Не оставляй меня, Малыш!

35

Это была победа. Нелегкая, кровавая, но победа над самой собой, над той неумолимой силой, которая подчинила ее себе целиком, без остатка, не давая ни малейшего шанса на избавление и свободу.

Ася шла по улице и с упоением дышала полной грудью. Ей казалось, что она пришла в себя после тяжелой, почти смертельной болезни. Очнулась и увидела, что мир прекрасен, полон ослепительных красок, вокруг кипит жизнь и нужно поскорее включиться в нее, постараться взять все лучшее и интересное.

Подумать только: она сама загнала себя в угол. Придумала себе цель, добиться которой невозможно. Затратила на нее неисчислимое количество душевных и физических сил, поступилась гордостью и честью, предала ребенка. Зачем?

Алексей не нуждается в том, чтобы его спасали, и никогда не нуждался. Его всегда устраивал тот образ жизни, который он вел, а она, Ася только мешала ему раздражала своей неуемной заботой, своим стремлением перевоспитать на общепринятый лад.

Все его слова о том, как ему плохо и одиноко, — лишь слова, и не более того. И говорил он их, как правило, всегда на пьяную голову — именно тогда его тянуло пожаловаться на несправедливую жизнь, покаяться в грехах, снискать к себе сочувствие.

Раскаявшись же и получив свою долю сострадания, Алексей как ни в чем не бывало продолжал в том же духе, что и раньше, напрочь забывая о своих благих намерениях. И это не являлось чем-то из ряда вон выходящим.

Так жил не он один, Ася знала людей, которые постоянно терзались собственным несовершенством, требовали от родных и близких, чтобы те выслушивали их бесконечные жалобы, изводили их скандалами и сценами, а потом смиренно просили прощения…

Ей вдруг вспомнился случай из детства, вернее, из ранней юности, когда она еще жила с бабушкой и мамой в Саратове.

Их соседями по лестничной клетке была семья: муж, жена и сын. Сына звали Ваней, он учился в классе, параллельном Асиному.

Родители его постоянно ссорились и склочничали. Мать, тетя Клава, была очень хороша собой: русые кудрявые волосы, яркие чувственные губы, лукавые серые глаза. Муж безумно ревновал ее ко всякому встречному и поперечному и неоднократно поколачивал, особенно если перебирал лишку.

Клава, однако, и сама была не лыком шита, могла запросто двинуть супруга сковородкой по затылку, а уж материлась так, что иной мужик покраснел бы.

Возвращаясь вечером домой, Ася часто слышала истошные крики, доносящиеся из дверей соседской квартиры. Жильцы подъезда давно привыкли не обращать на них никакого внимания. Только Асины мать и бабушка сокрушались:

— Бедный Ванятка, послал же Господь таких непутевых родителей.

Ваня действительно очень страдал от домашней атмосферы. Сколько Ася его помнила, он всегда был угрюмый, нелюдимый, сторонился веселых компаний и шумных игр. И во дворе, и в классе его не любили, дразнили Макарониной за высокий рост и худобу, а порой прохаживались едкими комментариями насчет матери.

Тогда Ваня кидался драться, но сил у него было немного, и из потасовки он выходил всегда побежденным, с разбитым носом и разорванной одеждой. Шёл домой, забирался на чердак и там отсиживался до вечера, затравленный и злой, похожий на волчонка.

Иногда Ася приносила ему туда кой-какую еду, посланную ceрдобольной бабушкой: пирожок, бутерброд, кусочек курицы или яблоко.

Ваня все брал, но никогда не благодарил. Он вообще почти не разговаривал с Асей, здоровался сквозь зубы и тут же отворачивался, проходил мимо.

Лето перед девятым классом она провела в лагере, а когда вернулась домой, не узнала большинство своих одноклассников. Это касалось в основном мальчишек — девчонки выросли чуть раньше, повзрослели, оформились, стали потихоньку от родителей подкрашивать ресницы.

Ребята же за три месяца изменились неузнаваемо: вытянулись, заговорили басом, у многих над верхней губой пробились усики,

В первый же вечер Ася наткнулась на Ваню. Он стоял у подъезда и курил, на всякий случай прикрывая сигарету ладонью.

Ася не поверила своим глазам: ростом выше головы, плечи расправились, волосы, густые, кудрявые, как у матери, по-новому красиво зачесаны на бок. Откуда что взялось!

— Привет, — поздоровалась она на ходу, ожидая, что Ваня, как всегда, не разжимая губ, буркнет в ответ своё «3дорово». Но тот неожиданно повернулся к Асе и улыбнулся:

— Здравствуй. Давно тебя не видел. Где пропадала?

Ася едва не упала. Услышать от Вани столько слов за один раз было крайне необычно. И к тому же она вдруг ясно увидела, как он красив — лицо просто писаное, глаз не оторвать.

— Я в лагере была, — сказала Ася и с удивлением услышала, как дрожит у нее голос.

— Везет, — с усмешкой произнес Ваня и, бросив окурок на землю, затоптал его ногой. — Я вот все лето здесь проторчал, в четырех стенах, с предками, будь они неладны. У отца инсульт.

— У дяди Феди? — испуганно переспросила Ася. — Давно?

Ваня кивнул.

— Еще в начале июня шибануло. Допсиховался наконец. Лежит вот теперь, судно за ним выноси, кашки всякие готовь, протертые. — Его глаза недобро сощурились, красивые, яркие губы брезгливо скривились.

— А мама что? — поинтересовалась Ася, чувствуя привычную жалость к Ване, теперь уже за то, что на его плечах находится больной человек.

— Мама? — Ваня выразительно хмыкнул. — Мама нормально. Нового любовника себе завела и в ус не дует.

Никогда прежде он так не разговаривал с Асей, не посвящал в дела своей семьи, не делился с ней наболевшим, сокровенным.

Что-то случилось. Что-то произошло, странное, непонятное и… прекрасное. Ася ушла домой и весь день думала о Ване. О том, какой он высокий и стройный, какие у него прекрасные грустные глаза, какая тяжелая, печальная судьба.

Вечером она подслушала, как бабушка говорит маме:

— Видала, как Клавкин вымахал? Вот кобель будет, девкам на погибель, весь в мать.

Асе сделалось невыразимо обидно за то, что бабушка так грубо говорит о Ване. Неправда всё это! Никакой он не кобель, а просто несчастный, одинокий человек. Ему нужна помощь, у него ведь нет ни одного близкого друга. Кроме… ну да, кроме нее, Аси. Кому, как не ей, понять его, поддержать, утешить — ведь они знакомы с самого детства.

В эту ночь она заснула в счастливых мечтах. А наутро Ваня ждал ее у дверей квартиры.

— У тебя есть планы на сегодня?

Ася покачала головой.

— Нет, а что?

— Да ничего. Просто… думал, может, мы сходим куда-нибудь, прогуляемся? А то я с ума сойду, целыми днями у постели зассанной сидеть.

— А… его можно оставить, дядю Федю? — несмело спросила Ася.

— Можно, отчего ж нельзя. Мать как раз пришла с гулянки, пусть теперь она поломается.

— Тогда пошли, — согласилась Ася.

Они отправились в лес неподалеку. Стояли последние дни августа, воздух был теплым и прозрачным, листва была еще зеленой. Пахло хвоей и грибами, на березовом суку сидел дятел в красной шляпке и деловито долбил клювом пеструю кору.

Ваня шел чуть впереди, молча, иногда носком кроссовки поддевая валяющиеся на дороге шишки, Ася чуть поодаль, за ним следом. Она еще ни разу не гуляла с мальчиком, вот так, одна, без компании, и ужасно стеснялась, не зная, как себя вести.

Может быть, стоит подойти к Ване, взять его под руку, начать самой расспрашивать о чем-нибудь? Она хотела было так и поступить, но он опередил ее. Остановился, дождался, пока Ася приблизится, и кивнул на длинное поваленное дерево вдалеке:

— Смотри какое. Пойдем посидим?

Они уселись рядышком, бок о бок. Прямо над ними, на верхушке молоденькой елки звонко заливалась какая-то птичка.

— Я, наверное, кажусь тебе странным? — спросил Ваня и заглянул Асе в лицо.

— Почему? — удивилась она. — Вовсе нет.

— Вот так, с ходу, взял и пригласил пойти вместе. Тебе скучно со мной?

Ася уже хотела ответить, что ей не только не скучно, но, наоборот, замечательно и интересно, как никогда, но вовремя сдержалась. Так, того и гляди, она ему первой признается, что он ей нравится!

— Нет, Ваня, мне не скучно. — она улыбнулась. Спокойно, доброжелательно, как улыбаются хорошему старому другу.

— Знаешь, Ася, я так устал от всего этого. — Ваня низко опустил кудрявую голову. — Никому ничего не скажешь, все только смеяться будут. Иногда мне кажется, что я глубокий старик и вся жизнь позади. Честное слово, не веришь?

— Верю, — тихо проговорила Ася. — Но ты не расстраивайся. Все будет нормально, дядя Федя поправится.

— Да я не об этом вовсе, — Ваня с досадой махнул рукой, — черт с ним, с этим козлом, лишь бы спать давал ночью, а то вечно стонет, глаз сомкнуть не дает. Я о другом, Ася… — Он замолчал, глядя прямо ей в глаза.

Она почувствовала, как щеки заливает румянец.

— О чем же?

— Понимаешь, мне нужен человек, который бы… который, ну одним словом, понимал бы меня, мог выслушать, не перебивая и… — Ваня запнулся, потом спросил с тревогой: — Ты, наверное думаешь, что я сумасшедший?

Ася рассердилась.

— Почему ты постоянно решаешь за меня, о чем я думаю? Ты что, телепат?

— Не знаю, — Ваня растерянно пожал плечами, — просто мне кажется, что я… никому не интересен со своими проблемами.

— Ерунда, — твердо проговорила Ася. — Очень даже интересен. Если хочешь знать… — Она остановилась не закончив фразы. Она не могла сказать ему, что вчера вечером думала как раз о том, о чем он только что говорил ей,

Как удивительно все получается, удивительно и складно: Ваня ищет человека, который бы его слушал и понимал, а она, Ася, мечтает этим человеком быть. Замечательно и просто, как музыка любимого ею Вольфганга Амадея Моцарта.

Ванино лицо вдруг изменилось, будто он и в правду каким-то невероятным образом смог прочитать Асины мысли, просветлело, стало нежным и решительным одновременно.

— Ты очень красивая. — Его руки осторожно коснулись ее плеч.

Они сидели и обнимались — Ася много раз видела, как точно так же, в обнимку, сидят по вечерам на лавочках старшеклассники. Раньше она об этом и мечтать не могла, но теперь принимала всё как должное. А потом Ваня поцеловал ее, неловко, неумело — видно было, что опыта в таких делах у него нет.

Они стали встречаться и проводить вместе почти все время. Мать и особенно бабушка очень протестовали против этого. Зато тетя Клава неизменно встречала Асю умилительной улыбкой и словами: «А вот и наша невестушка».

Поначалу все было хорошо: Ваня проявлял по отношению к Асе заботу и внимание, говорил ей комплименты и даже периодически дарил дешевые шоколадки. Правда, взамен от нее требовалось терпеливо выслушивать долгие и душераздирающие исповеди, которые Ваня произносил почти ежедневно, блистая при этом красноречием.

Он жаловался без конца и на все: на трудное детство, на отверженность сверстниками, на постоянный стыд за гулящую мать и отца-рогоносца, на тяжкие обязанности по уходу за инвалидом, свалившиеся на него в столь юном возрасте, когда все другие беспечны и веселы.

В его жалобах был резон, они не казались Асе пустыми или вымышленными. Наоборот, она всей душой сочувствовала Ване, пыталась хоть как-то облегчить ему жизнь, с готовностью помогала по хозяйству и даже по уходу за дядей Федей.