Чада, домочадцы и исчадия

— Там ведь были дети. В Черемшах.

Я говорю медленно, и потому что обдумываю, почти на ощупь подбираю каждое слово, и потому что это тяжело — сдерживать натиск ее воли.

— Не велик грех — чужачку из Премудрого урочища выжить. Подружке помочь на это место сесть… — в голове гудело, и уши заложило, будто я в самолете, меняющем высоту. Грудную клетку стиснуло, говорить тяжело, но слова выталкиваются без внутреннего сопротивления: я действительно так думаю.

— Илью вот задело, но и то — тебе не в укор. Мирослава богатыря в ведьмовские дела втянула, ей и отвечать за это. Да Илье-то грудью опасность встречать и надлежит: мужчина, воин. Нет в том, что Настасьин сын между жизнью и смертью лежит, твоей вины. Но… в Черемшах же были дети.

С коротким стоном-выдохом Прекрасная сложилась пополам, спрятав лицо в ладонях, и ощущение бетонной плиты на плечах исчезло. Пропало давление силы, как не было.

Я сглотнула, пытаясь заставить слипшиеся внутри черепа барабанные перепонки занять предусмотренное природой положение. Гул в голове сменился звоном в ней же, и вообще, дело пахло кровотечением из носа: такие скачки давления, ну! Вот куда это годиться!

Премудрую, в отличие от меня, кажется, ничего не беспокоило кроме ее поражения и его моральных аспектов.

Двужильная тетка!

— Я ведать не ведала, что она возьмется мором люд травить, — хрипло прозвучал ее голос сквозь ладони. — Уговор на иное был.

На периферии зрения метнулась серая тень: домовой, спрятавшийся на время схватки двух ведьм, спешил убрать следы поединка. Опрокинутые миски, лопнувший кубок. Кувшин посреди стола пошел трещинами, и ароматный сбитень залил вышитую скатерть.

Когда это мы успели? Я и не заметила…

— Думала, выманит у тебя, дурочки, Василиса урочище, обменяет на дорогу домой — то-то славно Мирослава на том свете поярится. Она ведь жизнью за то заплатила, чтобы ты в Премудром урочище села! Сколько б ее не оставалось, той жизни — всю отдала, до капли, прахом развеялась!

Оценка моих интеллектуальных качеств Властимирой меня не задела: честно, вот чья б корова мычала!

Ну, не человеку, который из-за собственных интриг и доверия к подружке вляпался в поганый криминал против детей, попрекать меня дуростью.

Мне было куда важнее решить, как мне с ней дальше держаться? Давить дальше, чую, не стоит: баба она самолюбивая, начну наседать на нее с ее виноватостью — упрется, закроется. Придется миром пробовать.

— Я как разменные чары в Черемшах увидела — не поверила, что Василисиных рук дело. Бросилась к ней выяснять, а она… А она мне в лицо бросила, что мне бы помолчать. Коль уж это я ей место указала, где от взора чужого укрыться можно, где владения Кащея, Прекрасных и Премудрых сходятся. Тут-то меня в жар и кинуло, как поняла, что в западню угодила. Я уж было хотела подруженьку, змею подколодную, там же на месте и прибить, да Василиска опамятовалась, бросилась клястся, что дурного в уме не держала, и что душегубства не допустит: чары-де в полной ее власти, и коль почует, что они детишкам смертью грозят — так и развеет их тут же, а и сплела она их лишь оттого, что ей самой-то малости силы не хватало, чтобы с хозяйкой урочища в честной сшибке сойтись… Я и отступилась. Место там… и впрямь уж больно непростое. Ему ни я, ни Василиса не хозяйка — да все ж таки у Кощеевой жены там прав поболе, нежели у меня. И уж коль совсем по-совести, так не от того отступилась, что улестила меня подруженька, а не совладать побоялась.

Прекрасная скривила красивые губы, качнула головой своим мыслям — и словно вынырнула из транса.

Взглядом повела, прикрикнула грозно:

— Лушка! Отчего стол до сих пор не прибран, угощения нет?!

Серая тень заметалась совсем уж на сверхъестественных скоростях, размытым мельканием. В один миг опустел разоренный стол, чистая скатерть взмахнула бахромой по краям, как птица крыльями, а на столе возникли свежие угощения.

Властимира оглядела итог — а взгляд уже снова спокойный, взгляд холеной, уверенной в себе женщины — кивнула и заново пригласила меня к столу. Прибавив:

— Да не бери в голову дурного, не стану я тебе потраву учинять.

Усмехнулась невесело:

— Я теперь чуть не первая твоя союзница…

Да, я так и поверила. Хотя в то, что тебе Василисы под боком больше не надо — пожалуй, что и поверю.

Прекрасная мрачно разломила хлеб и приступила к трапезе.

Я тоже не стала ломаться: день сегодня выдался непростой, всё, съеденное с утра, я успела сжечь в топке беготни и переживаний.

Некоторое время мы жевали: Властимира — красиво, я — сосредоточенно. В тишине витал лишь стук ложек и наши невеселые мысли.

И только когда Премудрая взялась разливать по кубкам сбитень, сперва мне, как гостье, а после и себе, и в избе одуряюще запахло медом и малиной, а серая тень-Лушка водрузила на стол поднос с пирогами, я озвучила то, что меня беспокоило:

— Нет, не сходятся у меня в этой истории концы с концами! Василиса ко мне пришла миром договариваться, а сразу после нее и за помощью для детей их отец явился. Да только заболели-то дети еще раньше, накануне!

— Вот ведь, стервь, — вздохнула Властимира. — Уговор у нас другой был. Собиралась она тебя на честный бой выкликать, как предки повелели, коли добром место уступать откажешься. Вернее — сказывала, что собирается. А коль народишко морить она взялась прежде, чем к тебе явилась, так выходит, что и врала… И стало быть, две вас, дуры, на Премудрое-то урочище. Одна счастья своего не ведает, от силы, да власти, да долгих лет жизни отказаться готова. Другая так к силе рвется, что сама себя всякой возможности ту силу обрести, и лишила!

Будь я кошкой — у меня бы уши топориком встали и усы встопорщились в этот момент. Но спросила я равнодушно, с ленцой:

— Каким это образом она себя возможности силу обрести лишила?

Прекрасная посмотрела на меня остро, цепко. Из-под моложавой ухоженной тетки, попавшей впросак с подругой, выглянула ведьма. Хорошо пожившая, опытная. Она, эта ведьма, мгновение поколебалась (я ощутила это мгновение весьма четко, как будто весы качались, выбирая, какой чашей склониться) и решилась:

— Урочище не всякую ведьму принимает. И не в том лишь дело, что не всякая ведьма силу от урочища перенять способна, а оттого не всякая в хозяйки и годится. А в том, в первую голову, что Хозяйка-то хозяйкой зовется, да на деле больше — хранительница. А что ж это за хранительница, коли она земле своей вред учинить способна? Не бывать такому. И ведьме такой хозяйкой — не бывать.

Оу… Оу! Ого! Какие, однако, открываются подробности! Какие перспективы! Нет, эту тему, определенно, надо развить!

— А чего ж ты подруженьку свою вовремя не предупредила?

Прекрасная только руками сердито всплеснула на моё ехидство:

— Да нельзя о таком говорить! Неужто не понимаешь? Я тебе-то сказала, как хозяйка — хозяйке, да и то не след бы, своим умом должна дойти. А уж чужим-то и вовсе о том знать не надобно!

Я только хмыкнула мысленно: дружба — дружбой, а служба — службой. И какой бы подружкой Василиса Властимире не была, а всё равно — чужая.

Я задумчиво призналась:

— Всё равно не понимаю. Зачем она с мором-то связалась, если собиралась мое место на дорогу в наш мир выменять?

— А не дождалась. Всегда-то ей терпения не хватало, всегда хотелось всего и сразу. Осталась бы подле матери — сейчас бы уже, верно, место материно приняла. Так нет же, не восхотела ждать, годы свои молодые тратить, замуж выскочила. Муж-то ее любил да баловал, учил не таясь — так мало ей стало. В ученицы, в преемницы к Премудрой набиваться стала. Высмеяла ее твоя Мирослава: где ты, молодка, видала, чтобы над урочищем хозяйкой была баба мужатая? Так эта свиристелка от мужа ушла! Брачные обеты разорвала! Ох, и хлестнуло по ней тогда… У меня она здесь отлеживалась: кровь не затворялась, сила… в ней не то что сила — душа в теле не держалась. Думала, отойдет подруженька к богам, уж больно великую плату они с нее за порушенные клятвы взяли. Ан нет — опамятовалась, ожила. Да только Премудрой она ни мужатая, ни безмужняя нужна не была: погнала ее карга старая со двора, да спасибо, хоть не прокляла в сердцах, с нее сталось бы. Я и по сей день думаю, что прогадала Мирослава, не нашла бы она лучшей ученицы — уж больно обе нравом схожи да горды безмерно!

Она продолжала что-то говорить, а я… Я думала о том, что безмерно устала от всей этой истории. Я просто хочу, чтобы все закончилось.

И когда Властимира посмотрела на меня, я поймала ее взгляд. И не отпустила.

— Ее ведь больше нет в том убежище, что ты ей указала, верно?

— Верно.

— Но ты знаешь, где она может быть?

Молчание. Тягучее, густое – как лесной мед, которым кланялись мне чада Премудрого урочища.

Прекрасная молча встала и вышла из-за стола, только стукнула задетая богатым подолом лавка. Меня окатило разочарование: я ведь уверена была, что Властимира в этот раз примет мою сторону. Не простит подруге ее паскудства.

А она… выходит, ей важнее то, что я – чужая, а Василиса своя, а что подлости творит, так это Прекрасной не касается, раз не на ее землях подруженька резвится. Пусть Прекрасная с Искусницей сами и разбираются.

Кажется, мне пора. Ничего я здесь не добьюсь.

— Вот.

Клубок глухо стукнул о стол в тот самый момент, когда я, кусая губы от досады, усталости и желания сказать хозяйке много чего приятного, встала.

И пока я глядела моток, выглядящий обычной серо-бурой шерстяной пряжей, не в силах поверить, что и он тоже настоящий и существует не только в сказках, Прекрасная продолжила:

— Хоть ты и права, что на старом месте Василисы уж и след простыл, но где она нынче схоронится, мне не ведомо. Так что володей, соседушка. Как сыщешь Василиску — воротишь. Иль на зеркальце сменяешь!

Властимира улыбнулась, и я с трудом удержалась, чтобы не сглотнуть: вот и красивая она, и ухоженная, и держать себя умеет… а улыбка все равно вышла, как волчий оскал.

Кланялась я ей искренне, в пояс, с благодарностью и уважением.

— Не-е-ет! — Булат замотал гривастой башкой. — Не, хозяйка, с седла ты за ним не уследишь. Это пакость такая, что за ней только ноженьками!

Ну, я, в принципе, примерно так почему-то и думала.

Клубок с моей руке выглядел обычным и неказистым. Настолько, что еще пару дней назад я бы легко смогла поверить в то, что Прекрасная меня разыграла. Сегодня же что-то во мне изменилось. Я не думала, я просто знала: этот моток шерсти, такой заурядный, действительно способен привести меня к цели.

К любой цели.

Нужно отыскать новое убежище Василисы? Легко. Её саму? Запросто. Дорогу домой? Только поставь задачу!

Ну как, Премудрая, выдержишь? Справишься с искушением?

И, прислушавшись к себе, я с удивлением поняла — а никакого искушения и нет.

Желание вернуться домой отдалилось и поблекло на фоне беды, случившейся с Ильей.

Я хочу вернуться домой — но не ценой жизни и здоровья моего богатыря.

Так что…

Я опустила руку, пальцы разжались. Клубок упал к моим ногам на тропу — или тропа сама расстелилась от моих ног? Не знаю. Но что с ним нужно делать, я знала точно, и мысленный приказ прозвучал четко, без тени сомнений, без следа колебаний: