Развод. Цена нелюбви

Глава 35

По прозрачной трубочке стекают капли, похожие на слезинки. Странно, а я не могу плакать. Будто выжгло все: чувства, страхи, мысли. Все-все затянуло в черную дыру боли и отчаяния.

– Ирина Игоревна, вы меня слышите? – прорывается в сознание участливый женский голос. Тихий-тихий. Выныриваю на этот зов. Открываю глаза и слепну от белизны потолка, залитого ярким светом дневных ламп.

– Мой ребенок? – едва ворочаю языком. Жду казни. Словно приговоренный к смерти.

– С малышом все в порядке,– улыбается женщина, на голове которой смешная шапочка, разрисованная какими-то мультяшными персонажами.– Вашему мужу памятник бы поставить. Успел привезти вас вовремя. Повезло вам. Такие мужчины заботливые огромная редкость.

– Повезло,– пересохшие губы лопаются, саднят. Да уж, повезло так повезло.– Спасите меня.

– Вы и ваш малыш вне опасности.

– Спасите меня от него. Вы врач? Помогите мне,– хриплю я истерично.

– Я медсестра. И я… Врача позову,– девушка смотрит на меня напугано.

– Я не сумасшедшая. Послушайте. Они заберут у меня моего ребенка, а меня уничтожат, – она не слышит меня, я знаю. Но так же я почти физически ощущаю, что где-то совсем рядом за дверью, отделяющей мою палату от мира, ждут своего часа мама и Виктор. И у меня просто нет выхода. Выдергиваю иглу из сгиба локтя.

– Что вы…?

– Этаж какой?

– Вы что задумали? – шепчет медсестра, глядя, как я сдираю простыню с кровати. – Этаж первый, но… Ирина Игоревна, я позову на помощь. Вам нужно успокоительное. Это просто стресс. Посттравматический синдром.

Распахиваю окно. За спиной хлопает дверь. Времени крайне мало. Ледяной воздух врывается в легкие. Сердце колотится где-то в горле. Шаг… Я и полета не чувствую, почти сразу вбиваюсь в мерзлую землю босыми ногами. Живот отдается тупой болью, ноги гудят, в голове невероятный кавардак. Мой ребенок в опасности. Единственная мысль – спасти самое дорогое на свете. Нужно бежать, но куда?

– Ну вот. Я так и знал. Надо себя беречь. Девочка. Ты не одна теперь,– раздается откуда-то сбоку знакомый, но давно забытый голос.– Моя девочка. А я то уж думал придется эту богадельню штурмом брать. Ну здравствуй, дочка.

Смотрю на мужчину, который словно маг материализуется буквально из сотканного из легких снежинок, ледяного воздуха. Он слишком худой. Даже костлявый, это не скрывает ни дорогое пальто, ни костюм. Лицо хищное, и глаза… Я помню этот взгляд. Я его знаю.

– Девочка, мало времени у нас, – пальто он снимает и набрасывает мне на плечи, но ногам все равно холодно до жжения.– Уходим. Сейчас начнется такая канитель, черти в аду обзавидуются. Я тоже сюрпризы умею делать родственникам,– улыбка делает его лицо еще более хищным. И я не знаю, какое из двух зол хуже. Но все же иду за МОИМ ОТЦОМ. Иду. Потому что мне больше некому довериться. У меня нет никого больше, кроме маленького продолжения моего Северцева. И только ради него я все еще живу.

Машина у Майорова неприметная, но шикарная и пугающая, как и этот чужой мне человек. Он включает печку на полную мощность, а я все никак не могу согреться. Молчу. За все время нашего с ним нового знакомства я не произнесла ни звука. Просто не знаю, о чем можно говорить с отцом, бросившим меня еще ребенком.

– Там термос, дочка. Выпей чаю. Выпей, трясешься так, что лайба моя ходуном вон ходит.

– Вы зачем пришли? – стуча зубами по алюминиевой чашечке от термоса наконец спрашиваю я.– Почему вдруг вспомнили, что у вас есть дочь, которую вы бросили, как щенка? С чего вдруг такая любовь? Думали, я на грудь вам брошусь и мы воссоединимся и станем любящими родственниками? После того как вы… Вы отобрали у меня все, что я любила. Вы отправили на верную смерть Северцева. Знали, что он погибнет, защищая меня. И не пожалели… Никого…– я уже кричу, икаю от рыданий. Чашечка металлическая сминается в моих пальцах, словно сделана из фольги.– Не дождетесь. Я ненавижу вас. Презираю, не меньше чем моего мужа. Но он, хотя бы просто подонок. А вы… Вы с фантазией.

– Замечательные эмоции, девочка. Моя кровь. Ты права, я вернулся за местью.

– И не гнушаетесь ничем? Даже внуком нерожденным рискнуть готовы?

Он молча играет желваками. Глаза, похожие на прицелы киллерской винтовки, пустые, но губы кривятся в оскале, совсем не веселом. Я вижу отражения отца в зеркале заднего вида, и понимаю, что я его знаю. Я его помню. Я его любила беззаветно. Я скучала. И я его не прощу. Не за то, что он бросил меня. За это он давно прощен. Я не смогу простить ему смерти самого любимого на свете мужчины. Не смогу.

– Куда вы меня везете?

– Увидишь, дочка. А потом поговорим.

– Не называйте меня так. Вы не имеете на это права,– рычу я,– смотрите за дорогой. Скорее всего на нас уже объявлен розыск. Виктор наверняка поднял на уши весь город.

– Это вряд ли. Ему некогда сейчас. Да и прав на какие-то действия в отношении тебя, детка, у твоего бывшего мужа больше нет, – ухмыляется отец.– Там в папке на заднем сиденьи документы. Почитай пока. И носки надень, они в пакете. Хорошие, козья шерсть. Я купил, как знал.

– Вы так и не сказали, куда мы едем,– первым делом хватаюсь за обычный пакет. Носки трогательные, похожие на снежные комья, белые пуховые. Странный дядька. Странный. Ноги согреваются почти сразу, даже жарко становится. Боль в животе гаснет. Мой малыш все еще со мной. И это самое главное. Теперь самая важная задача сохранить память о Северцеве, который продолжит существование в своем продолжении.

– Ох. Торопыга. Всегда была такой.

– Вы меня не знали.

– Знал и очень любил. И сейчас люблю. Ты не помнишь? Не знаешь ты ничего, девочка. Но судишь и приговоры выносишь, как тот прокурор. И здесь я только для того, чтобы ты была счастливой.

– К сожалению, это уже невозможно,– всхлипываю я, проваливаясь в бездну боли от потери, которая наконец накрывает меня удушливой лавиной.

– А ты поплачь. Поплачь. Оно очищает. А потом поговорим. Мы как раз и приехали,– улыбается мой отец.