Не оставляй меня, Малыш!

41

Он никогда не думал, что умереть — это так сложно.

На войне он видел смерть сотни раз, лицом к лицу, научился жить в постоянном ее ожидании, почти привык не думать о ней, хорошо знал, как ее перехитрить.

Теперь впервые смерть была его союзницей, избавительницей, почти что другом. И вдруг оказалось, что она не желает приходить по чужому приказанию, смеется, оскаливая клыкастую пасть, увиливает, выскальзывает из пальцев, точно призрак…

Алексей лежал в кухне на полу и слушал, как смерть со змеиным шипением струится из плиты. Все конфорки были включены, он дышал приторным, сладковатым запахом газа… и не умирал. Сознание оставалось ясным как стеклышко, только руки и ноги налились свинцовой тяжестью.

Сколько ещё нужно так лежать — пять минут, десять, а может, час? Время потеряло счет, застыло на каком-то отрезке, перестало двигаться вперед.

Алексей хотел закрыть глаза, и в этот момент к горлу вдруг подкатила удушливая тошнота.

Его выворачивало наизнанку, тело сводили судороги, изо рта текла кровь. Но он всё равно не умирал…

Внезапно в дверь позвонили — раз, затем другой, третий. Как же они все его достали, подохнуть спокойно иго не дадут. Наверняка это соседи: почувствовали запах газа и теперь не уйдут, пока им не откроют.

Трезвон действительно не прекращался, к нему присоединился громкий стук. Алексей подполз к плите, подтянулся на руках, одну за другой завернул конфорки. Шипение прекратилось.

Он попытался подняться, но сил не было. Его снова вырвало, глаза резало от нестерпимой боли. Наконец ему удалось встать на ноги, цепляясь за боковину кухонного столика.

Он стоял и качался, словно былинка, слушая, как дверь сотрясается от громовых ударов. Потом нащупал позади себя табурет, ухватил его за ножку и со всего маху долбанул им по окну. Стекло со звоном раскололось на куски. В кухню рванул свежий апрельский воздух, прогоняя удушливый запах смерти.

Алексей чувствовал, как наполняются им легкие, как стихает мучительный спазм в желудке и горле. И одновременно с этим его охватила бешеная ярость на самого себя, за то, что он остался жив, за то, что вдыхает полной грудью спасительный кислород, за то, что какой-то стук в дверь помешал ему осуществить задуманное.

Права Настя, никакой он не герой, а, кажется, обыкновенный трус. Что же с ним стало за эти годы?

Дверь трещала под ударами, в неё явно лупили ногами. Алексей, пошатываясь, вышел в прихожую, повернул замок.

На площадке стоял сосед-алкаш, тот самый, что некогда помешал их с Настей свиданию.

— Тебе что, жить надоело? — прохрипел Алексей. — Сколько я ещё буду здесь видеть твою харю?

— Дай полтинник. — Мужик икнул и решительно шагнул на порог квартиры.

— Куда прёшь? — Алексей схватил его за рубаху. — Ты мне чуть дверь не выломал.

— Дай полтинник, — упрямо повторил сосед.

— Сволочь. Ты… из-за тебя… — Алексей задохнулся от ненависти. Этот хмырь, этот доходяга всему виной. Теперь надо будет начинать все сначала, снова мучиться, корчиться в судорогах на полу, подобно раздавленному червяку.

Он поднял кулак.

— Только тронь, — заскулил мужик, — пожалеешь, матерью клянусь!

— Ты ещё погрози мне. — Алексей хотел ударить, но внезапно передумал. Взял мужика за плечи, развернул к себе спиной, легонько пнул коленкой под зад. — Катись с глаз долой, пока я тебя не прищучил по-настояшему.

— Ладно, Капитан. Мое слово верное. Пожалеешь, я сказал.

Алексей с мрачной усмешкой глядел, как он, спотыкаясь, ковыляет вниз по лестнице. Потом захлопнул дверь.

Газ почти весь выветрился. Алексей зашёл в ванную, включил холодную воду, сунул голову под кран и так стоял с минуту или больше. Потом вытер лицо, снял намокшую рубашку и побрел в комнату.

На комоде в клетке лапками вверх лежал Пал Палыч. Черные его глазки были широко открыты, и в них застыло удивление. Одна щека была оттопырена, изо рта торчал кусочек морковки — очевидно, смерть застала его за едой.

Алексей постоял немного, потом открыл клетку, осторожно вынул безжизненное тельце, завернул его в газету. Надо будет выйти похоронить, вырыть во дворе ямку. Хорошо еще, что сейчас не зима, земля успела оттаять.

Голова гудела, глаза слипались. Зверски, мучительно хотелось пить, но сил идти обратно в ванную не было. Алексей опустился на диван, прислонился затылком к жесткому истертому валику. Он решил немного поспать, прямо так, сидя, потому что лишнее движение давалось с огромным трудом.

Сон навалился почти сразу же, тяжкий, одуряющий, состоящий сплошь из обрывков кошмаров. Он снова валялся в кухне, снова слышал зловещее шипение газа, снова хотел умереть, и у него ничего не получалось.

Потом в сон вклинился какой-то странный, тонкий и пронзительный звук и стал повторяться с раздражающей настойчивостью.

Алексей с трудом поднял отяжелевшие веки, с равнодушным удивлением прислушался. Прошла минута, а то и больше, прежде чем он понял, что это пищит домофон.

Неужели снова сосед?! Потерял ключ от подъезда? Ну, на сей раз он его точно прикончит!

Алексей на всякий случай выждал немного, но домофон не умолкал. От резкого, назойливого звука заломило в висках.

— Пеняй на себя, гад. — Алексей коротко выругался и, поднявшись с дивана, поплелся в прихожую.

Трубка выскочила у него из пальцев и треснулась об стену.

Это была Настя, её голос. Или, может быть, у него от газа начались галлюцинации?

Трубка висела на шнуре и молчала. Алексей поднял ее и тихонько позвал:

— Настя.

— Открывай.

— Ты… уезжаешь? Пришла попрощаться?

— Я никуда не поеду. Ты откроешь или нет?

— Совсем не поедешь?

— Лёша, ты очумел? Мы что, так и будем общаться через эту штуковину?

Он вдруг все понял. Ноги сразу ослабели, стали ватными, дрожащими, захотелось плюхнуться на пол прямо здесь, возле двери.

— Эй, — негромко окликнула трубка, — нажми на кнопку. Или ты хочешь, чтобы я ушла?

— Не хочу.

— Тогда делай, что тебе говорят.

Алексей послушно ткнул пальнем в квадратную пуговку. …