Чада, домочадцы и исчадия

Глава 4

В избу я вошла ни живая, ни мертвая.

В состоянии зомби, словом.

Дома я, было дело, почитывала романтические-фэнтезийные истории. И, помнится, всё губы кривила и изумлялась, когда очередная попаданка начинала хамить местным власть имущим и открывать пинком двери к королям, красочно представляя, что сделали бы с этой дурой на самом деле.

Сегодня в роли той самой беспросветной дуры выступила я (поздравляю, Лена, обязательно внеси достижение в резюме).

Просто вдруг оказалось, что из двадцать первого века, гуманного, кто бы что ни говорил, декларирующего права, свободы и высшую ценность человеческой жизни, очень сложно сходу вписаться в реалии условного сказочного средневековья, мгновенно пересмотреть привычки и поведенческие модели, и…

И зачем, зачем я, дура, потребовала от них извинений!!!

Страх и осознание возможных последствий накрыли меня только сейчас. Вместе с всплывшей в голове фразой “а не то мы тебя посечем”.

Что бы я делала, если бы пришедшие не пожелали извиняться?

А что было бы, если бы эти эти мужики, на каждом из которых по пол-центнера железа навскидку, сочли себя оскорбленными?

Меня спасло только то, что я сама, с их точки зрения, считалась какой-никакой, а местной власть имущей, и богатыри предпочли не связываться…

— Спужали, басурмане? — Гостемил Искрыч возник рядом, жалостливо заглянул в глаза. — У-у-у, чтоб их, дуроломов, кони не носили, чтоб им…

— Зря я так с ними, да?.. — спросила я домового, который, непрестанно браня богатырей, бережно, под локоток вел меня к столу.

— Да! — Рыкнул Гостемил Искрыч, и посуда на столе испуганно подпрыгнула. — Уж старая хозяйка их бы на порог не пустила, взашей бы погнала!

Я растерянно оглянулась на домового: волосы дыбом, борода воинственно торчит, глаза горят, как у кота ночью… Мирного, степенного мужичка-хозяина в этом существе было не узнать.

Кажется, мы немного разное “зря” имели в виду!

— Ишь посекут они! Много таких посекунов бегало! А ты ешь, ешь матушка! Вот, сладенького отведай — полесун давеча диким медом тебе поклонился, уж до того хорош, враз от сердца отляжет!

На столе сами собой возникали угощения.

— Думаешь, не стоило так? — закинула я пробный крючок в попытке прояснить, что же он имел в виду.

И домовой безропотно “клюнул”:

— Не стоило! — сурово рубанул он. И замялся. — Ты прости, матушка, не мне ведьму поучать…

— ...но ты — местный, а я нет, — ободряюще подсказала я. — Кто ж мне еще подскажет, какой у вас тут порядок заведен?

Он кивнул, и продолжил все же:

— Надобно было сразу их к земле гнуть! Они ведь оттого и страх потеряли, что ты, матушка-ведьма, волю им дала, слабину показала! А вот как напомнила им, кто ты таковская и кто они есть перед Премудрой — так и в разум воротились!

Я сосредоточенно жевала, не чувствуя вкуса того, что ем.

— То есть, ты, Гостемил Искрыч, считаешь, что я наших гостей на выходе к земле согнула? А надо было бы — на входе?

Голос домового захлебнулся негодованием:

— Гости! Да какие они гости?! Гости вежества не забывают и порядок блюдут, а эти!.. Но да, всё верно, так и считаю, — уже спокойнее закончил он.

И тут до меня дошла светлая мысль:

— А чего они своего побратима вообще здесь искали, а, Гостемил Искрыч?

— Так ведь эта… чего ж им не искать, ежели ты, матушка, разрешила?

Ого? Даже так?

— А как давно он пропал?

Лицо домового сделалось тоскливым:

— Я, матушка, за богатырской заставою не слежу! Там свой хозяин есть. Откуда ж мне знать, когда он пропал?

Интересно, воинская застава — это ведь не дом, откуда там домовому взяться? Но если там свой хозяин есть — то кто это тогда? Заставный?

— К старой хозяйке они тоже являлись, да только пужать не посмели, всё вокруг да около ходили: дескать, известно им всё, и ежели не воротит хозяйка, то худо будет! Хозяйка кочевряжиться не стала, сделал им худо…

Я вздохнула: если начистоту. осуждать старуху из сна за это я не могла. И будь во мне магической силы хоть на мизинчик — я бы с этими, как приложил их домовой, “посекунами”, тоже нежничать не стала бы!

И я сдалась, уточнив только, уже больше из любопытства:

— А кто пропал-то у них, знаешь?

— Илья у них пропал, Ивана-воеводы братец названный.

И пока я размышляла, “братец названный” и “побратим” — одно ли это и то же, Гостемил Искрыч с воодушевлением предложил:

— Ну дак что, продолжим, матушка, дальше имущество твое считать?

Мое лицо перекосило счастьем.

— А что у нас дальше?..

— Да немного уж осталось, подпол да чердак!

...раздавшийся стук в ворота я встретила если не с радостью, то с трусливым облегчением: даже если это вернулись богатыри, ворота им можно не открывать, а переругиваться через забор — и тем самым оттянуть светлый (темный!) миг погружения в подпол во имя инвентаризации!

Под воротами стояли трое. Если прошлых визитеров так и тянуло назвать богатырями, то про этих на язык само просилось слово “мужики” — такого крестьянского вида они были, словно сошли с иллюстраций моих детских книг.

Подпоясанные полотняные рубахи навыпуск, мешковатые штаны, лапти… И бороды. Не привычные мне бородки “сексуальный дровосек”, а солидные, широкие бороды. А над ними я отчетливо видела чрезвычайно серьезные выражения на лицах.

Вот эта их серьезность тут же прибавила инвентаризации подпола сотню к привлекательности.

Выходить расхотелось. Может, и правда, в подпол?..

Там хорошо: темно, прохладно, огурцы с грибами благоухают из кадушек...

Стоявший впереди поднял руку, снова постучал.

Нет, эти сами не уйдут.

Вздохнув, я встала из-за стола…

И замерла.

Так.

Стоп.

Стоять!

То есть как это — “отчетливо видела”?!

Я же в избе!

Да и богатырей, богатырей я с крыльца никак не могла видеть — здесь забор такой, что, даже верхом, они с ним ростом не сравняются!

Ножки ослабли, в ручки задрожали, захотелось сесть.

Кажется, никакого перемещения в друг мир со мной все-таки не случилось, а я просто и банально сошла с ума!

Потому что — ну, как еще можно видеть то, что находится вне твоего поля зрения, при наличии в условиях задачки здравого разума?

Никак, по-моему!

Мужик за воротами почесал в бороде, оглянулся на товарищей — и снова постучал.

Деликатненько, не позволяя себе грубости, но — настойчиво.

Домовой смотрел на меня выжидательно.

Черепа вели себя прилично и красных отсветов на визитеров не бросали.

И на этой мысли меня озарило: я же вижу гостей так, будто смотрю на них с более высокой точки! Например — из окошка своей горницы.

Или немного повыше.

То есть, доставшиеся мне по наследству черепа — это не только охранная система, но и видеонаблюдение.

И это видеонаблюдение транслирует изображение с “камер” не на какой-нибудь монитор системы “Блюдечко с голубой каемочкой”, а напрямую мне в голову.

Остро захотелось не только сесть, но и лечь, а также обострилось желание сбежать домой.

Панику я волевым усилием подавила.

Кстати, разрешение отличное. Вон, видно, что у стоящего слева мужика к рукаву соринка прилипла! Не разберу правда, что э…

Изображение услужливо приблизилось еще до того, как я успела додумать мысль, и соломинка, прицепившаяся к полотну рубахи, стала отчетливо видна!

Правда, и мое наблюдение, кажется, тоже: мужик испуганно заозирался, вертя головой, словно почувствовал взгляд.

Я моргнула — и “масштаб” вернулся к предыдущим настройкам.

Так, Лена, не истери! Я понимаю, страшновато жить в мире, где среди местных есть умельцы, способные вложить тебе в голову картинку, а ты не поймешь, что тебе это показали извне, а не своими глазами увидела, но есть и плюсы.

Во-первых, вряд ли здесь такие специалисты на каждом шагу.

Во-вторых, теперь их как минимум на одну меньше!

Пока я, зажмурившись, предавалась внутренним борениям — Гостемил Искрыч вежливо ожидал.

И лишь когда я пришла в себя в достаточной мере, чтобы открыть глаза, осторожно уточнил:

— Ты, матушка, к людишкам-то выйдешь — али погонишь?

И хотя вопрос подразумевал, что могу и погнать, готовности к столь резким жестам я в себе не чувствовала.

Только уточнила на всякий случай:

— А эти что, тоже поклониться пришли?

— Нет, матушка. Кланяться тебе они придут по осени, как урожай соберут — чтобы, значит, не прогневалась да и не побила об будущем годе поля да огороды градом да засухой. Потом зимой придут, когда по первому морозу всем миром загонную охоту на крупного зверя устроят — тогда поднесут тебе долю мясом да шкурами. Нынче же время не урочное. Раз явились — знать, что-то им от тебя надобно!

Спасибо, успокоил!

Вот хотелось бы знать, они пришли уже после того, как богатыри отбыли, или явились, увидели, что у местной административной единицы уже идет прием, и скромно дожидались где-то в сторонке своей очереди? Если второе — то, выходит, у нашей ссоры были свидетели… Или через забор им не было слышно?..

Мне, наверное, выгодно, чтобы слышно: пусть лучше эти мужики, как и домовой, верят в мою колдовскую силу — так больше шансов, что я дольше проживу.

Вот только, простят ли мне богатыри такое унижение?..

Устав строить догадки, я махнула рукой на то, на что я никак не могу повлиять, и вышла на крыльцо. Гордо вздернула голову, Гостемил Искрыч, не дожидаясь приказа, отворил калитку — и во двор хозяйки урочища робко, бочком, втянулись визитеры.

Стянули шапки, поклонились в пояс:

— Здрава будь, матушка Премудрая!

И я, проглотив честное мнение о том, куда они могут идти с таким обращением — нашли тоже “матушку”, детишки, каждый лет на десять меня старше! — отозвалась очередной подходящей цитатой из сказок:

— И вам поздорову, люди добрые. С чем пожаловали?

Пес, уже привычно запрыгнувший на крыльцо, устроился по левую руку.

Селяне, помявшись и переглянувшись (видно, им столь молодая “матушка” нравилась не больше, чем мне — это обращение), всё же решились:

— За помощью мы к тебе пришли, матушка Премудрая. Мы договор с Лесом чтим, коли с Лесу что взято — завсегда добрый откуп даем, как от веку заведено было, и тебе, матушка, подношения делаем, как должно. Ныне же приключилась у нас беда — не беда, а все ж досада изрядная: заявилась к нам в Малые Ели тварь лесная. Скотину да ребятишек пугает, по кладовым шарит: что не перепакостит— то перепаскудит. Собак перебаламутила: с утра до ночи перелай не утихает, а к ночи наново подымается! Ты уж не оставь нас в горести, а уж мы честь по чести отдаримся!

Двое мужиков, те, что помоложе, выскочили за ворота — и вернулись, волоча вдвоем за ручки корзину.

И не успели они еще поставить ее перед крыльцом, как Гостемил Искрыч, незримый для гостей, зашептал мне справа в ухо:

— Голова сырная, лопатка баранья копченая, свиной колбасы кровянки — круг, масла коровьего, в печи топленого — крынка, лук летошний — косица в локоть, и лещей вяленых связка в полдюжины хвостов…

Он перечислял, а я по голосу уже понимала: ехать придется. И хотя кровяная колбаса — это фу, лучше бы сала копченого кусочек положили, тоненький, с мяными прослоечками, на крайний случай и соленое сгодилось бы. Но если я такие богатства упущу — рачительный домовой меня запросто с довольствия снимет, а если и не снимет, то уж точно на пустые каши переведет.