В долине солнца

Шум стоял громкий, почти как на самой ярмарке.

Вдали ревели сирены.

Кричала женщина.

Тревис закрыл глаза и прислушался к музыке – ему было все равно, что играло. Ему показалось, будто он услышал какой-то фрагмент. Последнюю песню, хотя он и не мог разобрать слова. Почувствовал запах горчицы и уксуса, что доносился из мусорного бака неподалеку. Он открыл глаза и опустил глаза на свой живот. Билеты в его руке качались на ветру, как цветы на могиле. Увидел свой боевой нож на скамейке, где его оставил мальчик. Закрыл глаза. Открыл. Снова закрыл.

«Возьму-ка эти билеты, – подумал он. – И с ними уйду».

Безо всякой музыки, его унесло…

в широкой крытой кабинке с женщиной и мальчиком, которые сидели напротив него, и пока кабинка медленно, с остановками приближалась к вершине, пассажиры садились и выходили, женщина обнимала мальчика, а мальчик смотрел за борт, и колесо вращалось, а кабинка то поднималась, то замирала. Где-то на ярмарке внизу загудела сирена, затем раздался смех, лопнул шарик, пока они втроем висели в темном небе на вершине колеса, откуда до самого горизонта весь мир облекала лишь ночь

…со скамейки, туда, где было темно. Звуки ярмарки и колеса затихли, яркие карнавальные огни потускнели. «Сейчас я не умру, – подумал Тревис, – потому что для того, чем я стал, это намного хуже смерти». И он сел, насколько мог, прямо…

и вот кабинка обошла круг и спустилась, оператор поймал ее и открыл дверцу, все закончилось так быстро, и женщина с мальчиком быстро выскочили из кабинки и, ступив на металлический мостик, сошли по лестнице, а Тревис еще сидел в мягко качающейся кабинке, думая про себя: «Я поеду еще», и когда колесо начало свой медленный, прерывистый подъем, Тревис увидел женщину с мальчиком в последний раз, они пробирались сквозь толпу, женщина придержала мальчика рукой, и они не оглядывались, а просто ушли…

Тревис открыл глаза, и ночное небо над ним взорвалось красными, синими и зелеными шипящими огнями. Он медленно повернул голову и посмотрел на восток, через озеро, туда, где небо взорвалось светом. «Ну конечно, – подумал он, – они-то проделают дырку достаточно большую, чтобы и я пролез».

Он не видел, как Рю вышла из тени между дартсом и комнатой смеха. Никто не видел. Ее шея и платье были красными, волосы пропитаны кровью, а лицо – печальным. Она постояла немного, наблюдая за Тревисом черными как бездна глазами. Уперлась рукой в стену дартса, будто для равновесия, а потом подняла глаза к небу, и в следующее мгновение исчезла из этого мира, чтобы пересечь неведомое пространство и неведомое время.

«Может, и мне так покататься», – подумал Тревис.

Он отпустил живот, дотянулся до ножа, и билеты, что оставил ему мальчик, упорхнули от него. Ветер унес их в траву у кромки воды.