История шрамов

22. Как мы ужинали всей семьей

Констанцин-Езёрна, Польша

Богатый пригород Варшавы

Сегодня

Мне уже начинало казаться, что ничего плохого с нами произойти не может. Что вот он — наш райский уголок, и пройдет еще немного времени, и мы освоимся в этой стране, я выучу язык, стану работать, и Альк перестанет бояться угрозы со стороны семьи, и вообще — все и впрямь будет в порядке.

С самого утра Альк с сестрой уехали в город — Тсара давно уговаривала брата уделить ей время и провести вместе хотя бы день в местах, что были им значимы с самого детства. Я же нисколько не возражала остаться в одиночестве, хозяйничая по дому. Похоже, подобное разделение напрягало только Алька, в то время как мы с Тсарой были полны энтузиазма перестать бояться мифических угроз. Я и вовсе постоянно уверяла парня, что со мной все будет в порядке.

Уже ближе к вечеру, услышав, как открываются автоматические ворота, и во двор заезжает машина, я с радостью была готова бежать встречать ребят, а в порыве нетерпения даже выглянула в окно, чтобы посмотреть, как те подходят к дверям.

И замерла в ужасе, когда поняла, что автомобиль мне совершенно не знаком.

Во мне моментально взыграла паника. Первым инстинктом было — собрать вещи и бежать. Бежать, бежать, бежать, без оглядки, но эта мысль сразу же разбилась о суровое понимание реальности: Алька здесь не было. И как предупредить его, я не знала. Мобильников у нас все еще не было по соображениям безопасности. Стационарный телефон, что стоял в кухне на первом этаже?..

Вторым инстинктом было сидеть здесь тихо, словно мышка. Не высовываться из спальни. Чтобы меня не заметили. А потом уже, когда Альк вернется, тихо выскользнуть...

Плохой план. Еще хуже предыдущего. Очень подозрительно. И расщелкивается на раз.

Притвориться прислугой? Сокурсницей Тсары? Бред, я сразу же сдам свой уровень владения польским с налетом американского акцента, вздумай этот человек заговорить со мной.

Поэтому я решила действовать по ситуации. Не прятаться, никак не выдавать своего волнения, спокойно реагировать на происходящее. Спуститься вниз и взглянуть в глаза тому, кто бы это ни был.

Еще бы сердце так предательски не колотилось.

Незнакомец открыл дверь своим ключом. Вошел в дом так, словно был здесь хозяином, снял солнцезащитные очки -- и остановил взгляд на мне, совершенно безразличный и равнодушный. Я сразу поняла, кто передо мной. Слишком уж сильно было семейное сходство с Альком, пусть и передавшееся через поколение. Так что первая догадка, которая возникла в моей голове, когда я только увидела чужой автомобиль в окно, подтвердилась.

— А вы, должно быть, мисс Боуман. Ну, расскажите мне, мисс Боуман, как вы оказались в доме моей внучки? Ведь некоторое время назад вы учились в школе с другим моим внуком.

Внутри меня все оборвалось, когда я услышала этот мягкий, вкрадчивый тон. Еще более угрожающий, чем бывал у Алька, когда тот был в ярости. Я постаралась не принимать совсем закрытой позы и даже попыталась расслабиться, хотя я была уверена, что все равно выдаю свое волнение с потрохами.

— Да уж, — мрачно отозвалась я. — Дорога сюда была не самой приятной. Вы сюда за мной приехали?

Старик, который внешне, честно говоря, мало походил на обычного старика, с ответом не спешил. Очевидно, что он чувствовал себя хозяином положения. И явно хотел показать, что разговор со мной — не главная его задача здесь. Куда важнее ему было осмотреть вальяжно дом, отмечая про себя, что, где и как лежит.

Впрочем, оставлять меня в покое Дариуш не собирался.

— Знаете, мисс Боуман, родные имеют свойство беспокоиться о своих отпрысках... Особенно, если не могут их найти. Вот о вас, к слову, очень беспокоился отец...

Если до этой секунды я еще старалась держать себя в руках, и притворялась такой же хищницей, как и он, и мы оба ходили по кругу, принюхиваясь друг к другу, то сейчас он вынудил меня сделать первую ошибку. Я поддалась на провокацию и показала эмоции.

— Он не отец, — рыкнула я. — Отчим.

— Если бы я хотел сказать — отчим, я бы так и сказал.

Взгляд, долгий. В разы тяжелее, чем у Алька. Мне понадобилось даже какое-то время, чтобы понять смысл услышанного.

— Мой отец мертв, — даже усмехнулась я. — Если вы об этом.

— Занятно, — равнодушно протянул Дариуш, скидывая наконец пальто и направляясь к столу в гостиной.

Он явно хотел, чтобы я начала расспрашивать. Фигня. Даже если мой биологический отец жив, а мать однажды наврала, рассказав мне красивую сказку… Плевать. Я не стану поддаваться на провокацию деда Алька во второй раз. Он ведь этого и хочет. Сбить меня с толку, дав хоть какую-то мотивацию не держаться за парня, с которым я сюда приехала. Черта с два. Даже если мои гребанные мамочка и папочка решат возникнуть сейчас на этом пороге вслед за этим идиотом и предложат мне крепкую и счастливую семью, о которой я мечтала все детство — я все равно пошлю их к дьяволу. Потому что теперь я на стороне Алька, несмотря ни на что.

— Я налью вам чего-нибудь выпить, — чуть севшим голосом сказала я, проходя на кухню. Мысль моя пока еще не до конца оформилась, но взгляд, когда я подходила к холодильнику, уже упал на стационарный телефон. Что с ним делать? Как их предупредить?

И, когда я открывала дверцу, чтобы достать бутылку холодной воды, мой взгляд упал на листок с цифрами, прикрепленный магнитом к холодильнику. Тсара оставляла его неделю назад на случай, если вдруг что-то случится... Мы с Альком им так и не воспользовались, но возможность позвонить хозяйке дома в любой момент все равно грела душу. Этакий спасательный круг.

Который мог мне сейчас помочь. Очень даже.

Налив воду в стакан, я вернулась к старику.

— Мисс Боуман, неужели вы думаете, что звонок им что-то изменит? — старик даже не поднял на меня взгляда, когда я вновь подошла к нему, с маньяческим рвением перфекциониста поправляя рукава рубашки и перепроверяя пуговицы на них.

— Не знаю. А как вы думаете? — не без язвительности в голосе ответила я, садясь на стул напротив.

— Они всё равно сюда вернутся. Оба. Так что не усложняйте ситуацию и не делайте глупостей, пока мы их ожидаем. Никому из нас не нужна здесь иммиграционная служба. У вас ведь, наверняка, нет визы или второго гражданства.

Последним старик несколько погасил мою язвительность в отношении него. У меня даже внутри горла что-то свело от резко подступившего кома слез, но я быстро взяла себя в руки. Мой собеседник же демонстративно осмотрел стакан и даже принюхался, прежде чем сделать глоток принесенной мной воды.

— Как там ваш отчим, кстати? Он так переживал, когда оказалось, что пропала ещё и его машина, но прав-то у вас не имеется. Довольно занятно, что в один момент его кредитка перестала спонсировать все магазины с алкоголем, в которых он отмечался по пути в... Калифорнию, кажется. Довольно занимательный выбор пути. И явно не заслуга моего внука. У того ума не хватит на хитрые ходы вроде этого. Тут чисто женское мышление.

Стоило ему заговорить об отчиме, как я тут же внутренне расслабилась. Думает, что меня этим можно пронять. Я же, напротив, улучила мгновение, чтобы успокоиться и прийти в себя. Заглушить вообще все эмоции и заставить себя перестать испытывать что-либо. Какой вообще смысл пытаться увиливать и извиваться, если этот самовлюбленный кретин явно знает, о чем говорит? Потому я даже не вздрогнула внутренне, когда услышала снаружи шум машины, въезжающей во двор. Что-то мне подсказывало, что вряд ли стоит ожидать новых непрошенных гостей, так что…

— Без глупостей, мисс Боуман, — улыбка в одно мгновение исчезла с лица старика.

Взгляд его стал настолько тяжелым и грозным, что и представить было сложно, что на уме у этого маньяка. И от этого все барьеры, что я пыталась построить внутри себя, тут же рухнули. Плевать на меня и то, что он знает о моем прошлом. Даже на депортацию плевать. Сердце начинало гудеть и болеть, сковывая даже легкие, не позволяя нормально дышать, когда я думала об Альке, который вот-вот войдет в эти двери, и о том, что я ничего не могла для него сделать. Попытаться сбежать? Оглушить этого старика? Ты сделаешь этим только хуже, Ванда.

Может, попытаться действовать чисто в своей манере? Быть с дедом Алька честной и открытой? Хуже вряд ли будет. Он все равно обо всем знает. И, скорее всего, даже о том, что мы вместе. Так что если я проявлю чувства по отношению к его внуку — насколько это повлияет на дальнейшее? Ну неужели он настолько ненавидит Алька, что станет играть на этом?

Раздумывать стало некогда, когда я услышала звук поворачивающегося в двери ключа.

— Пожалуйста, — не помня себя и не осознавая, что говорю, я поднялась со своего места и присела на корточки перед дедом Алька, беря его руку в свои ладони. — Вы столько проехали ради него... Значит, вы его любите. И если вы его любите, прошу, не трогайте его. Он этого не заслужил. Ему и так пришлось очень тяжело.

Альк меня бы, пожалуй, пиздецки сильно отчитал, узнай, что и как я говорю человеку, который столько над ним издевался. Но это был порыв души. Когда чувства преобладали над разумом целиком и полностью.

Старик скривился и тут же выдернул руку.

— Не смей заикаться о любви, малявка. И о том, что я должен чувствовать.

Я хотя бы попыталась. Винить меня в том, что я хотела как лучше для Алька, было нельзя. Хотя я дала себе внутреннюю пощечину сразу же, как услышала ответ старика. Но все эти ощущения были просто ничем в сравнении с тем, что я испытала, когда Альк с Тсарой появились на пороге. Они заходили так стремительно, потому что точно знали кого и что они увидят.

— Как я и думал, — вместо приветствия сказал дед внуку, — Хоть в чём-то я тебя правильно воспитал - в помощи слабым и никчемным.

— Ванда, иди к Тсаре, — абсолютно безэмоциональным тоном бросил мне Альк.

Самое ужасное — я не могла с ним спорить. Обещала когда-то, и с тех пор всегда беспрекословно слушалась. Все, что я могла сейчас, это лишь посмотреть на него. Посмотреть на Тсару.

Отойти к ней и взять ее за руку.

— Ты такой предсказуемый, — дед Алька все не унимался, — Тсара, прекрасно выглядишь. Удивительно для того, кто живет в этой дрянной стране.

— Спасибо, — тихо отозвалась девушка, невольно делая шаг назад.

— Ты ведь из-за меня здесь, — Альк со всей присущей ему прямотой и безрассудством, напротив же, сделал шаг вперед, словно бы стремясь прикрыть нас обеих своей спиной.

Старик же начал расстегивать пуговицы на рукавах своей рубашки.

Это было отвратительно. Бояться за того, кто тебе дорог, и не мочь сделать совершенно ничего. Словно на моих же глазах хотели линчевать моего же ребенка. Или расстрелять всю мою семью... При всем при этом, мне нельзя было плакать. Нельзя было ничего говорить. Лишь знать, что сейчас чувствует Альк — я сама это чувствовала когда-то. Когда ты знаешь, что никто в целом мире не сможет тебя защитить. И что твой обидчик, он здесь, в этой комнате, и ты никуда от него не денешься. Абсолютная, беспросветная безысходность.

— Сначала инвалид, потом труп, — с дотошной скрупулезностью, чеканя каждое слово, дед Алька закатывал рукава, будучи словно полностью увлеченный этим делом, не бросая на внука даже взгляда, — Я же говорил тебе сдерживать себя. Постоянно твердил, что если уж уродился монстром, то научись его контролировать.