Ночь беззакония

ГЛАВА 2

Каспиан

Шестнадцать лет

Единственный раз отец улыбнулся мне, когда моя команда первой пересекла финишную черту на озере Крествью, и то только потому, что это означало, что мы победили команду Линкольна. Как мы только и делали третий год подряд, но кто считал.

— Внимание, Донахью, — сказал Линкольн, подгоняя свою лодку к старту.

Я ухмыльнулся. — Постарайся не споткнуться о мой член, когда будешь выходить.

Он отмахнулся от меня, а потом сплюнул в воду. Один из его друзей, Итан Уильямс, похлопал его по плечу и сказал что-то, чего я не расслышал.

Чертовы мудаки, оба.

Наши отцы ненавидели друг друга, и каким-то образом эта вражда передалась нам. Мы по-прежнему тусовались все вместе, потому что легче следить за врагами, если они находятся в пределах видимости. Наши отцы вели себя так, будто они были ближе, чем братья, но при этом желали друг другу смерти за спиной. Нам с Линкольном было наплевать на внешность. Мы носили свое презрение на рукавах.

В семье Хантингтонов была только одна хорошая черта. Она сидела на краю лодочного спуска, как всегда после гонки. Ее волосы были заплетены в косу. Во время регаты она болела за своего брата, но я всегда ловил ее на том, что она наблюдает за мной. Я знал это, потому что тоже наблюдал за ней.

Татум Хантингтон всегда находила неприятности или может быть, они находили ее. В любом случае, она всегда оказывалась в самом центре событий.

Впервые я увидел ее, когда мне было десять, а ей шесть. Мы были на свадьбе, на каком-то большом мероприятии для знаменитой пары. Если подумать, детям разрешалось присутствовать только потому, что пара была знаменита тем, что усыновила хренову тучу детей. В любое другое время мы оба торчали бы дома с няней. Я искал куда бы поссать, а Татум была в комнате для новобрачных и делала то, что, как я предполагал, делают все маленькие девочки — крутилась перед зеркалом с фатой невесты на голове, вероятно, воображая себя невестой. Где была настоящая невеста или любой другой взрослый, я понятия не имел. Мне было все равно. Я знал только, что там была маленькая девочка, одетая в белое, излучающая невинность, когда она улыбалась и кружилась, и у меня было непреодолимое желание сделать так, чтобы она оставалась такой. Я сдернул вуаль с ее головы, пока она не сделала какую-нибудь глупость, например, не наступила на нее и не порвала, или, что еще хуже, не попалась кому-нибудь, кроме меня. Она провела руками по своим длинным каштановым волосам, затем надула губы. — Ты злой, — сказала она. Но я не был таким. Не тогда. Еще нет. Я схватил ее за запястье и потащил обратно в главную зону, где находились остальные гости. Все это время она обзывала меня, но мне было все равно. С того момента, как я взглянул на эту девушку, у меня была всепоглощающая потребность защитить ее, это основное течение, которое влекло меня к ней. Даже когда она кричала мне в спину что-то вроде тупоголовый, пока я тащил ее по коридору.

Два года назад я поймал какого-то придурка, наблюдавшего за ней из леса здесь, у озера. Тогда у меня тоже было желание защитить ее. И я защитил. Хотя она никогда не узнает об этом. Она не смогла бы смотреть на меня такими же невинными глазами, если бы знала, какой я на самом деле человек.

Она всегда была там, эта основная, первобытная потребность сохранить ее в безопасности.

Даже в юном возрасте я понимал, что она не такая, как все. Ей не место в этом мире. Такие люди, как я и мой отец, могли поглотить Татум Хантингтон.

Я быстро понял, что единственный способ защитить ее от монстров — это стать одним из них.

Сейчас она выглядела такой невинной, глядя на воду. Солнце еще не зашло за озеро, а взрослые уже стояли на набережной с алкоголем и живой музыкой под тентом.

Я подошел к ней, на ходу снимая туфли и носки. — Ты не должна быть здесь одна. Ты уязвима, когда одинока. — Сел, свесив ноги со спуска.

Она схватила меня за колено. — Не надо. — Ее глаза были расширены от паники.

На мне были шорты цвета хаки и синее поло. Ее пальцы впились в мою голую кожу. Что это за хрень?

— Ты не знаешь, что там внизу. — Она посмотрела на озеро, затем медленно отдернула руку.

Я точно знал, что там внизу, и нам не о чем было беспокоиться.

Однако я играл в ее игру и скрестил ноги так же, как она. — Хорошо.

Мы сидели там молча, дольше всех. С вершины холма доносилась музыка. Поверхность озера рябила от бриза.

— Мама Лирики ушла, — сказала она, нарушая тишину.

Это не имело никакого отношения ко мне, но что-то подсказывало мне, что Татум просто необходимо это сказать, поговорить с кем-то.

— Вот почему ее здесь нет. — Она продолжала смотреть вперед, не глядя мне в глаза. — Она не хочет быть рядом с кем-то. Ее мама была не очень хорошей, — но… ее дыхание сбилось, — теперь Лирик одна.

Я ничего не сказал. Этот разговор был не для меня. Это было для нее, еще один способ для присматривать за ней.

Татум сглотнула. — То есть, у нее есть отец, но… — Ее слова оборвались. — У меня есть оба родителя, но я все равно чувствую себя одинокой. Если бы не Лирика… — Она оборвала себя. — Что, если она останется грустной? Что, если она никогда не захочет вернуться?

— Ты никогда не будешь одна. — Я не знал, почему я пообещал ей это. Просто знал, что слова вырвались раньше, чем я успел их остановить. И что теперь я ненавижу ее семью еще больше, услышав, что она чувствует из-за них. Она была двенадцатилетней девочкой. Она должна была чувствовать себя любимой, счастливой, в безопасности — никогда не одинокой.

Ее взгляд метнулся к моему. Ее глаза наполнились слезами. — Не мог бы ты просто посидеть здесь со мной минутку?

Это был редкий момент, один из тех, которые ты откладываешь на потом. Татум всегда боролась со мной, всегда бросала вызов. Сейчас она впустила меня, и это, черт возьми, чуть не сломило меня. Если раньше я думал, что мне нужно защищать ее, то это было ничто по сравнению с тем, что чувствовал сейчас.

— Да, маленькая проказница. Я сделаю все, что тебе нужно.