительным взглядом.

— Ладно, хомяк, сиди тут ещё миллионы лет эволюции, а мы на отдых, — треплю друга за плечо, а затем встаю и, размахивая зачёткой, иду к преподу и оставшимся отличившимся. Довольный, «сияющий», как говорит Антон. Разве что не посвистываю ещё.

Беляева идёт вслед за Ажиновой, я тоже получаю свою подпись и иду к выходу, бросая последний насмешливый взгляд на Хомякова, подпирающего ладонью подбородок. Мы же втроём, уже стоя в коридоре, решаем, что сейчас самое время отправиться в буфет и хорошенько перекусить раз уж выдалось столько свободного времени перед второй парой.

Оказалось, такая идея в голову пришла не только нам: половина из нашей группы, уже сдавших зачёт, вовсю занимала столики. Меня окликнули и позвали к себе парни, мол, что мне делать с двумя девчонками, но я отказываюсь в пользу Ажиновой и Беляевой. Потому что знаю: сейчас Людмила будет выуживать информацию у Лины, и я никак не должен это пропустить.

— Итак, начинает Ажинова, когда мы уже уселись за стол с тремя контейнерами «Цезаря», одной порцией макарон для меня и двумя пончиками для девушек. — Какого чёрта вы сломали мою веру в сладкую, как в кино, любовь?

— Ох, прости, что разочаровала, — коротко хохотнула Лина, — но в кино всё снимается по сценарию, а мы с Глебом и сами не очень далеко от этого ушли…

— Как это понимать? Вы всех разыгрывали что-ли? — Людмила прямо-таки по-настоящему возмущается сейчас.

— Поначалу нет, — мнётся Беляева, — но в последнее время у нас было не всё в порядке. То есть я хочу сказать, что никакой игры не было, но… хмм… так вышло, что я больше не хочу быть с ним.

— Так вы просто поссорились или что? — теряется Ажинова, и я, признаться, тоже хотел бы получить больше ясности.

— Мы действительно много ссорились последние дни и недели. Но мы расстались, а не в паузе после очередной ссоры.

— Он накосячил? — спрашиваю. Обе девушки так посмотрели на меня, словно успели забыть о моём присутствии. Может, мне стоило и дальше молчать? Глядишь и проболтались бы о чём интересном, позабыв про меня.

— Он чёртов манипулятор, — вздыхает Лина, обведя нас обоих глазами. — Глеб всегда одаривал меня цветами, подарками и прочим, но взамен я теряла право каким либо образом его расстраивать. То есть, любые мои желания, противоречащие его желаниям, сразу становились поводом для глубокой обиды. Мне даже с вами нельзя было много общаться. Я словно в клетке оказалась, и никак не выйти из неё без разрешения. А стоит только высунуть голову, чтобы посмотреть хоть одним глазком, что там в мире внешнем, как сразу ругань, а затем обиженный игнор и нежелание услышать меня даже во время разговора о перемирии. А чего только его шпионаж стоит! Он контролировал моё местонахождение с помощью Дианы! Выведывал у неё информацию о том дома ли я и чем занимаюсь… А она, не беря в голову ничего плохого, рассказывала, не выдавая, правда, лишнего… Но сам факт такой слежки за мной меня просто убил, когда я узнала об этом! А обижаться я права тоже не имею: он же, бедный, беспокоится за меня! Ходит потом, обижается… Нормально разве?

Просто зубы сводит от её рассказа. Как представлю эту наглую кошачью морду с кольцом в ноздре, срывающим с Лины шапку посреди зимней улицы и отчитывающим её за каждый лишний шаг в сторону, как сразу невольно натягиваются в напряжении мышцы и быстрей бежит по венам кровь. Вот же мудила.

— Мне вот теперь тоже обидеться на тебя хочется, — надула губы Людмила. — Могла бы и раньше рассказать. Я тебе про Андрея всё-всё рассказываю, кроме постельных сцен, а ты мне ничегошеньки! А ведь подруги, вроде!

— И я вот о том же! — поддакиваю Ажиновой.

— А ты, между прочим, — указывает Беляева на меня пальцем, — ни про каких своих Андреев вообще никому не рассказываешь! Я о той девушке сейчас, если что!

— Как не рассказываю? — шутливо возмущаюсь в ответ. — Я тебе перед парой всё и рассказал, можно сказать.

— Так ты… — Лина запинается, обрывая свою фразу. Она вытаращила на меня глаза, дурёха. Вот же! Всё сказал, а всё равно не поняла!

— Ты только сейчас что-ли поняла? — усмехаюсь.

— Ребят, — вклинивается Людмила, переводя взгляд то на меня, то на подругу, — я для вас что шутка какая-то? Я вообще не могу понять о чём вы. Что за секреты? Если сейчас ещё и хомяк придёт, в полном понимании о чём вы говорите, то я вообще со стула упаду! Что происходит?

— Люд, — шутливо протягиваю ладони в успокаивающем жесте, — не нервничай так! Всё хорошо! Просто я рассказал Лине о девушке, которая мне нравится.

Вижу, как Лина начинает неловко ёрзать на своём стуле и совершать больше движений руками: то пончик подвинет ближе, хотя всё ещё ест салат, то рукава свитшота одёрнет. Но молчит, не думая меня останавливать. Да! Мне не показалось. Мне не показалась та скромно прячущаяся печаль в её глазах, когда Беляева, полыхая от злости, уходила от меня в субботу. А после я вспоминал и анализировал и другие странные моменты: не сильно-то и счастливый вид девушки в утро после перемирия с Бутчем, активное согласие идти со мной на физический контакт, когда отвечала на мои поцелуи… Мне всё это не привиделось из-за моего потаённого желания смешанного с надеждой. Это всё было правдой и теми сигналами, поверить в которые было достаточно сложно. А сейчас что? Она сидит, не зная куда деть глаза, и мило смущается, даже не подозревая о том, что я вижу, как подрагивают уголки её губ в сдерживаемой улыбке.

— Ты всё ещё сохнешь по ней? — интересуется Ажинова.

— Есть такой момент, да, — отвечаю, глядя только на Лину.

— Она, наконец, ответила тебе? — продолжает допрос. Быстро же мы перешли от темы Бутча ко мне!

— Не знаю, — пожимаю плечами, — надо у Лины спросить.

— У Лины? — Людмила в недоумении переводит взгляд на Беляеву, которая спешно наполнила свои щёки остатками салата.

— Долго жевать будешь? — спрашиваю у виновницы повисшей интриги за столом. — Мы тут с Людмилой, вообще-то, умираем от любопытства! — пародирую интонацию Ажиновой.

— Ну, — выдыхает Лина, проглатывая остатки пищи, — она ответила ему.

И сразу покраснела. Тяжело быть блондинкой, наверное. Чуть что — сразу розовые пятна по лицу. Усмехаюсь, наблюдая смущение девушки, не в состоянии сдерживать себя. Я просто безумно счастлив и ничего с этим не поделаешь.

— Так, а кто она? — Людмила хмурит брови, переводя взгляд на меня.

— Какие же вы обе непонятливые, — качаю головой. — Узнаешь скоро, когда моя девушка будет готова к такому откровению. Долой ваниль, а то скоро затошнит! Лучше вернёмся к нашим котам. Судя по твоим словам, — обращаюсь уже к Беляевой, — он тот ещё гад. Будь осторожна: такие, как он, просто так не сдаются.

— А такой хороший, вроде… — бормочет Ажинова.

— «Не всё то золото, что блестит» — слышала такое? — не скрываю своего раздражения.

— Слышала, конечно, но не ожидала, что это про Пожарского… Я вот расстроена теперь, ведь один из моих воздушных замков только что рухнул. Ещё и у вас какой-то общий секрет, который мне не известен. Твоя девушка это какая-то знакомая Лины?

— Не важно чья она знакомая, — отмахиваюсь под предостерегающим взглядом Беляевой, — главное, что мы вместе.