Неформат

Все было сделано максимально просто: стены оштукатурены и покрыты краской, на полу простой линолеум. Но тепло, сухо и очень уютно почему-то. А еще здесь пахло… чем-то невероятным, как показалось Ксюше. Умом понимала, что глиной же, наверное. Но ей почему-то казалось — волшебством!

Больше трети комнаты занимали деревянные стеллажи. На полках без какого-то видимого порядка были расставлены миски, чашки, статуэтки, разные кувшинчики…

— Так, и почему это все здесь, а не у нас в галерее? — с улыбкой и шутливым упреком в голосе, уточнила Ксюша.

В голове немного шумело от пары глотков вина, что успела выпить, в теле разливалась приятная легкость и тепло. Она с каким-то трепетом и восторгом изучала окружающее. Нежданная робость вдруг нахлынула, хотелось коснуться гладких боков мисок всех оттенков коричневого и даже черного цветов, взять в руки, ладонями ощутив «теплоту» керамики… Но Ксюша чего-то застеснялась.

Леня же на ее шутливую претензию расхохотался. Он, вообще, казалось, пребывал в прекрасном расположении духа, несмотря на все их сегодняшние проблемы.

— По большей части, это все пробы и неудачи, а не действительно что-то стоящее, что можно у вас выставлять, — отмахнулся он.

А Ксюша все-таки решилась взять с полки одну из кружек.

— Можно? — на всякий случай уточнила. Леня кивнул. — Она черная из-за обжига, да? По традиции, кефиром обжигал или каким-то новым способом? — рассматривая керамику, которая прям с каким-то кайфом ей в ладонь легла, поинтересовалась Ксюша.

— С кефиром, — кивнул Леня, посмотрев на нее с интересом. — А ты откуда в курсе о нюансах?

— Я люблю все красивое, — улыбнулась, наконец, и она, вспомнив, как Ольшевский такое про нее говорил. — И читать об искусстве люблю. Да и обо всем, что с этим связано.

— Ясно, значит, теперь мне есть, у кого спрашивать и уточнять детали, — подмигнул ей мужчина. — Может, и лепить что-то пробовала? На круге работала? — забрав у нее из рук чашку и отставив на стеллаж, Леня потащил ее в другой угол комнаты, где стоял гончарный круг.

Ксюша шла за ним, как будто зачарованная.

— Не пробовала никогда, — почему-то шепотом призналась. — Хотелось, но я не способная к такому, красивому… только восхищаться могу со стороны… — призналась, стесняясь.

Леня фыркнул, обхватил ее на секундочку руками за пояс, прижал к себе, а потом подтолкнул к кругу.

— Ксюш, ты себя сейчас слышишь? «Не читал, но осуждаю»? Сама же сказала, что не пробовала, так почему уверена, что не способная? — словно вычитывая, но мягко и без реального упрека, спросил. — Я же тебе рассказывал, сколько сам времени потратил на элементарщину, а ты на себе крест ставишь заранее. Так не пойдет! — решительно подвел он итог. — Давай попробуешь.

— Сейчас? — даже испугалась немного Ксюша. Накатил вечный страх оказаться «хуже», «неспособной»…

— Ну, можно и сейчас, — пожал Леня плечами, кажется, не замечая ее состояния. — Не серьезное что-то, ты же устала, наверняка. Да и одежда неподходящая. Хоть глину в руках ощути. Сейчас я тебе фартук дам…

И не успела Ксюша оглянуться, как оказалась усажена на какой-то табурет у низкого столика. На нее натянули плотный темно-синий фартук, прямо поверх очень недешевой шелковой блузы и шерстяных классических брюк, что Ксюша надевала на работу. Вообще не подходящее облачение! А Леня уже совал ей в руки кусок глины, который откуда-то достал — казалось, собственная идея невероятно воодушевила мужчину.

— Смотри, для начала глину надо размять, — говорил Леня, уже разрезав кусок глины пополам струной. А Ксюша не успевала даже увидеть, откуда он извлекал инструменты и материалы, растерялась окончательно. — Держи, — вручил ей Леня плотный комок. — Надо делать вот так.

И он принялся мять, сжимать, отбивать свой кусок глины, словно тесто вымешивал. Ловко, умело, так, как будто это не представляло никакой сложности. А Ксюша едва могла глину руками смять.

— Что-то у меня не выходит, — все с той же растерянностью, рассмеялась она, пытаясь повторить хоть что-то из того, что он ей показывал.

— Не страшно, дело практики, — успокоил ее Леня, — руки привыкают. Первые разы и я не понимал, как это получается, — говоря все это, он продолжал месить глину. — Сейчас на моем попробуешь, — спустя пару минут, он бухнул глину перед ней, забрав тот кусок, что Ксюша пыталась так же подготовить, но, скорее, просто «пожмакала».

И до того, как она поняла его задумку, Леня вместе с табуретом, развернул Ксюшу к гончарному кругу, поставил рядом миску с водой, которую набрал в раковине, расположенной неподалеку, и которую Ксеня поначалу даже не увидела. Когда успевал? У нее голова кругом шла от этой активности.

— Я тебе помогу.

Не замечая, кажется, что она уже в полной прострации из-за обилия новых действий и его сногсшибающего воодушевления, Леонид пристроился сзади, словно обхватив всю Ксюшу собой.

Было заметно, что ему действительно хочется ей показать, дать почувствовать, увлечь этим делом так же, как он сам глиной увлечен. И, несмотря на пока полное непонимание процесса, Ксюша чувствовала восторг. Ей уже тоже стало интересно, весело, суматошно и забавно. А еще, хоть и не очень выходило нечто толковое, но оказалось весьма приятно руками ощущать мягкость и упругость глины, эту непривычную, но будто бы живую текстуру материала, который и сопротивлялся, и поддавался ее руками одновременно.

Леня, тем временем, успел установить глину на круге и сейчас привел тот в движение, показывая Ксюше, как держать ладони на материале. Ее спина была плотно прижата к его груди, а его бедра крепко обхватывали ее ноги, когда мужчина, немного перегнувшись через Ксюшино плечо, вводил ее в тонкости работы с кругом и глиной. Его ладони накрыли ее руки. Несмотря на фартук, они оба уже прилично извозились в глине и, наверное, смахивали на подростков, весь день прогулявших в грязи.

— Тут необходимо придавить, но мягко, придерживая второй ладонью. И лучше всего получается формировать и центровать, когда на себя подаешь глину… — рассказывал Леня.

Его губы были совсем рядом с ее щекой, и при каждом слове кожу Ксюши овевало теплым дыханием. Она чувствовала шероховатость и структуру его кожи. Да и весь жар большого и мощного мужского тела с каждой секундой все больше обволакивал ее, все явственней отвлекая от смысла рассказа. Зато ярче заставляя чувствовать то, насколько они близки…

Когда, как переключилась — непонятно. Но тело само решало уже, видимо. Стало душно, а по коже будто огоньки пляшут. Под волосами на затылке выступила испарина, и воздуха как-то резко не хватает. Она тот втягивала, глотала пересохшими губами, понимая, что слишком шумно. И это ощущение влажной, гладкой, упругой глины под пальцами, на которые давят его жаркие руки!.. Все будоражит, дразнит!

А еще сильнее — чувство однозначной твердой пульсации его паха, прижатого к ее ягодицам, отчего Ксене очень хотелось поерзать, дразня и распаляя его еще больше. И она поддалась этому желанию… Ксюша сама себя не узнавала — чтоб вот так дерзко, однозначно… Но ей это даже нравилось, если честно!

— Черт! — Леня ругнулся и, замолчав, с силой прижался лицом к щеке Ксюши. — Кажется, это была не самая разумная идея…

— Не знаю, мне все нравится, — задыхаясь, не согласилась она.

Леонид вдохнул так шумно, что у нее дрожь пошла по спине от звука, с которым он втягивал воздух сквозь зубы. С губ Ксюши из-за этого сорвался какой-то тихий, истинно женский стон. Он выдавал с головой ее трепет, тягу к нему и чувственную капитуляцию, с которой она и не думала в это мгновение сражаться.

А для Леонида ее стон, словно новым стимулом стал. Похоже, позабыв пока и про глину, и про гончарный круг, да и про все, что он ей тут только что объяснял, Леня ухватил ее бедра ладонями, подтягивая ближе, плотнее, усадив на себя, по сути. Да и Ксеня не противилась, подавалась ему навстречу! И плевать на уже испорченную одежду!

Повернула голову, как-то слепо, словно наощупь, хоть глаза и открыты, своими губами его рот разыскивая, по пути кусая скулы и щеки Лени — одурманил ее? Этим жаром, своим запахом, надежностью и страстью, внезапным огнем тел, что только с ним и ощущала в жизни. Похоже на то…

Пальцами вцепилась в его сильные бедра, обтянутые джинсами, пачкая ткань и не замечая, забыв, что сама вся в глине. И, наконец, добралась до губ Лени! Оба застонали, набросившись на рты друг друга так, словно оголодавшие. Даже странно немного, и страшно… потому что эмоции такой силы захлестывают, какой обоим еще не приходилось ощущать. И оба же понимают — все, Рубикон. Назад никто не будет отступать, уже не разойдутся, не сумеют просто. Все магнетическое притяжение, страсть и жар, что изначально между ними вспыхнули, уже не позволят свернуть назад. Не в этот раз. Уже сил нет. До конца только идти. Вместе…

Он впился в ее рот с такой жаждой, что Ксюшу затрясло. В голову ударило горячей волной, сметающей любые доводы разума. Да и просто, видимо, они оба устали быть разумными и помнить о чем-то, кроме дрожи их тел и невыносимой почти тяги друг к другу.

И, главное, ушла, сгинула та нервозность и неуверенность, владеющая ею на кухне. Вместо этого появилось очень четкое, хоть и хрупкое пока понимание, что все они делают правильно.

Рот Лени захватил ее губы в плен, прикусывая их, проникая между ними языком. Его руки ловко справлялись с пуговичками на ее блузе, а вот фартук, похоже, ему вообще не мешал. Ксюша же просто насытиться их поцелуем не могла.

Он немного приподнял ее, разворачивая. Ксюша поддалась, пересела, оторвавшись от его рта лишь на пару секунд, позволив Лене стащить фартук ей через голову. Ее блуза уже была распахнута его стараниями. А под ней — тот самый черный кружевной комплект, который когда-то купила, поддавшись импульсу. Не готовилась и не думала сегодня, просто, видимо, он ей удачу приносил… У мужчины с губ сорвался жадный вдох, а глаза потемнели из-за того, что зрачки расширились, затопив радужку. И такое какое-то собственническое выражение вспыхнуло, от которого у Ксюши по спине мощная дрожь прошла, возбуждая и будоража еще сильнее.

— Сладкая моя! Потрясающая! — с восхищением выдохнул Леня, притянув ее вновь на себя, усадил сверху, а сам впился ртом теперь в ключицу Ксюше, начал расстегивать ее брюки.

Но и она не хотела отставать, тут же принявшись расстегивать рубашку Лени неловкими, заскорузлыми от засыхающей глины пальцами. Тянула ткань, а он позволял ей раздевать его.

С жадностью, которой от себя не ждала, прижалась своей кожей к его обнаженной груди. И, наконец-то (!), сделала то, о чем мечтала еще когда-то после пробежки: наклонившись, дорвалась ртом, языком, губами до его плеч, шеи. Прижалась своим животом к его, чувствуя, как напряженно поджимаются мышцы пресса Лени, когда ее язык добрался до его соска и обвел, оставив влажный след; как толкается в ее промежность его напряженный член, пульсацию которого ощущала и через слои еще оставшейся на них одежды.

— Господи, как давно мне тебя попробовать хотелось! — рассмеялась Ксеня, но даже не от веселья, а от избытка возбуждения, от куража, который голову кружил!