В долине солнца

1951

Он просыпается на сиденье пикапа. Кусочек голубого неба обрамляет лицо его матери. Она накладывает макияж, в руках у нее кисточка. Щеки розовые, глаза голубые. «Привет, милый», – говорит она.

Он садится, на нем – пижама.

День такой яркий, что ему приходится щуриться, чтобы хоть что-то увидеть.

Здоровяк за рулем грузовика улыбается ему. Волосы у этого мужчины прилизаны, как утиный зад. Мальчик никогда его не видел. Мужчина в белой футболке в обтяжку и в джинсах, заправленных в ковбойские сапоги. За ухом у него сигарета.

– Посмотри-ка, – говорит его мать, пудря щеки. Она улыбается в свою пудреницу яркими и полными губами. – Я нашла свое лицо. Лицо найдено. Что думаешь, малыш? Что думаешь про мамочкино лицо?

– Я-то точно знаю, что про него думаю, – замечает здоровяк. Он протягивает руку и щипает женщину за щеку.

Она смеется.

– Ты только об этом и думаешь, да?

– А о чем еще стоит думать, а, кореш? – Мужчина подмигивает мальчику.

Мальчик босыми ногами задевал крышку материного проигрывателя-чемодана, который катался по половицам.

– Где папа?

– Так, не порти наше маленькое приключение, малыш. – Она убирает волосы с его лица, нежно поглаживает их пальцами. Ее прикосновения такие легкие. Такие любящие. – Все будет хорошо. Вот увидишь. Не беспокойся. Верно, Сынуля?

– Верно как дождь, дорогая, – говорит здоровяк. Затем включает радио, ищет станцию. – Верно как дождь. – Он останавливает выбор на чем-то резком и высоком, со скрипками, и мили сменяются милями.

Он сидит на полу под раковиной мотеля, в ковбойской шляпе с красным шнурком, полосатой рубашке и вельветовых брюках. Последние мать купила ему в дешевом магазине в Эль-Пасо. Рубашка и брюки слишком ему коротки. Шляпа досталась ему в упаковке из бумаги и пластмассы вместе с заводной лошадкой с наездником. Он играет с ними на ковре под раковиной. Заводит лошадь, ставит ее и смотрит, как она катится, а потом падает, вращая колесиками. Он знает, что мог бы поиграть в ванной на плитке, где лошадь лучше бы катилась, но ему нравится здесь, под раковиной. Здесь уютно и безопасно.

На полу у кровати стоит красный проигрыватель, распахнутый своей широкой пастью, и крутит пластинку на сорок пять оборотов с одной из любимых песен его матери – «Не грабь чужой замок». Он переслушивает песню снова и снова, переставляя иглу, как только смолкают последние аккорды. Слушает долго, пока его не клонит в сон. Тогда он перекатывается на бок, сворачивается калачиком и засыпает прямо посреди песни.

Позднее мальчик просыпается, когда чувствует, как мужчина, которого его мать зовет Сынулей, тычет в него ботинком. Он садится на полу перед раковиной, слышит ровный стук иглы проигрывателя. Дверь в наружный мир открывается, ослепляя дневным светом. Его мать сидит на краю кровати. Мальчик слышит, как большие грузовики грохочут по двухполосной дороге.

– Ты там живой? – интересуется здоровяк. Снова тычет носком ему в зад, потом разражается смехом.

– Конечно, живой, – доносится голос матери. Она встает с кровати и садится на корточки.

Сынуля отступает, садится на кровать, смотрит на что-то, чего мальчик не видит. С Сынулей что-то не так, думает он. Он какой-то неправильный, как бывает иногда у взрослых.

Мальчик слышит знакомые запахи матери: ваниль, лимон, сигареты. Раньше она курила, пока папа еще не ушел. В последние несколько дней она снова за это взялась, но мальчик не против. Ему нравится запах. Папа бы не одобрил, но его рядом нет. Мамочка каждый раз это повторяет, когда берет в руки зажигалку. «Папы рядом нет».

– Эй, милый, – говорит она, как раз перед тем, как опрокинуться назад и приземлиться на спину. Включает проигрыватель, устанавливает иглу на винил, раздается громкое, противное царапанье. Она смеется, но в ее смехе есть что-то, что мальчику не кажется смешным, поэтому он просто смотрит на нее, замечает у нее розовое белье и думает, что не должен туда пялиться.

Сынуля указывает на мать со своего места на краю кровати и смеется, хлопает себя по колену. Мальчику кажется, будто он только что пропустил самую смешную шутку в мире.

– Что? – спрашивает она, оборачиваясь через плечо на Сынулю и усмехаясь ему. – Ты надо мной смеешься? – Она подползает на четвереньках к краю кровати, где сидит Сынуля. Его смех смолкает, остается только улыбка, а взгляд мелких, близко посаженных глаз блуждает вверх-вниз, вверх-вниз. Она поднимается на колени и плавным движением оказывается между его колен. Он протягивает сильную татуированную руку и запускает свои огромные пальцы ей в волосы. – Не смейся надо мной, малыш, – говорит она. – Не смейся надо мной.

Он не смеется.

Маленький Тревис тоже не смеется. Не сейчас. Не когда его мать говорит ему, что ему нужно уйти в туалет и побыть там какое-то время.

– У нас тут взрослый разговор, – поясняет она.

– Большое дело, – говорит Сынуля с кровати, но мальчик понятия не имеет, о чем он.

Мать закрывает за ним дверь, и он садится на край ванны.

Он слышит треск иглы, затем раздаются первые аккорды песни.

Когда песня заканчивается, он вспоминает про свою игрушку: она осталась под раковиной. Он думает о том, как здорово она каталась бы здесь по плитке. Но он знает, что выходить ему нельзя. Просто знает. Там что-то происходит, как происходило и несколькими ночами ранее. Звуки, что он слышит, – запись слишком коротка, чтобы их заглушить, – теперь ему знакомы. Прошлой ночью, когда он лежал в своей кровати без сна, отвернувшись от матери и Сынули, они тоже шумели. Он лежал и смотрел на мерцание телевизора, показывавшего ночные новости, рекламу табака и телевикторину. Он знает, что выходить ему не стоит, пусть даже игрушка осталась там, и если быть до конца честным, то он бы признал: дело вовсе не в игрушке. Ему хочется посмотреть. На то, что происходит. Понять, что значит весь этот шум.

Он приоткрывает дверь.

В зеркале на стене напротив двери ванной видно, что мать сидит на коленях у края кровати, пальцы Сынули у нее в волосах, ее лицо – у его колен. Мальчик видит ее голые плечи, бретельки ее лифчика, ее блуза лежит на полу рядом с красным проигрывателем. На чулках у нее – стрелка. Она стонет и двигает головой перед его коленями. Сынуля оттягивает ее за волосы.

– Ах ты сучка, – произносит здоровяк.

Тук-тук-тук – стучит игла.

Мальчик завороженно наблюдает, пока Сынуля не поднимает глаза и не замечает его в зеркале.

Сынуля смотрит на него и улыбается.

Тук-тук-тук.

Мальчик сидит на крыльце, слушая кантри через двери, пока в дом входят и выходят люди. На коленях у него – жестяная лошадка с наездником, только механизм сломался, и она не работает уже несколько дней. Ее сломал Сынуля, когда разозлился и швырнул игрушку о стену мотеля. Мальчику пришлось пригнуться, иначе Сынуля и ему бы разбил лицо. Мать умоляла Сынулю остановиться, но тот только залепил ей пощечину, назвал ее плохим словом и послал на одно слово. Мальчик знает это слово, хотя сам никогда не произносил. Он знает: его говорят только взрослые, причем плохие взрослые. Это значит, что Сынуля – плохой взрослый.

Не успел он подумать об этом, как двери в дансинг – так называла это место его мать, дансинг, – распахиваются, и оттуда вываливаются двое мужчин. Они замахиваются друг на друга кулаками. Один в комбинезоне и с окровавленным лицом. Другой – Сынуля, и он бьет другого по лицу еще раз и еще.

– Не разговаривай с ней! – кричит он.

Другой мужчина, в шляпе и сапогах, выскакивает наружу и разбивает о Сынулину голову бутылку. Тот падает вязанкой дров, одной рукой хватаясь за окровавленную голову. Двое мужчин подскакивают к нему и начинают избивать ногами и кулаками. Из дансинга, шатаясь, выходит его мать, помада размазана у нее по лицу. Мужчины уходят, грубо смеясь. Сынуля выползает из грязи. Мать опускается на четвереньки и подбирается к Сынуле – кровь идет у него носом и из раны на голове.

Камешки и гравий впиваются его матери в ладони.

Мальчик дальше сидит на крыльце, в руке у него игрушка.

Теперь он где-то в другом месте.

Там, где пахнет моющим средством и чистым постельным бельем, отчего мальчика клонит в сон. Под потолком в углу комнаты телевизор показывает мультики, а он сидит со своим жестяным ковбоем с лошадкой в руке.

Пол бетонный.

В комнате незнакомые люди.

Стиральные машины, сушилки и старушки, складывающие полотенца.

Мальчик поворачивается на стуле – проигрыватель закрыт в ящике на соседнем с ним сиденье – и выглядывает в окно. На стекле голубыми буквами написано: «УОНДЕРМЕТ», и в букве «о» он видит, как его мать ругается с Сынулей на тротуаре. Они кричат друг другу всякие вещи, как плохие взрослые. Мать плачет и роется у себя в сумочке. Сынуля выхватывает у нее сумочку, вырывает оттуда какие-то деньги, швыряет сумочку на проезжую часть и уходит прочь по тротуару. Мать выходит на проезжую часть, чтобы подобрать сумочку. И пока мальчик смотрит на нее, ее сбивает машина, большой седан «Шевроле». Она падает, теряя туфли. Мальчик выбегает из Уондермета, припадает к земле рядом с матерью, зовет ее и пытается помочь ей встать. Она медленно садится, по ее лицу текут слезы. Она видит, что ее сумочку раздавило под колесами «Шевроле». Водитель, полный мужчина в деловом костюме, выбирается наружу и спешит к ней. Она опускает глаза на свои чулки, разорванные от колена вниз, на содранную кожу на икре, потом смотрит на сына: тот, весь в слезах, тянет ее за руку, пытаясь поднять. Она отталкивает его прочь. Он усаживается рядом с ней на дорогу и плачет, пока не приезжает полицейский.

Снова дома. Грандвью.

Открывается входная дверь, и в проеме оказывается его отец – мужчина с суровым продолговатым лицом и квадратной челюстью, грубым подбородком и жесткой, как наждачная бумага, щетиной. Он строго смотрит на мальчика и его мать.

Мальчик смотрит на нее. У нее растрепаны волосы. Она не накрашена, круги под глазами темные, будто синяки. По ее лицу он видит, что она растеряна. Между ними стоит открытый проигрыватель.

Отец смотрит мимо них на заместителя шерифа с бледным лицом, который стоит у подножия лестницы, перед еще одним заместителем, который прислонился к своей машине, скрестив руки на груди.

– Садитесь, – говорит его отец. – Оба.

Встревоженные, они садятся.

Дверь захлопывается перед лицом заместителя.

Мальчик сидит в позе лотоса перед телевизором и смотрит «Одинокого рейнджера». Одинокий рейнджер и Тонто дерутся в салуне с бандой Кавендиша. Тонто бьет одного так, что тот вылетает за двери салуна. Рейнджер бросает другого плашмя на стол. Третий идет на него, но рейнджер опрокидывает его головой вниз в окно, где на стекле написано: «САЛУН». Поначалу мальчик уверен, что звуки, которые он слышит, исходят из телевизора – бьющееся стекло, ругань. Но когда драка заканчивается и Одинокий рейнджер с Тонто переводят дыхание, он снова слышит шум.

Что-то гремит в спальне.

Он встает с кровати. На цыпочках подходит к двери.

Дверь распахивается, и из комнаты вываливается его мать. У нее порвана блузка, из носа идет кровь. Она в ярко-желтых бриджах, ноги босые. Она поправляет блузку и проходит мимо сына. За ней показывается отец, размахивая ремнем своих джинсов. Мальчик видит, что на макушке у него выступила кровь – она заливает глаза. Мальчик вжимается в стену и видит, как отец устремляется за матерью, которая уже на полпути к тротуару. Мальчик видит ее через проем входной двери, которую она оставила открытой, солнце снаружи заливает светом клумбу с бегониями, которые она высадила в этом году. Розовая мимоза вся в весеннем цвету. Она кричит на него, называет его плохими словами. Он хватает ее за запястье, выкручивает ей руку и толкает на траву. Она падает на бок. Отец тащит мать назад за волосы, она дергается, пытается вырваться. От ее сопротивлений он оборачивается и несколько раз оборачивает ремнем. Она виснет на нем и так оказывается в гостиной. Он бросает ее на ковер и ногой захлопывает дверь, затем ставит ее на четвереньки и загоняет обратно в спальню. Все это время она кричит и умоляет его перестать, а когда дверь спальни закрывается, мальчик слышит лишь еще более громкие удары ремнем по плоти и мольбы матери.