В долине солнца

В дальнем конце танцпола четверо мужчин на сцене в ботинках и жилетах собирали свои инструменты – электрогитару и три скрипки, ударную установку и бубен. Еще три столика были заняты: один – пожилой парой в одинаковых ковбойских шляпах, сидевшей держась за руки перед лесом из бутылок, а другой – одиноким дальнобойщиком в вельветовом пальто с несколькими банками пива и тарелкой еды. Рядом со сценой, откуда уже уходила группа, за столиком сидела троица юных девушек. Две из них были совсем пьяны и громко что-то голосили, одна смеялась, практически лежа на столе. Они были в блузках с открытыми плечами и висячих серьгах, волосы – пышные, растрепанные. Третья сидела смирно чуть в стороне от них. У нее были прямые волосы, зачесанные назад за уши, и россыпь веснушек на лице и ключицах. Она сидела в джинсовой куртке, кожаной юбке и в сережках из индейского бисера. Взгляд был прикован к полу. Она домучивала банку пива, и с каждый глотком все ниже сползала на стуле, тогда как ее подруги издавали все больше шума.

Так время и тянулось.

Дальнобойщик в вельветовом пальто расплатился по счету и вышел.

Пара в одинаковых шляпах тоже выбралась под дождь.

Вскоре после этого музыкальный автомат перестал играть, и единственными, кто еще издавал звук, остались смеющиеся девушки, грохочущий дождь и бармен, собиравший бокалы. Тревис обвел зал блуждающим взглядом, задержавшись на девушке в джинсовой куртке достаточно, чтобы та его заметила, после чего медленно отвел глаза. Поднес банку к губам, сделал вид, будто пьет. Он чувствовал, как в нем напрягаются нервы, от позвоночника до самых ступней.

Он поднялся и подошел к музыкальному автомату в задней части зала. Это был «Принцесс».

Бросил четвертак и нашел старую балладу, которую любила его мать.

Автомат заиграл, и музыка завела его, как это всегда и случалось. Красное свечение изнутри автомата придало адский оттенок его лицу, которое теперь не принадлежало ему: это было лицо незнакомца.

Шанс выпал ему прежде, чем закончилась песня.

Бармен объявил, что бар закрывается, и две пьяные девушки встали из-за стола и, прошатавшись через танцпол, исчезли за дверьми на петлях, как в салуне, где на дереве была выжжена буква «Ж».

Девочка в джинсовой куртке, заскучав в одиночестве, зевнула.

Тревис отошел от автомата с пивом в руке и подсел к ней за столик.

Она уставилась на него и тут же засмеялась, как бы приглашая его.

– Вы не можете просто так подойти и сесть тут, – заявила она.

Он выпустил незнакомца вперед, как поступал всегда, и незнакомец улыбнулся девушке самой обаятельно-лживой улыбкой, что он когда-либо знал. Он сказал ей, что она напомнила ему кого-то, понять бы еще кого. Девушка выпустила воздух сквозь губы и ответила, что сама понятия не имеет, где бы они могли пересечься.

– Ну, я тоже не знаю, но ты похожа на кого-то из моих знакомых.

Она снова рассмеялась и закатила глаза.

– Меня зовут Тревис, – представился он и с официозом протянул ей руку.

– Я Джоди, – сказала она.

«Дотронься до нее. Дотронься до нее там, где я трогала тебя».

Тревис отпустил ее руку и прижал большие пальцы к вискам, закрыв глаза, вдруг вспомнив, что сегодня его цель была иная. Сегодня он искал не ту, кого потерял. Сегодня его цель была проще, а потребности – более прямыми. Когда же он открыл глаза, девушка пристально смотрела на него и улыбка уже исчезала с ее лица.

«Скорее, Тревис, – настаивала Рю. – Давай же, сейчас».

Он резко протянул руку через стол и схватил ее за запястье.

– Эй! – вскрикнула она. – Ты чего, псих?

Он зажал пальцем ее пульс и почувствовал быстрое биение ее жизни. На какую-то секунду он даже увидел мир ее глазами. Он проник ей в голову и видел, как опускается занавес…

давай повеселись, мамина дочка, пофиг на дождь, просто напейся до одури, а он кто такой, о боже, о боже, о боже, что происходит, что это происходит

…пока не увидел собственную бледную гримасу из-под черной шляпы. Потом он снова смотрел своими глазами, и девушка казалась ему пустой, а когда она встала, Тревис тоже встал, она взяла его за руку и повела через лабиринт пустых столов и стульев, и они прошли незамеченными.

Он свернул с шоссе на узкую дорожку, где гравий превратился просто в грязь. Проехал по ней несколько миль, пока все фонари не скрылись из виду, а сама дорога не окончилась тупиком перед темным оврагом, набухшим от дождя. Он припарковался под рядком тополей и выключил двигатель. Фары светили на заросли кустарника, за которыми вздымалась черная лента воды. За оврагом стояло одинокое кривое дерево, похожее на кричащую женщину.

Девушка медленно, невнятно спросила у Тревиса:

– Чьи это там сапоги? – Прижимаясь головой к окну, она повернулась к Тревису, который сидел, сжимая руль и вглядываясь сквозь пелену серебристого дождя. – Эти сапоги на полу, – произнесла она неуверенно, спотыкаясь на каждом слове. – У меня дома тоже такие есть. Только у меня розовые, а эти красные. Мне нравятся розовые.

– Мне нравятся розовые, – сказал Тревис, вжимаясь пальцами в руль.

– На кого я похожа? – спросила девушка.

Он резко повернул к ней голову.

Она, скользнув по сиденью, придвинулась к нему ближе.

– Я ее вижу, прямо здесь, – сказала девушка, коснувшись пальцем лба. – Кто она? Это она и есть? Нет? – Вдруг ее губы оказались совсем рядом с его шеей, и он почувствовал ее теплое, пропитанное пивом дыхание. Она сбросила с себя куртку, дав той упасть назад на сиденье. Под курткой у нее оказалась черная футболка, и она взяла руку Тревиса, чтобы сунуть ее под ткань, коснуться ею своей груди. – Этого ты хочешь? – Она прижалась губами к его уху. – Я вижу ее, вижу, что́ она попросила тебя сделать и что ты сделал для нее.

Округлость, к которой он прикасался рукой, напомнила ему звук каллиопы, вкус сладкой ваты, поворот большого колеса обозрения…

туже, туже

…и она уже тянулась к его пряжке, снимала с него ремень.

Тревис нащупал дверцу и соскользнул назад. Когда та открылась, он чуть ли не вывалился в грязь, а когда снова посмотрел на девушку, та уже влезла на сиденье на четвереньках и смеялась над ним, будто сумасшедшая.

Он поднял с земли упавшую шляпу и вернул себе на голову.

– Стой, – сказал он, но его приказ затерялся то ли из-за дождя, то ли она теперь сидела в его голове так глубоко, что видела все, что произошло в ту ночь в фермерском доме и во все прежние ночи, начиная со времени, когда он был мальчишкой и музыка лилась из проигрывателя-чемодана, и все было слишком ужасно и слишком забавно, слишком жалко, чтобы оправдать чудовище, которым он стал, поэтому он сжал кулак и, шагнув вперед, схватил ее за волосы и, когда ее смех резко затих, отдернул ее голову назад и врезал раз, другой, третий по лицу.

Разбил ей нос.

Она заклокотала и обмякла.

Он стоял под дождем и наблюдал в свете кабины за тем, как вода смывает кровь с костяшек его пальцев.

«Занеси ее, Тревис. Занеси ее внутрь. О, занеси, сейчас же».

Он уставился сквозь воду, струящуюся с полей его шляпы, на потерявшую сознание окровавленную девушку. Услышал, как у него заурчал желудок, и этого оказалось достаточно, чтобы вырвать его из оцепенения. Он вынул ключи из замка зажигания и выволок девушку из салона, чтобы протащить ее по гравию к кемперу. Открыв дверцу, он поднял ее на крыльцо и бросил спиной на пол.

Дверь распахнулась, хлынул дождь и сверкнула молния, так что Тревису показалось, всего на мгновение, будто девичьи волосы теперь были темными, а не светлыми, и он мог поклясться, кто бы ни попытался выпытать у него сейчас правду: на полу перед ним лежала Аннабель Гаскин, и у нее носом шла кровь.

Он услышал, как со скрипом открылась дверь и как зашуршали по линолеуму иссохшие конечности. Почувствовал, как Рю встает за его спиной, как она холодно обвивает его туловище, вынимая его нож и вкладывая ему в руку.

Кожаная юбка задралась у девушки выше колен.

– Режь ее.

Тревис сомкнул пальцы вокруг рукоятки ножа и, перешагнув через девушку, опустился перед ней, затем раздвинул ей ноги. Задрал ей юбку еще выше, насколько смог, чтобы открыть мягкую белую кожу бедер. Она слабо заворочалась, когда он провел лезвием по ее плоти, точно над резинкой ее белых трусиков.

Кровь пролилась на линолеум. Красная, густая, шокирующая.

Тревис смотрел на это как завороженный.

– Ешь, – сказала Рю. Она стояла, горбясь у шкафчика, свесив руки. Скрюченная и голодная.

Девушка шевельнула головой. Простонала.

– ЕШЬ.

Тревис положил нож на пол и подполз на коленях поближе к девушке, будто мужчина, готовящийся исполнить нежный акт. Опустил лицо между ее белыми ногами и коснулся губами ее раны. Его рот мгновенно наполнился кровью, отчего ему пришлось все выплюнуть.

– ЕШЬ!

Но теперь здесь было что-то еще. Тепло. Жгучее.

Он снова приник губами к ране и на этот раз глотнул, когда его рот залило кровью. Но ужаса и отвращения, которого он ожидал, сейчас Тревис не испытал. Он ощутил лишь глубокое облегчение, когда кровь заструилась по его горлу и опустилась в желудок, разлившись там теплом. И прежде чем это случилось, он уже глотал снова, еще и еще.

Девушка, почти придя в себя, наконец издала протяжный низкий стон.

Перекатилась под ним, потянулась рукой, попыталась толкнуть его в плечо.

Тревис, не обращая на нее внимания, забылся в блаженстве совершаемого действия. Кровь возвращала его к жизни, смывала все странности и противоречия, что он испытывал в последние дни: кролики, женщины – ничто из этого теперь не имело значения.

– Пей все, – сказала Рю. – Пей все.

И хотя девушка теперь извивалась под ним, он, к своему великому удовольствию, думал, что да, он выпьет все, и он глотал, чавкал, причмокивал, обеими руками обхватывая ее бедро и сжимая его. Правая рука девушки тем временем нащупала лежащий на полу нож. Ее пальцы сомкнулись вокруг рукоятки, она подняла лезвие и, из последних остатков своих тающих сил, обрушила на него.

Лезвие воткнулось в мягкую плоть его левого бока, затем вышло наружу и вошло обратно.

С капающей с подбородка кровью, Тревис оторвал губы от девичьей ноги, боль от случившегося еще его не пронзила. Он увидел украшенную орлиной головой рукоятку, торчащую из его левого бедра. Увидел, как девичья рука соскользнула с ножа и с шумом упала на пол. Он попытался встать, но только завалился к шкафчикам кухонного уголка. Огляделся в поисках Рю, но увидел только ее красные глаза, которые медленно угасали за открытой дверцей под спальной полкой.

Девочка приподнялась на локтях и потянулась к краю стола. Кое-как поднялась на колени и проковыляла мимо Тревиса к выходу. Ей удалось сделать два полноценных шага, прежде чем раненая нога подогнулась, и она упала, врезавшись боком в стену.

Тревис сжал ладонь вокруг орлиной рукоятки ножа и вытащил его из своей плоти. Затем ухватился за край кухонной стойки и поднялся на ноги. Почувствовал, что рана у него в боку стала шире. Кровь тем временем пропитала его рубашку. Он ощущал, как она бежит по животу, и видел, как рана на бедре проглядывает сквозь джинсы ярко-красным языком.