Развод. Цена нелюбви

Глава 33

– О, да детка,– простонал Виктор. Умелые ручки его любовницы творили такое, что он слеп от боли, приносящей ему невероятное удовольствие. Ему казалось, что он очищается. Руки, пристегнутые наручниками к изголовью кровати гудели от напряжения и саднили, но сегодня даже это ему нравилось. Помогало отвлечься от всего того дерьма, которое свалилось на его голову ледяной лавиной. Отец в реанимации, жена ненавистная черте где, вместе с его пропуском в счастливое будущее, который она уперла в своей утробе. Теща тоже исчезла. Это, кстати, весьма кстати. Гелька ему сегодня была нужна, как никогда. Его маленькая, послушная шлюшка, выполняющая любую прихоть. Она приехала сразу, потому что теперь бояться ей было некого. Папуля в больнице и когда выйдет уже вряд ли будет прежним.

– Мой господин,– горячо прошептала любовница. На глаза опустился тяжелый бархат повязки. – Мой раб,– ноги сковали тяжелые кандалы. Член встал, напрягся до боли в ожидании сладкой разрядки.

– Молодец, девочка. Свободна. Ну, пошла вон. Я ведь не всегда миляга.

Половцев младший вздрогнул от звука чужого насмешливого голоса. Тяжелый бас незнакомца казался громоподобным.

– Кто ты, мать твою? Сними повязку, посмотри мне в глаза,– прорычал Виктор, задергался в путах, словно муха в паутине. Выглядел он жалко сейчас и это понимал.– Освободи меня и поговорим по-мужски.

– По мужски? – рассмеялся пришелец. Резко содрал дорогой бархат с его лица, и Виктор наконец увидел того, кто пришел за его душой.– Значит вот это теперь называется по-мужски, без трусов и в браслетах? – хмыкнул мужик, похожий на скелет. Хищное лицо с острыми скулами скривилось в гримасе отвращения. Половцев увидел в его руке плеть, хвосты которой заканчивались тяжелыми металлическими шипами. Тело превратилось в оголенный нерв.

– Я твоя совесть, мальчик. Вот значит, что моей дочери пришлось увидеть и пережить. Мерзко, Витюша. Отвратительно. Бедная девочка. Знаешь, ее мент то хоть мужик настоящий. Западло мне, а что поделать? Все лучше, чем извращенец. Не научил тебя папка быть мужиком, потому что сам мразота. От осинки не родятся апельсинки. Так уж мне придется воспитывать зятька бывшего.

– Ты…

– Вот опять. Невежливый ты, злой и извращенный,– хмыкнул мужик и с размаху опустил засвистевшие в воздухе хвосты плетки на бедро Виктора. Он взвыл от боли, рвущей его тело, забился в своих оковах. Ослеп от фотовспышки, и заорал яростно, до содранных связок.– А чего это? Больно что ли? Я думал тебе нравится.

– Сука, я убью тебя. А потом растерзаю твою дочь,– прохрипел младший Половцев, с ненавистью глядя на тестя, которого видел первый раз в жизни.– А потом заберу чертова выродка. А ты пойдешь в ад.

– Неверный ответ, сынок,– новый удар хлыста заставил ослепнуть.– Ирку в покое оставь. Нечем тебе платить будет вознаграждение за ее голову. И папку навести, да привет ему передай от меня. Кстати, я забыл…

На грудь Виктора упал заламинированный лист бумаги. Он дернулся, пытаясь сбросить непонятный документ. Фотовспышка снова озарила пространство его спальни. Гелька, сука… Он отомстит. Заберет все, что ему принадлежит по праву. А главное, он отнимет у этой рыжей суки то, чем она дорожит больше всего. А потом…

– Я приду за тобой,– прошипел он в пустоту затихшего дома, вслед проклятому демону, который исчез так же неожиданно, как появился.– И заберу свое.

*****

– Прибыли, Апельсинка,– тихо шепчет Северцев. Я задремала, видимо. Расслабилась, устала. Солнечные лучи, слишком яркие для плачущей дождями осени, ослепили и я не сразу смогла рассмотреть наше с капитаном новое прибежище –крохотную деревянную избушку, утопающую в желто-багряном великолепии растущих вокруг нее странных деревьев.

– Где мы? – спросила, задохнувшись от восторга и кристально-чистого воздуха, проникшего в приоткрытое окно машины.– Северянин, ты волшебник?

– Только учусь,– улыбнулся он так, что сердце в моей груди сделало очередной кульбит.– Этот дом… Он принадлежал одному очень важному для меня человеку. Ее звали Валентина… О нем никто не знает в целом мире.

– Это ее вафельницу я нашла в твоей квартире?– я ревную? Да, до слепоты и боли в горле. Но это его прошлое. И оно слишком тихое, наверное потому что очень страшное.

– Ее нет больше,– кривая улыбка на лице мужчины, без которого я не могу жить, словно ножевой порез. Лучше не лезть туда. Откуда потом будет тяжело выбраться.– Ее убили.

– Если тебе больно, то не стоит…

– Не стоит. Пойдем,– он вытаскивает из багажника огромную сумку, из которой свисает словно хвост розовая сосиска. И я осознаю. Что до одури голодна. И хочу плакать и одновременно свалиться на пожухшую траву с чертовой сосиской в зубах.

– Северцев, а поцелуй меня,– господи, если это вот так играют гормоны во время беременности, сводят с ума, то я просто ходячий сгусток этой темной энергии. А его не нужно уговаривать И сумка летит в ту самую жухлую осоку, в которой я так мечтала изваляться. И его губы закрывают мой рот, так жадно и яростно, что дышать становится нечем. И я умираю от голода. Только этот голод совсем иного рода. Это желание, скручивающее узлом мое тело, это яростное безумное вожделение счастья.

– Ты забыл сумку,– хриплю я, когда большие руки легко подхватывают меня. – Мы умрем от голода.

– Нам будет некогда умирать от голода. Лично я собираюсь сдохнуть от восторга,– обжигает меня насмешливый шепот.– Хотя, нет, детка. Мне теперь нельзя. У меня теперь есть, ради кого жить.