В долине солнца

19 октября

После церкви Аннабель достала шесть разноцветных рождественских гирлянд из шкафа на чердаке фермерского дома и натянула их вдоль сетчатого забора перед бассейном. Сэнди ей помогал. Он держал гирлянду, будто патронташ, и отматывал матери необходимую длину, когда та его просила. Пока они таким образом двигались вдоль забора, Аннабель продевала шнур в звенья спокойно и терпеливо, как когда-то ее бабушка шила одеяло. Работали они в основном молча. Мальчик вообще помалкивал все утро. Он мало разговаривал за хлопьями и не пел гимны в церкви, что было странно. Аннабель, может, и ненавидела собственный голос, когда пела в церкви, но ей нравилось слушать Сэнди. Поэтому ее огорчило, что в это утро он не пел.

– О чем думаешь, именинничек? – спросила она.

Он ответил медленно и, как обычно, вопросом. Сэнди вообще предпочитал ответам вопросы. Она всегда считала это одним из его лучших качеств.

– Он не вернется, так ведь?

«Он. Ковбой». Но он же не был ковбоем, так ведь? Не настоящим. Как странно. Аннабель удивилась, что не могла вспомнить его имени. Оно вертелось у нее на кончике языка, и только теперь она осознала, что не вспоминала о Тревисе – Стиллуэлле, Тревисе Стиллуэлле – все утро. Ее сердце забилось быстрее, а когда она открыла рот, чтобы ответить сыну…

«Нет, потому что я сказала ему уехать. Потому что от него были проблемы. Большие проблемы».

…то обнаружила, что этого она тоже не помнила.

«Красное», – подумала она, но это ничего ей не говорило.

Кожа, доски, кемпер, пирожное.

Вдруг у нее под джинсовой блузкой выступил пот. В голове у нее было пусто, точно в отбеленном бассейне перед ней, и она опасалась в него свалиться. Она помнила одно: в то утро она видела, как Стиллуэлл стоял в поле и смотрел за тем, как восходит солнце. Продолжая заниматься гирляндами, она дала единственный ответ, в котором была уверена. И произнесла его так спокойно, как только могла:

– Вряд ли.

Мальчик, к ее удивлению, лишь отозвался:

– Может, и к лучшему.

Она опустила гирлянды.

– Почему ты так говоришь, милый?

Он ответил не сразу. Но выражение его лица – с легкой морщинкой на переносице, плотно сжатыми губами – указывало на то, что он принимал решение: какую часть правды ей рассказать? Она видела это выражение в день, когда ее вызвали в школу из-за его драки с Роско Дженкинсом.

– Там было что-то плохое, – сказал наконец мальчик. – В его кемпере.

Аннабель почувствовала, как у нее по рукам и шее побежали мурашки.

Сэнди продолжал развешивать гирлянды по забору.

– В каком смысле «что-то», милый?

– Ничего, – ответил он после небольшой паузы. – Может, мне просто дурной сон приснился.

«Что-то, – подумала она. – Что-то плохое». Но выпытывать не стала. Она рассудила, что лучше действительно считать это просто дурным сном.

– Ладно, – сказала она. – Он уехал. Но у нас тут вечеринка, так что нужно готовиться.

Мальчик кивнул, но даже не улыбнулся.

Когда они закончили с гирляндами, Аннабель протянула провод из бассейна к розетке в портике прачечной. Зажгла ее и обрадовалась тому, что хотя бы половина лампочек была в рабочем состоянии. Пока мальчик ходил от одной лампочки к следующей, шевеля ими, будто это были расшатанные зубы, Аннабель зашла за мотель и оглядела пустое пространство, где раньше стояли ковбойский пикап с кемпером. Позже Диего и Росендо привезут гриль на «Эль Камино». Диего предложил пожарить бургеры с сосисками. Джек Муни должен был приехать в два, наполнить бассейн, разобраться с насосом и сделать все как надо. Аннабель стояла на пустой стоянке для трейлеров и смотрела на пустынные просторы Техаса, где от холмов до грани выцветшего голубого неба простирался кустарник. Те, кто собирался приехать, будут здесь только через пару часов, но пока она была с сыном одна.

«А иногда, – подумала она, – быть одной хорошо».

И безопасно.

В смотровой было холодно даже в тяжелой дубленке, которую Ридер привез из Уэйко. Он снял шляпу и положил ее на ближайший табурет, когда судмедэксперт, мужчина по фамилии Альварес, поднял покрывало, явив мертвую девушку, лежавшую на столе. Ее лицо и часть шеи почернели и обуглились. Кожа на губах расплавилась на зубах. Один глаз отсутствовал: глазница была пуста.

– Мы, кажется, ищем ветер в поле, – заметил Ридер Сесилу в то утро, глядя на присланную по факсу фотографию мертвой девушки, отправленную рано утром.

– Она вроде подходит по всем параметрам, – отозвался Сесил. – В последний раз ее видели в баре.

– Слишком мерзко, – сказал Ридер. – Даже чудовищно.

Зернистая черно-белая фотография была взята из выпускного альбома. На ней изображалась улыбающаяся девушка, которая стояла, прислонившись к дереву.

– Не нужно нам обоим ехать, – решил Ридер. – В дивизии уже теряют терпение. Лучше начни разгребать завалы. К тому же тебя бы только зря укачало.

– Мне два раза повторять не надо, босс.

Альварес сдвинул покрывало до самых ступней девушки. Ее ноги от колен были также обожжены, мышцы, плоть и кость сплавились воедино. Выше колен проходила граница, за которой прекращались ожоги; она была резкая, как линия загара. «Примерно в том месте, докуда доставала юбка», – подумал Ридер.

– Родители опознали? – спросил он.

– За час до вашего прихода, – ответил Альварес. – Когда я откинул покрывало, мать… – Он покачал головой.

– В факсе, что вы отправили, указано, что она пропала в пятницу?

– В пятницу днем они заявили, – сказал Альварес. – Она пошла в бар в четверг вечером после того, как поссорилась с родителями. Пограничный патруль обнаружил ее вчера утром, на какой-то дороге к ранчо, почти на границе нашей юрисдикции. Ее канюки клевали. Так она из ваших?

– Не особо похоже, – ответил Ридер. Он наклонился и внимательно рассмотрел девичье горло. Там не было видно ни следов, ни букв, правда, над ключицей у нее почти не осталось кожи. Держа руки в карманах куртки, Ридер оглядел девушку целиком и заметил у нее в ноге ножевое ранение: артерия внутри него казалась почти что резиновой трубкой. Он указал на другую отметину, у колена.

– Это что, это канюк?

– Наверное. Там еще койоты ошивались, когда ее нашли.

– А это? – Ридер указал на маленькое кольцо проколов ниже ножевого ранения.

– Человеческие зубы.

– Причина смерти – разорванная бедренная кость?

– Не уверен, – ответил Альварес. – Хотите чаю или кофе? У меня без кофеина.

– Не, пасиба.

Альварес не улыбнулся. Только кивнул.

– Почему вы не уверены? – Ридер неторопливо обогнул стол.

– Ну, – Альварес прикусил губу, – тут у нас много чего творится, рейнджер.

Он взял пару резиновых перчаток из диспенсера на стене и надел. Затем взял мертвую девушку за руку и перевернул ее.

– Похоже, она ползла по пересеченной местности. Это видно по песку и кварцу, которые забились в порезы на ладонях и коленях. Это соответствует местности, где ее нашли. На спине у нее синяки, и я не сомневаюсь, это от шин, из чего следует, что ее переехали на месте происшествия. Раздробленные таз и позвоночник подтверждают эту теорию. Видите, здесь торчит кость…

– Одна ее сторона не похоже, чтобы обгорела, – заметил Ридер. Затем наклонился и осмотрел нижнюю часть ее левой ноги – та была гладкая, неповрежденная.

– Верно. Я предполагаю, что ожоги она получила после смерти.

Ридер встал.

– Есть химические следы, катализаторы?

Альварес покачал головой.

– Когда ее нашли, на ней была одежда. Так вот, одежда от огня не пострадала. Это, в принципе, ясно уже по такому адскому ожогу.

Ридер хмыкнул.

Несколько мгновений они молча смотрели на труп.

– По правде сказать, я не знаю, что ее убило, – сказал наконец Альварес. – Потеря крови из артерии должна была бы. Но не думаю, что она умерла от этого. Это чертовски странно, но кровь в ней до сих пор осталась. Не вся, но немного. Возможно, полноценное вскрытие как-нибудь это объяснит. – Альварес протянул руку и аккуратно взял мертвую девушку за руку, будто приглашая ее на танец. – У нее один ноготь расколот, – проговорил он тихо. – Я раньше не замечал.

Вода капала из крана в металлическую раковину.

– Вы в порядке, док?

– Простите. – Альварес покачал головой. – Я сегодня не выспался. – Он снова погрузился в молчание.

Ридер застыл в ожидании. Создавалось впечатление, будто у судмедэксперта в голове крутились большие древние шестерни. В его сознании, казалось, сражалось два мнения.

– Просто… – Альварес провел рукой по волосам, почесал затылок. – Ожог, разорванная артерия, след укуса на ноге, отсутствие кровопотери – это все довольно странно. Но если тело не двигается какое-то время, скажем, десять, двадцать часов, знаете, что происходит?

– Кровь собирается в самой низкой точке, – сказал Ридер.

– Да. Гравитация тянет ее вниз, и там она густеет. Превращается в желе. Когда это случается, кожа меняет цвет, синеет. Так вот, обратите внимание, ее обнаружили лежащей лицом вниз посреди дороги, так? – Альварес взял из диспенсера еще одну пару перчаток и вручил их Ридеру. – Посмотрите сами.

Ридер натянул перчатки и шагнул к столу. Положил правую руку на левое бедро девушки, пониже кончика белой кости, торчавшей из бледной кожи. Другую руку просунул справа под мышкой. Затем осторожно повернул девушку на бок. Сломанные кости внутри нее сдвинулись, и этот звук был похож на скрежет зубов, который его жена издавала по ночам. Ридер видел, что Альварес хотел, чтобы он сам во всем убедился. Кожа девичьей спины имела легкий красноватый оттенок, будто солнце, нагревавшее камни под ней, каким-то образом обожгло ее. При этом спину пересекали пурпурные следы от протекторов шин, искромсавших ей кожу, но никакого обесцвечивания там, где должна была бы собраться кровь, не оказалось.

– Трупных пятен нет, – сказал Ридер и осторожно положил труп обратно на спину.

– Да, они не проявились, – подтвердил Альварес. – Несмотря на то что перед тем, как ее нашли, она пролежала на дороге тридцать с лишним часов. – Он подошел к холодильнику в углу комнаты и открыл его. Внутри лежал сэндвич, завернутый в пищевую пленку, а рядом с ним – металлический штатив для пробирок. Альварес вынул одну и закрыл холодильник. Протянул пробирку Ридеру. – Это образец крови, который я взял у нее вчера, когда ее только привезли. Взял его из бедра, чуть ниже перерезанной артерии.

Ридер поднес пробирку к свету.

– Вы встряхните, – сказал Альварес.

Кровь всколыхнулась.

– Жидкая, как виноградный сок, – сказал Ридер.

– Она не свернулась. Разве не странно, да? – Альварес вернул пробирку в холодильник. – Но вот кое-что еще: пятна крови на юбке и пятна крови на бедре – это не человеческая кровь.

– Животного?

Альварес пожал плечами:

– Не человека.

– Вы определили тип крови, которую у нее взяли? – спросил Ридер.

– Нет, – ответил судмедэксперт. – Я не смог.

– Прошу прощения, док. Я, может, и не самый острый инструмент в сарае, но, насколько я понимаю, это не такой уж сложный тест.

Альварес улыбнулся.

– Я полагаю, вы немного острее, чем говорите, рейнджер. И вы правы. Тест-то несложный, но когда кровь, которую я собрал с ее одежды и кожи, оказалась не человеческой, я решил провести тот же преципитиновый тест на крови, которую взял у нее самой. Все-таки визуальные свидетельства указывали на то, что кровь у нее на ноге и на платье должна была принадлежать ей, или по крайней мере нападавшему. Ничто в ее состоянии не наводило на мысль о том, что в ней должна быть какая-либо другая кровь, но она должна принадлежать человеку. Поэтому, когда выяснилось, что это не так, мне стало любопытно. Антисыворотка, которая хранится у нас здесь на складе, вводится лабораторному животному с человеческими антигенами, потом животное создает антитела, и они объединяются с…