Неформат

В вине, которым он угостил, дело? Нет! Точно знала, что те пару глотков — не при чем. Это все он — этот конкретный мужчина!

— Ты вкуснее шоколада, — чуть укусила Леню за плечо, заставив и его низко застонать и засмеяться разом.

— Спорный вопрос, сладкая, по мне, так это ты самая вкусная, — хрипло оспорил он это заявление, намотал ее волосы на свою ладонь и, запрокинув голову Ксюше, вновь напал на ее рот, будто и правда проверял вкус.

Алчно, горячо, но при этом и осторожно, не причиняя никакого дискомфорта. А Ксюша со своими руками совладать не могла: до каждого участка его кожи пыталась дотянуться, прикоснуться, погладить или сжать, впиваясь ногтями, когда Леня заставлял ее стонать, прикусывая и засасывая губы Ксюши.

И оба в один момент поняли, что достигли точки накала: терпения не осталось, рассыпалось, казалось, с тихим звоном в их ушах. Поцелуев и этих ласк уже невыносимо мало.

Леня опустил ладонь, расстегнул ее брюки, скользнул внутрь, пока не сдвигая кружево белья в сторону. И, черт, да! Она была такой влажной и горячей! Он и через ткань ощущал! Хотел бы пальцы в эту влагу окунуть, но, елки-палки! Черт его дернул ее лепке обучать! До сих пор же руки в глине!

Но и вот так, через кружево, ощущать ее желание и влажность — одурительно возбуждающе! О таком ярком и страстном ответе тела желанной женщины можно только мечтать, ей-богу! Растер эту бархатистую влагу по нежным складкам, не отрываясь ото рта Ксюши, не прекращая их поцелуя. Глотал ее стоны. Точно хотел знать, что не только у тела женщины, но и у нее самой нет никаких возражений от того, к чему они, со всей очевидностью, движутся.

— Ксюша?.. — прошептал ей в рот, чуть приподняв любимую и начав стягивать с нее брюки.

Хотел спросить «ты уверена», но она его опередила:

— Все нормально, у меня спираль стоит, Лень, — привстав, чтобы ему было удобней, Ксюша тоже решила избавить его от остатков одежды, похоже.

И у нее сомнений не имелось, судя по всему.

А вот он от этой фразы замер — как по голове бахнуло то ли догадкой, то ли пониманием, а то и просто откровением.

— Ксюш, а у тебя были другие мужчины, помимо мужа? До него? — перехватив ее руку, Леня с трудом отлепился от сладких и таких желанных женских губ.

Прижался лбом к ее лбу, заглядывая в глаза Ксени. Но не остановил своих поглаживай ее горящей плоти. Да и сам, привстав, помогал ей с него джинсы снимать, белье. Не собирался тормозить, просто хотел знать…

Наконец-то обнажены оба… И физически, и душевно, казалось, готовы все друг другу открыть.

Ксюша застыла. Прикусила нижнюю губу и, как-то исподлобья глянув ему в глаза, покачала головой.

— Я что-то не так делаю, как тебе нравится? — голос уверенный, ровный, тон чуть веселый… А он смотрит в ее глаза и видит, что испугал, задел…

И от ее ранимости, нежности и этой вот… неопытности — крышу сносит. А в груди — огонь, горло давит, легкие жжет.

— Ты — шикарна! — рыкнул в ее губы от избытка чувств и желаний, что душить начали. — Это я боюсь не оправдать твоих ожиданий, сладкая! — насмешливо поддел, плотно и тесно прижав их тела, уже полностью обнаженные.

— Леня, не выдумывай! — рассмеялась она, крепко обняв его за шею, судя по всему, забыв о своей растерянности.

Ее бедра ерзали по его паху; ладони, и у Ксюши все еще измазанные глиной, уже высохшей, шершаво царапали его плечи, голую грудь, скользили по рукам, которые он от Ксюши оторвать не мог. Какое-то сплетение тел, ртов, конечностей! Гребанная петля Мебиуса из тел, в которой фиг разберешь, где он заканчивается, а где уже Ксюша началась! И Лене даже дополнительно не хотелось ничего! Никакой чертовой стимуляции, хоть бы раньше времени не кончить от одного ощущения ее влажных складок, прижатых к его каменно-возбужденному члену!

Нет, точно тянуть некуда!

Откинулся, уперся спиной в стену, благо, что гончарный круг у той стоял и они сели близко. Приподнял Ксеню, с такой жадностью ухватившись за ее ягодицы пальцами, что красные полосы остались, хоть бы синяков не было завтра… не хотел ей боль причинить. Впился в губы, кайфуя от такой же жадной атаки ее губ. И ловко, легко, по наитию какому-то, словно бы уже десятки раз так делал, зная ее тело наизусть, рывком ворвался в обжигающе-сладкое тепло, впитывая ее тактильно, познавая каждой своей клеткой, кажется, теряя остатки разума окончательно!

— Леня! — Ксюша простонала его имя, с такой силой вдавив пальцы в плечи любимому, что точно поцарапала.

Но у нее сейчас не было сил думать об осторожности или благоразумии. У нее просто никаких мыслей не было! Тело горело, и этот его первый удар, проникновение, будто бы разделившее все на «до» и «после». Никогда уже ее тело не станет прежним. Сама Ксеня не сможет его, как ранее, воспринимать! Потому что не знала, что способна вот так пылать! Испытывать такой миллиард ощущений от процесса, механизм которого давно знала бы вроде, да и не раз с мужем пробовала, в общем-то, не жалуясь на сексуальную сторону…

Но с этим мужчиной, с Леней, все было иным. Острее, сильнее, почти невыносимо! Грудь распирало от внутреннего жара, словно огненные язычки, поднимаясь от паха, — оттуда, где он продолжал жарко и глубоко, сильно и мощно насаживать ее на себя, — изнутри разгорались, по нервам, обжигали все в ней. И эти ожоги дарили невероятно сильное удовольствие.

Ксюша кричала и стонала, не стесняясь его кусать, перемежая эти метки поцелуями. Выгибалась, подставляя свою грудь под его алчные и жестки губы, умеющие при этом невероятно нежно дразнить и тут же прикусывать соски, отчего она почти срывалась за грань, до которой еще могла такие ощущения выдержать! Но стоило ощутить, как именно его пальцы сжимают ее ягодицы, словно для Лени жизненно важно Ксюшу из рук не выпустить; как его член все глубже и глубже вонзается в ее плоть, заставляя сжиматься, пульсировать все внутри живота — и та тонкая грань крошилась, дрожала, признавая, что вот-вот рухнет под страстным, яростным напором и натиском невероятного мужчины! И у нее не было ни сил, ни желания, ни возможности сопротивляться, демонстрируя выдержку.

Ее стоны сводили его с ума, превращали в какого-то пещерного человека, дикаря, первобытно помешанного на своей женщине, остро осознавшего ценность и уникальность связавших их переживаний и эмоций.

А у нее все тело вибрировало, пульсировало всем тем, что Ксюша испытывала, тем, что он ее заставлял ощущать! Она подавалась навстречу его толчкам, и выгибалась назад, когда Леня губами ее соски прихватывал, покусывал, прижимал. Женские бедра скользили и елозили по его паху, по влажной и потной от этого удовольствия коже, усиливая наслаждение обоих.

— Держись за меня, Ксень! — хрипло, низко велел Леня, еще сильнее вдавив любимую в себя, сжав ладонями ее попку.

Понимал, что Ксюша уже забыла — они на табурете, и из опоры у них только стена. Обоих будто затянуло в самый эпицентр шторма. И ничего уже не замечают, кроме влажной испарины, горячих, сладко-соленых капель пота на их коже; сплетенных тел; ее ног, скрещенных за спиной Лени; его пальцев, буквально вонзающихся в ее плоть все алчней, с каждым толчком напряженного члена в податливое тело женщины, делающих их плоть — одной.

И в какой-то момент этого стало с избытком, чересчур: Ксюша вдруг всем телом вжалась в него, застыв, задрожав каждой мышцей. Запрокинула голову, каким-то поразительно хрупким изгибом шеи, и так застонала… У Лени сорвало крышу!

Он чувствовал пульсацию ее тела, на вкус, наощупь осязал ее оргазм, который доставил любимой! Самого накрыло так, что безумным стал: один мощный толчок, второй, третий… И он сам кончил с сиплым тихим стоном, вдавив ее в себя, прикусив кожу над ключицей Ксени.

На несколько минут в мастерской повисла тишина, полная, укутывающая, баюкающая их. Тела охватила истома. В голове звон и оглушенность. Разморило, казалось, пошевелиться не смогут. Только руки Лени крепко-крепко держат ее тело, даря опору и защиту, даже в момент такой уязвимости и открытости. И дыхание одно на двоих…

Она дышала горячим и плотным запахом его кожи, наслаждалась мягким поглаживающим касанием больших мужских ладоней. Ни о чем думать не хотелось. Теплая, медовая… или шоколадная (?) нега и в теле, и в голове. Счастье! Такое непривычное и не обыденное. Совершенно новое для нее.

И вдруг Леня резко выпрямился, не разжав своих объятий, тем не менее. И сквозь зубы ругнулся:

— Елки-палки! Я же так и не подарил тебе подарок, который с утра таскаю в машине! Замотался со всеми этими событиями!

И искренняя досада мужчины из-за этой «оплошности» вдруг вызвала у Ксюши искренний и счастливый, невероятно легкий смех. Похоже, ему удалось ее собой расслабить куда лучше еды и алкоголя…