В долине солнца

На ветру звенели колокольчики.

«Я никогда тебя не оставлю, Тревис. Никогда тебя не прогоню».

На востоке теплело утро – там словно разгорался новый огонь.

«Кто еще так тебя любил?»

Он сел на крыльцо и снял сапоги, сначала один, потом второй, и поставил их на верхнюю ступеньку. Затем поднялся и подошел к двери, медленно ее открыл, стараясь не скрипнуть старыми петлями. Ручка повернулась, и он бесшумно, в одних носках ступил на половицы и оказался в темной гостиной.

Увидел Аннабель. Она спала на диване, а телевизор все еще транслировал свой пустой шум.

Далее по коридору располагалась спальня мальчика. Тот спал с открытой дверью.

Аннабель заворочалась, перекатилась на другой бок, спиной к Тревису.

Он увидел, что из-под диванной подушки торчала рукоятка его ножа. Его было легко вынуть, если бы он ей понадобился. Он наклонился и забрал оружие.

Тихонько прошел в спальню, где спал мальчик. Встал в дверном проеме и посмотрел на узкую кровать в дальнем углу, где мальчик лежал на боку лицом к стене. Одеяло скрутилось у него в ногах, которые, голые и тонкие, оказались сверху, напоминая свежее необработанное дерево. На противоположной стороне комнаты располагался письменный стол с кучкой школьных учебников и книжной полкой над ним. На белых, обшитых рифлеными панелями стенах висели фотографии в рамках – на них был и мальчик, и его отец. Том Гаскин в джинсах и защитном кителе, с вещмешком через плечо. Том и Сэнди в бассейне, когда тот еще заполняла сверкающая голубая вода, а мальчик был совсем мал. И здесь, на ночном столике Сэнди, стояла фотография Аннабель: десятью годами моложе и беременная, она стояла на стремянке и вешала картины в кафе. Было что-то особенное в том, как свет на фото падал ей на волосы, и что-то в изгибе ее икры, видневшейся из-под зеленого платья; Тревис невольно замер. Он не знал, почему, сам не мог этого объяснить. Он думал обо всех голых поверхностях в доме собственного отца, где совсем не было фотографий в рамочках.

Все, что когда-либо терял Тревис, этот мальчик нашел.

«Но я нашла тебя», – вмешалась Рю.

«А я нашел их», – ответил Тревис.

Он прошел по коридору к входной двери. Посмотрел на спящую Аннабель. Сунул свой нож в ножны и взял пачку сигарет с зажигалкой из стола у двери, после чего покинул дом, чтобы сесть на качели на крыльце и закурить.

Сэнди проснулся.

Ему снилось, что он стоял один посреди поля за мотелем и оглядывался вокруг, ища своих кроликов. Он видел их где-то в кустах. И знал, что они еще там. Но с гор спустился волк. Он видел, как тот приближался: худой и голодный, с выпирающими ребрами. А Сэнди стоял и ничего не мог сделать от страха, и чем ближе подходил зверь, тем крупнее он казался, пока наконец не стал больше человека, с угловатыми ногами, слишком длинными для его косматого туловища, и шел он так неестественно, будто был то ли летучей мышью, то ли драконом, хотя крыльев у него не было. Мальчик увидел кроликов в последние мгновения перед тем, как чудовище его настигло. Они были далеко, возле сарая, и им ничего не грозило. В отличие от него.

Он полежал в кровати, прислушиваясь к царящей в доме тишине. На крыльце скрипнула половица, и он услышал, как заскрипели цепи, на которых висели качели.

В одной белой футболке и нижнем белье, он вышел по коридору в гостиную, где обнаружил маму спящей на диване при включенном телевизоре. Сквозь занавески он увидел на качелях очертания мужчины в ковбойской шляпе. Мальчик попятился и вышел из дома через заднюю дверь. Из-за угла со стороны сарая, он увидел, что в кемпере под холмом было темно. Он обогнул дом сзади, ступая босиком по бурой траве, и подобрался к Тревису сзади.

Ковбой наклонил голову в сторону Сэнди.

– Лучше к людям так не подкрадываться.

Сэнди поднялся на крыльцо и, перекинув ногу через перила, уселся на них. Увидел, что Тревис был без сапог и держал в руке сигарету. Нож лежал у него на коленях джинсов.

– Что вы тут делаете ночью? – спросил он, прижимаясь спиной к столбу.

– Тебя могу о том же спросить.

– Мама сказала, вы поранились. И еще сказала вам уезжать.

– Сказала.

– Сигареты ваши воняют.

– Это твоей мамы.

– Нет, не мамы.

– Сам у нее спроси.

Они посидели в тишине, не нарушаемой даже ветром, будто сама ночь прислушивалась к их разговору.

– Вы знаете, что у вас в кемпере что-то есть? – спросил Сэнди. – Я видел.

Тревис сделал затяг и взглянул на свой «Роудраннер».

– Оно забрало моих кроликов, – сказал Сэнди.

– Я думал, они просто сбежали, – ответил Тревис после небольшой паузы.

«Вы знаете, что никуда они не сбегали», – подумал Сэнди.

Ковбой внезапно зажал сигарету между губ и положил нож на качели. Встал и расстегнул ремень, вынул его из джинсов и снял ножны. Сунул в них нож и протянул Сэнди. Мальчик перекинул тонкую ногу через перила и, спрыгнув, пересек несколько футов, что отделяли его от ковбоя, и взял у него оружие.

– Он твой, – сказал Тревис и, надев ремень, уселся обратно на качели.

Сэнди пристально глядел на нож и ножны у себя в руках.

– Почему?

– Разве не у тебя скоро день рождения? – спросил Тревис.

Сэнди залился краской, затем высунул нож на несколько дюймов из ножен.

– Оставишь его, чтобы защитить себя и свою маму. Сделаешь?

Сэнди медленно кивнул.

– Ну что, будешь теперь помнить своего друга Тревиса?

– Я буду вас помнить.

– Говорят, что если тебе дарят нож, ты должен в ответ дать монетку. Если не дашь, то всей дружбе конец.

– У меня нет монеток, – сказал Сэнди. – Я и не одет.

– Ладно. Будешь мне должен.

Сэнди провел пальцем вдоль лезвия.

– Когда вы уедете, чудовище уйдет с вами? – спросил мальчик.

Тревис бросил окурок во двор, где тот на мгновение вспыхнул, как светлячок, а затем погас.

– О ней не беспокойся, – ответил он, глядя на кемпер. – Она моя забота.

«Она твой Роско Дженкинс», – подумал Сэнди, но вслух не сказал, потому что это, ему казалось, прозвучало бы глупо. Вместо этого он спрятал нож обратно в ножны и поднял глаза на Тревиса. Ковбой тем временем перевел взгляд на мотель, за которым все было объято тьмой, за исключением немногих теплых кружков, что отбрасывали натриевые лампы, рассеянные, будто звезды на небе.

– Когда уезжаете? – спросил Сэнди.

Тревис посмотрел на Сэнди, затем опустил глаза на свои сапоги, словно в этом его взгляде содержался ответ.

Сэнди спустился с крыльца и обогнул дом. Забежал в сарай и запер за собой дверь. Забрался под стол, на котором стояли пустые кроличьи клетки. Подтянул колени к груди и, вынув нож, принялся вонзать лезвие в землю. Он впивался им снова и снова, пока не услышал, как снаружи загрохотал «Форд», спускаясь по холму, и не увидел, как свет фар скользнул в трещину в стене сарая.

Он выбежал к углу дома и увидел, как задние фары пикапа уменьшались, удаляясь по шоссе. Он простоял так долго, пока прохладная ночь не загнала его обратно в дом.

Конни привезла их домой. Было поздно, почти полночь. Ридер был пьян.

Он не хотел напиваться, но долгий жаркий день в домике Сесила у озера сменился прохладными сумерками, а соседский разбрызгиватель так стучал по деревянному забору, что Ридеру пришли на ум летние воспоминания из детства, когда дождь барабанил по магазинчику его отца, что располагался в старом амбаре, и Ридер взял у подошедшего со стульчиком напарника свежую бутылку, а потом еще одну у его жены, и вскоре у его ног собралась гора стекла, а они с Сесилом просматривали бумаги, пока их жены сидели в прохладе крытого крыльца, которое окутывало дом спереди. Дело Стиллуэлла, собранное его доктором, двор в округе Коул, который они перекопали в поисках женщины, исчезнувшей с лица земли в 1951 году. Никакого тела там не нашли. Ридер не знал, радоваться этому или огорчаться. Наверное, и то и другое понемногу, подумал он. Они с Сесилом сидели в садовых креслах под широкими ветвями красного клена, и перед ними к небольшому причалу спускалась широкая травянистая лужайка, где на досках лежала перевернутая плоскодонка Сесила. Вдали рыбаки ловили окуня в лучах заходящего солнца.

– Кто такой Тревис Стиллуэлл? – спросил Сесил примерно за четвертой бутылкой.

– Одинокий, растерянный человек, – ответил Ридер. – Живущий призраком после того, как вернулся с войны. Во всяком случае, если основываться на том, что он рассказал мозгоправу в Уичито-Фолс.

Док все записал. Перед госпиталем Стиллуэлл четыре-пять лет слонялся по дневным работам вроде разгребания горячего асфальта на парковках рядом с мексиканцами, ночевал в съемных комнатах в Форт-Уорте, Далласе, кишащих тараканами, с потрепанной мебелью, ел хлопья с тостами, сгоревшими на вертелах из распрямленных проволочных вешалок, с подогретыми банками чили, купленными за наличные. Годами он словно пытался исчезнуть, пока от него не осталось практически пустое место. Он не водил машину, потому что столько прошагал сквозь ад войны, что доверял теперь только своим двоим. Когда он заговаривал с кем-то о войне, у него дрожали руки, поэтому говорил он редко.

«Он не говорил, – процитировал Ридер, – потому что не разговаривал».

– Вот же фигуристое дерьмо для потного старикашки с кетчупом на галстуке, – заметил Сесил.

Солнце село. В полях стрекотали сверчки, в камышах квакал хор лягушек.

Всюду вокруг озера загорелся свет.

В итоге – только пустота, сказал Ридер Сесилу. Какое-то дурное семя, посаженное глубоко в него, когда он был еще мальчишкой. И он всегда его чувствовал. Знал, что оно присутствует. Как дефект в древесине. Искривление, свищ. Изъян, который разрушал все целиком и от которого нельзя было никак избавиться.

– Фигуристое дерьмо, – повторил Сесил.

– Я тебе когда-нибудь рассказывал, – спросил Ридер у Конни, очнувшись ото сна на пассажирском сиденье пикапа, когда за окном «Шевроле» мелькали огни Уэйко, – что я продал отцовские инструменты?

Конни покосилась на него из-за руля. Он подумал о том, как она была прекрасна, глядя на ее длинные темные руки, на изгиб грудей под платьем. Ее глаза были полны любви и жалости.

– Он хотел научить меня своему ремеслу, но у меня не ладилось…

– Это же было его ремесло, а не твое, – сказала Конни.

– У меня никак не получалось нормально работать на станке. Руки неловкие, не то что у него.

– Давно ты таким не был.

– Прости.

– Тебе незачем извиняться, любимый.

– Хочешь, я сам поведу? – спросил он, стараясь сесть ровнее.

Она рассмеялась.

Ридер закрыл глаза.

Его снова увлек сон об отце, который стоял в поле с молотком в одной руке и пилой в другой. Вокруг была одна трава, ни одного деревца.

– След остыл, – признал Ридер, когда сидел с Сесилом. Затем попытался встать, но завалился в кресло. К тому времени уже стемнело и были видны звезды.

– Может, оно и к лучшему, – сказал Сесил.

Ридер закрыл глаза, пытаясь вернуть равновесие. Затем открыл.

– Он не остановится, Сесил. Он ищет то, что потерял. Он не знает, что ему этого никогда не найти.

– Что он потерял, босс?

– То же, что теряем мы все, – ответил Ридер.

– Mi amor? – Конни потрясла его. – Мы дома.

Он открыл глаза. Пикап стоял припаркованный в гараже. За ветровым стеклом он видел знакомые очертания собственных инструментов, которые висели на стене. Они накапливались у него по мере необходимости. Был среди них и молоток с блестящей головкой, без единой царапинки. Он использовал его всего два раза. Инструмент был дешевый. К ручке все еще крепился ценник.

Суббота