Ночь беззакония

ГЛАВА 15

Каспиан

В результате взрыва погибло по меньшей мере девятнадцать невинных людей, включая Джонатона Брэдшоу, семейного адвоката, с которым я собирался встретиться. Причина все еще расследуется, но мы с папой оба знали правду.

Обязательства. Так бы он назвал этих людей при любых других обстоятельствах, например, при избавлении от улик в уголовном расследовании. Я видел достаточно случайных пожаров в зданиях и идеально спланированных краж со взломом, чтобы знать, как это работает. На этот раз он отрицал свою причастность к этому. На этот раз ему пришлось лгать всем, даже мне. На этот раз это было личное.

— Черт, — сказал он, покачав головой. — Им потребуются месяцы, чтобы разобраться во всем этом бардаке. Я рад, что у Джонатона не было ничего важного в тех кабинетах.

Я не был уверен, была ли это завуалированная угроза или он просто был как обычно черствым. Люди погибли. Его адвокат умер. А он беспокоился о бумажной работе. Если бы мне пришлось гадать, это было бы первое. Отец никак не мог знать, что я знаю о трасте, но он должен был оставить за собой последнее слово на всякий случай.

Как обычно, я не проявил никаких эмоций, так как хорошо себя натренировал. Я так долго носил эту маску, что почти не узнавал человека в зеркале, когда снимал ее.

Теперь, зная, что мои ниточки все еще завязаны, я провел остаток дня, занимаясь обычными делами. Я взял свой сэндвич из гастронома и провел вторую половину дня, изучая новый папин проект. Как и ожидалось, когда мы вернулись домой, мама ждала меня с тортом от Ladurée. Папа предложил пригласить нас на ужин, но я сказал родителям, что у меня уже есть планы с Чендлером. Это не было полной ложью.

У меня были планы.

И Чендлер помог мне их составить.

Час и сорок пять минут спустя я уже въезжал на Семиозерную дорогу в Ист-Хэмптоне. Меня пропустили через ворота, потому что у нашей семьи здесь тоже был дом. Наш находился на улице Миллиардеров.

Один из парней Чендлера, хакер, специализировавшийся на взломе системы распределения очков в Вегасе, смог подключиться к камерам наблюдения в доме Татум в Хэмптоне и отключить трансляцию. Я все еще носил черный капюшон и на всякий случай припарковался у дороги.

В темноте ландшафтные прожекторы освещали разноцветные клумбы, окружавшие переднюю часть дома, а настенные бра освещали крыльцо. На кольцевой подъездной дорожке позади Бенца Татум был припаркован Форд F-250.

Брэди.

Должно быть, он.

Трахалась ли она с ним прямо сейчас? Он прикасался к ней? Пробует ее на вкус?

Демоны внутри ожили, и, как я видел, у меня было три варианта: Я мог забраться на заднее сиденье его грузовика, подождать, пока он выйдет, и оттрахать его смазливую мордашку, как только он выедет на 27-Е. Я мог войти в переднюю дверь и отыметь его, затем подрочить, потому что, признаться, от одной мысли о том, что я его отымею, мой член становился твердым — и кончить на его окровавленное лицо, пока Татум наблюдала. Или я мог подождать, пока он уйдет, а потом зайти внутрь и напомнить ей, кому она принадлежит.

Я не хотел попасть в тюрьму или заставить Татум ненавидеть меня еще больше, чем она уже думала, поэтому я обошел дом сзади и стал ждать. Слава Богу, я был терпеливым человеком, потому что минуты казались часами.

Лунный свет отражался от океана, и грохот волн помогал успокоить бешеное сердцебиение, когда я смотрел через живую изгородь на воду. Я глубоко вдохнул и посчитал про себя.

Десять.

Девять.

Восемь.

Семь.

— Ты должен знать, что у меня есть пистолет.

Обернулся на звук ее милого голоса. Она пыталась казаться устрашающей, но на самом деле это было чертовски мило. Я не мог представить, чтобы Татум наставила на кого-то пистолет. Она была слишком хороша для этого. Если только это не был водяной пистолет. Тогда я представлял ее с водяным пистолетом и меня со своим. Я бы мочил ее до тех пор, пока ее соски не проступили бы сквозь одежду, затем слизывал воду с каждого дюйма ее тела.

Ухмылка расплылась по моему лицу, когда я посмотрел на нее, стоящую на балконе второго этажа. Мое лицо было закрыто капюшоном, но то, как ее рот приоткрылся, когда она увидела меня, сказало, что она точно знает, кто я. Она стояла там в цельном белом платье с бретельками-спагетти, которое опускалось в низкий V между ее грудей. Ее волосы были распущены и свисали по плечам. Мягкое янтарное сияние образовывало ореол вокруг ее ангельского тела. Если Шекспир сказал, что Джульетта — это солнце, то Татум — это все чертово небо.

— Каспиан?

Мысль о том, что Брэди видит ее в таком виде, заставила мою кровь закипеть.

— Ты одна? — спросил я ее.

На мой вопрос ответил гул оживающего двигателя. Татум тоже услышала его, потому что совершила ошибку, посмотрев через плечо в сторону дома, где Брэди только что завел свой грузовик. Не успела она оглянуться на меня, как я уже обходил дом и шел к входной двери.

Я поймал ее, когда она спускалась по лестнице, когда открыл дверь и вошел внутрь. Она остановилась на нижней ступеньке, держась одной рукой за деревянные перила, тяжело дыша и глядя на меня.

Я закрыл за собой дверь. — Почему он был здесь?

Она расправила плечи и сузила глаза. — Почему ты здесь?

Так вот как все должно было быть? Мысль о том, что она снова бросит мне вызов, заставила член подпрыгнуть.

Я сделал шаг к ней. — Ты трахалась с ним?

Ее грудь задвигалась быстрее, дыхание участилось. Розовый жар пополз по ее шее и щекам. — То, что я делаю с Брэди, не твое дело.

Сделал еще один шаг. — Может быть, и нет. Но то, что ты делаешь с моей киской, — мое дело.

Ее соски выделялись на фоне тонкой шифоновой ткани платья.

Шах и мат, детка.

Еще один шаг, и я прошел через фойе в гостиную, где находилась лестница. Теперь я был всего в нескольких футах от нее. — Ты трахалась с ним? — повторил я.

— Нет. — Ее голос был едва выше шепота.

— Докажи это. — Я сделал еще один шаг.

Ее глаза расширились. — Что?

— Я сказал, докажи это. — Еще один шаг. Теперь нас разделяли считанные сантиметры. Я был достаточно близко, чтобы видеть, как бьется пульс в ложбинке ее нежного горла, достаточно близко, чтобы слышать прерывистое дыхание. Ее соски дразнили меня, умоляли взять их в рот. — Сними свои прелестные маленькие трусики. Раздвинь бедра. И докажи, что ты не просто отдала другому мужчине то, что принадлежит мне.

Она тяжело сглотнула, затем стиснула зубы. — Пошел ты. Ничто во мне не принадлежит тебе. — Ее голос пылал убежденностью.

Это была моя маленькая проказница. Всегда проверяет меня.

Взяв ее за подбородок, и заставив посмотреть на меня. — Позволь мне прояснить одну вещь. Я позволил своей руке скользнуть вниз по ее горлу, внутрь платья, чтобы прикоснуться к ее груди. Она закрыла глаза, откинув голову назад, когда я перекатывал ее сосок между пальцами, я скользнул другой рукой по ее бедру, задрал платье и схватил в горсть ее задницу, заставив хныкать, когда сильно сжал ее.

Прижавшись ртом к ее уху, я прошептал — Ты. Моя.

Татум открыла рот, чтобы возразить, но я поднял ее, отнес в гостиную и бросил на диван. Она попыталась сжать бедра и скрестить ноги. Не так быстро, милая. Я раздвинул ее колени, расположившись между ее ног, затем просунул руку под задницу и сорвал с нее трусики. Они упали на пол рядом с диваном. Она боролась, пытаясь подняться и отодвинуться от меня, пока мои руки скользили по бокам ее тела, задирая платье и обнажая сладкую, идеальную, ебаную киску. Я любил эту борьбу. Я жил ради нее. Ей это тоже нравилось, потому что она была чертовски мокрой.

Мои пальцы впились в ее плоть, удерживая ее на месте.

Ее руки взлетели к моей голове и запутались в волосах, как только я расположил свое лицо между ее бедер. — Что ты делаешь?

Я поднял взгляд, когда она облизнула губы. — Убеждаюсь, что ты не похожа на него по вкусу. — Я наклонился, проводя языком длинную, ленивую дорожку прямо по ее влажному центру. Ебать меня. Она была амброзией, нектаром богов, и я хотел пировать ею вечно.

Она дернула меня за волосы в слабой попытке отстраниться, но ее бедра сжались по обе стороны от моей головы, и с ее губ сорвался стон. Парадокс, если я когда-либо видел такой.

— Каспиан, остановись.

Ни за что, блядь. Ни за что, блядь, ни за что.

Я обхватил ее внутренние бедра и большими пальцами раздвинул складочки. Ее пальцы вцепились в мои волосы, пытаясь оттолкнуть меня, но ее бедра приподнялись от белой диванной подушки под ней, умоляя о большем. Ее тело воевало с ее разумом, и я собирался установить свой гребаный флаг на поле боя.

Провел кончиком носа по ее щели. — Убеждаюсь, что от тебя не пахнет им.

Она и не пахла. Она пахла ананасом и белым вином с нотками мускуса. Как спасение и грех.

— Я сказала, хватит. — Ее руки оставили мои волосы и прижались к моим плечам.

Я поднял голову. Мой взгляд скользил по голой киске передо мной, по ее животу, затем по ее грудям, которые вздымались при каждом ее вздохе.

Мои глаза сузились, когда они встретились с ее глазами.

— Скажи это так, как будто ты это имеешь в виду, и я подумаю об этом, — сказал я с ухмылкой, затем свел губы вместе и подул на ее клитор, не сводя с нее взгляда. Беззвучный свист о ее скользкую плоть.

— Я серьезно. — Ее голос был слишком задыхающимся, чтобы быть уверенным, а задница напряглась, как будто она пыталась контролировать реакцию своего тела.

— Хорошая попытка.

Я высунул язык и погрузился в нее. Ее тело расслабилось, когда она открылась для меня. Я перекинул одну из ее ног через спинку дивана, чтобы освободить себе место.

Вот и моя девочка.

Я проникал, проникал и трахал, пытаясь проникнуть все глубже и глубже, пока мое лицо не покрылось ее соками от носа до подбородка. Этого было недостаточно. Этого никогда не будет достаточно. Мне нужно было это, нужна была она.

Провел языком по ее центру до самого клитора, а затем ввел два пальца в ее маленькую тугую дырочку. Ее бедра выгнулись, тело извивалось, и она скакала на моем гребаном лице. Голодная. Отчаянная. Нуждающаяся.

Такая. Блядь. Идеальная.

Липкие звуки, влажные и горячие, заполнили комнату. Я хотел громче, хотел, чтобы было мокрее. Четыре года ожидания этого создали монстра, и теперь он хотел, чтобы его накормили.

Мои пальцы погрузились глубже. Сильнее. Быстрее.

Мой язык работал над ее клитором. Затем мои зубы. Щелкал и покусывал. Целуя и посасывая. Я чувствовал только ее вкус, дышал только ею.

Она выгнула спину и застонала. Это прозвучало почти как боль, но я знал лучше.

— О, Боже, — кричала она. — О, черт. — Ее тело трепетало вокруг меня, а ее руки так крепко обхватили мои волосы, что у меня горела кожа головы. Ее бедра сжали мою голову в тиски.

Вот так, детка. Кончи мне на лицо.

Я хотел ее везде.

Хотел вдыхать ее запах и чувствовать его потом. Я хотел облизывать губы и ощущать ее вкус во время долгой дороги домой. Она была как болезнь в моей крови, которую я никогда не хотел вылечить.

Татум закрыла глаза и откинула голову назад, позволяя оргазму сотрясать ее тело. Боже, как она была прекрасна в таком виде: рот открыт, она задыхается, нежное горло открыто для меня.