Надкусанное яблочко

В князи из Старградской грязи

Настенный отрывной календарь, освещаемый тусклой лампочкой Ильича, показывал середину пятидесятых годов двадцатого века. Маруся проснулась, открыла большие карие глаза и сморщила пока ещё маленький детский нос. Чем старше она становилась, тем больше он вырастал. Про такой нос в народе говорят "рубильник".

Сколько себя помнила Маруся, её окружал запах сырых пелёнок. Они висели серыми рядами в длинной узкой комнате-купе старого заводского барака. Когда Маруся подросла, она постоянно стирала обгаженные братьями и сёстрами ползунки и распашонки, мыла засохшие бутылочки и миски, подметала выщербленный деревянный пол и ходила с эмалированным бидоном на молочную кухню. Одноклассницы играли в куклы, в дочки-матери, Маруся же только и слышала, что она должна помогать матери, следить за малышами, мыть и стирать, стирать и мыть.

Отец Маруси гордился тем, что он сын революционера. Её дед, потомственный рабочий и ярый марксист-ленинист, помогал устанавливать в Старграде советскую власть. Детей дед называл революционными именами – Роза, Фридрих, Виленин. Отцу досталось немецкое имя Карл. Впрочем, оно ему шло. Впалые щеки, орлиный нос, нависшие лохматые брови, чем не фашист с военных агитационных плакатов?

– Карл, пожалуйста, не надо, – умоляла мать ночным шёпотом из-за занавески, отделяющей "спальню" родителей от общей комнаты.

– Заткнись, дура, – шипел на неё хриплый голос отца.

Следовал глухой удар, всхлипы, возня, а потом густой пьяный храп.

На заводе его хвалили – Карл выполнял и перевыполнял план. Дома отец тоже перевыполнял план – "строгал" детей каждый год, поэтому со временем им выделили ещё одну комнату в том же самом бараке, и Маруся с частью детей перебралась туда. Теперь она слышала ночные побои и всхлипы уже из-за тонкой, картонной стенки. Девочка закрывала уши ладонями и клялась себе, что будет учиться на одни пятёрки. Ей это жизненно необходимо. Каждую свободную минуту, например, когда заплетала тугую чёрную косу, Маруся проводила с книгой.

– Близорукость, – вынес вердикт окулист в местной поликлинике и выписал ей рецепт на очки.

К пятнадцати годам она перестала видеть вдаль, стала щуриться и морщить орлиный нос, доставшийся ей от отца.

– Может, останешься, дочка? – мать умоляюще смотрела, как Маруся собирала немногочисленные пожитки в деревянный чемоданчик. – Как ты там будешь без нас?

– Мам, я учиться хочу, – сказала девушка, решительно захлопнула крышку и защёлкнула металлические замки на чемодане.

Маруся еле дождалась шестнадцатилетия, получила аттестат с отличием об окончании восьмилетки и умчалась в областной центр на первом же автобусе. В гулком коридоре торгового техникума она стояла под дверью экзаменационной комиссии морщила орлиный нос и тряслась. Только бы поступить! Только бы пройти по конкурсу! Возвращаться обратно в барак было выше её сил.

Фортуна любит упорных. Марусю зачислили на первый курс, выделили место в общежитии, назначили стипендию, и мир чисел, коммерческих операций, бухгалтерского учёта и товароведения широко распахнул перед ней двери. В группе оказались бестолковые сынки и дочки областных и районных партийных работников, не сумевших даже с блатом родителей поступить в ВУЗ. Они были словно из другого мира – красиво одевались, листали журналы на иностранных языках, курили дорогие сигареты, слушали заграничные пластинки. Маруся их боялась, кто она и кто они, но всё же их мир притягивал её к себе.

Четыре года пролетели незаметно. Марусю, лучшую студентку курса, должны были оставить в областном центре по распределению. Она уже готовила хвастливое письмо родителям. Вот, мол, какая у вас дочь. Но место отдали другой выпускнице, троечнице, конечно, но зато племяннице местной шишки.

Маруся глотала солёные слёзы, когда собирала вещи во всё тот же деревянный чемоданчик. А что делать? Придётся возвращаться в Старград, в ненавистный барак, в серую однообразную жизнь. С этими унылыми мыслями она села в автобус, занимая место у окна. Оранжевый кургузый ПАЗик трясся по сельской дороге и тряс её тощее тело на каждой кочке, а она ничего не чувствовала, не замечала, смотрела стеклянными глазами, прислонившись к автобусному окну. Пока ПАЗик не дёрнулся и не остановился посреди дороги.

– Это что ещё за ёжики кудрявые? – выругался водитель, давя на педаль тормоза что было сил.

Маруся вытянула шею, пытаясь разглядеть, что там случилось. За крутым поворотом путь перегородил бежевый горбатый автомобиль. Шофер возился под открытым капотом. Мужчина в солидном костюме с красным значком на лацкане стоял перед автобусом, размахивая руками. Водитель открыл ворчливые двери и впустил мужчину внутрь.

– Брат, выручай, – начал громкий разговор солидный. – Видишь, "Победа" моя сломалась, а мне в город нужно.

– Садись, что делать. Подвезу, – буркнул водитель и махнул головой назад.

– Спасибо, – сказал мужчина и прошёл по салону, выбирая место, где сесть.

Мест было немного. Солидный оглядел худенькую фигуру девушки в очках с печальными карими глазами и большим носом. Мужчина сглотнул. Грудь у трогательной незнакомки тоже, кстати, была немаленькая. Всё, как ему нравилось.

– Иван Кириллыч, – по-взрослому протянул он руку для приветствия.

– Маруся, – растерянно сказала девушка, опомнилась и поправилась. – Мария Карловна.

Беседа завязалась сама собой. Всю дорогу до Старграда Иван Кириллыч хохмил, рассказывал забавные случаи, интересовался учёбой и планами на жизнь. Маруся, ой, извините, Мария Карловна не заметила, как площадь старградского автовокзала показалась за поворотом. Расставаться почему-то не хотелось. Иван Кириллыч, не смотря на седину в висках, выглядел моложаво – подтянутый, уверенная упругая походка, волевой подбородок, серые прозрачные глаза. Он подхватил её дешёвый чемоданчик и проводил до родительского дома. Дом, милый дом. Маруся проследила за удивлённым взглядом Ивана Кириллыча и покраснела. За годы её учебы заводской барак обветшал ещё больше и грозил вконец развалиться. Девушка вздохнула. Сейчас они распрощаются, и она никогда его больше не увидит.

Маруся проводила случайного попутчика грустным взглядом и зашла в отчий дом. Не судьба! Братья и сёстры висли у неё на шее, галдели, вытаскивая из чемодана немногочисленные подарки из областного центра. Родители блаженно улыбались. Наконец-то ещё одна получка будет в семье. На следующий день Мария Карловна с красным дипломом, с документами пошла устраиваться на работу на завод.

– Что у нас тут? Ага. Значит так, – сказала толстая кадровичка, листая её документы, не вытаскивая папиросы изо рта. – Сейчас пойдёшь в городскую администрацию, в канцелярию, поставишь здесь штампик, а там тебе уже всё объяснят.

– Что объяснят? – удивлённо спросила девушка. Правила приёма на работу она знала.

– Иди, иди, – прохрипела прокуренным голосом кадровичка и отмахнулась. Не нашего поля ягодка.

Маруся, ничего не понимая, направилась в администрацию. В канцелярии её встретили заинтересованные взгляды, забрали документы, заставили написать заявление и поздравили с выходом на работу в бухгалтерию администрации города Старграда.

– Поздравляю с первый рабочим днём! Отличницам положены цветы, – сказал Иван Кириллыч, протягивая ей букет полевых цветов.

– Вы?! – не сдержала удивления Маруся, увидев его в своём кабинете.

– Я. А кто же ещё? – спросил Иван Кириллыч, широко улыбаясь. – Ну, ладно. Вы тут устраивайтесь. Потом поговорим.

– А кто это? – спросила Маруся соседку по кабинету, когда дверь за автобусным попутчиком закрылась.

– Ты что его не знаешь? – настала очередь удивляться коллеге.

– Нет, – замотала головой выпускница.

– Это же второй секретарь горкома партии. Часто к нам захаживает по делам. Вдовец, в прошлом году жену похоронил. Говорят, вешала шторы, упала и головой ударилась.