Чада, домочадцы и исчадия

Он поцеловал меня как после нашей свадьбы. Резко, горячо, отчаянно. С ощущением — в омут с головой и будь, что будет.

И я с тем же откликнулась.

В омут. Будь, что будет.

Мы из разных миров, между нами общего — чужое проклятие, повязавшее обоих против нашей воли. И пока этот узел распутали, обвязались, как бестолковые котята клубком. Кто я для тебя, Илья?

Ради кого ты готов был даже на смертном ложе любой прихоти уступить?

Кто ты для меня?..

Вопросы слишком сложные.

Гораздо проще не думать. Особенно, когда горячие шершавые ладони пробираются под рубаху, а затем и вовсе стягивают ее за ненадобностью.

Когда поцелуи везде, и я мечусь и не знаю, что им подставить, хочется — все!

Когда ладони скользят по гладкой коже, а ногти соскальзывают с твердых напряженных мышц.

Когда за окном темная-темная ночь и с открытыми глазами видно ничуть не больше чем с открытыми, но зрение особенно и ни к чему.

Илья осторожничает, будто боится меня ненароком раздавить. А я наоборот, тяну его к себе, чтобы плотнее, тяжелее, глубже. Чтобы не дай бог не упустить ни мгновения, ни ласки. Если уж брать, так целиком, если отдавать так со всей душой.

И пусть он мой всего лишь на одну ночь, зато мой и только мой.

Пока миры не разлучат нас.

Небо хмурилось с самого утра.

Я хмурилась вместе с ним.

Как-то неожиданно оказалось, что у меня перед отъездом куча дел и совесть не позволяла махнуть на них рукой и оставить Ивана разбираться со всем самостоятельно.

Он прибыл спозаранку, чем признаться, меня порадовал, я просто не знала, как мне вести себя с Ильей после всего, что случилось накануне, а тут — на тебе спасение: инициативный добрый молодец.

Подозреваю, что сам богатырь к колдуну испытывал куда менее нежные чувства, потому что только посмотрел на него исподлобья, спустившись из горницы и на ходу натягивая рубаху, да и скрылся с глаз на заднем дворе.

Инструктаж затянулся, отчасти потому, что не так-то просто оказалось втолковать ведьминому хозяйству, что собственно ведьма с ним больше ничего общего иметь не желает, и вот вам замена, прошу любить и жаловать.

Хозяйство любить и жаловать отказывалось. Подчинялось нехотя и по принципу, ну если ты так просишь, но учти, мне это не нравится! Сундуки противно и протяжно скрипели, черепа то и дело гасли, как перегорающий лампочки, Гостемил Искрыч ходил со скорбным лицом и, когда думал, что я не вижу, украдкой утирал бородой уголки глаз.

Даже кот смотрел на меня укоризненно.

Но воля моя была крепка.

Под взглядом Ильи я не знаю, смогла бы или нет.

Но Илья на глаза не показывался, а все остальные должного веса не имели.

Дела закончились как-то резко.

Только вот еще злилась, бушевала и доказывала, что я тут хозяйка и слушаться меня, даже если я говорю, что не хозяйка больше.

А потом вдруг все. Добушевалась. Призвала к порядку, прогнула, подчинила. Дом, двор и лес Ивана приняли, пусть и не полноправно, но с уважением. Уж ко мне, или к нему, пусть сам разбирается. И была надежда, что может со временем и разберется так, чтобы все окончательно утрясти. В его же интересах!

И вот я стою посреди двора, и понимаю, что все.

Пора.

И от этого “пора” — как-то одновременно и радостно и не по себе.

Собраться бы надо…

А что мне собирать? Джинсы-кроссовки на мне. А с рубахой я не расстанусь, хоть режьте.

Булат уже у ворот стоит, копытом бьет, смотрит с лукавой грустью: правда ль решишься, Премудрая? А надо ли?

Надо!

Я закусила губу и повернулась к провожающим.

Обняла Ивана, пожелала удачи. Погладила кота, поклонилась в землю Гостемилу Искрычу, и нервы у домового не выдержали, он исчез, а из дома стали доноситься горестные подвывания.

А когда из за угла избы показался Илья, колдун быстро потупился, пошаркал землю сапогом, пожелал удачи и исчез едва ли не быстрее домового.

Я думала, что не буду знать, куда себя деть, прощаясь с ним, но неожиданно, пока он подходил, все волнение улеглось. Я смотрела на него и жадно впитывала этот образ, чтобы увезти с собой, раз уж богатыря с собой не получится.

Я предлагала.

В ночи, в шорохах вперемешку с поцелуями.

Поехали. Может не насовсем, может просто поглазеть! На экскурсию! А то я подозреваю, что у вас тут в дремучем средневековье ни отпускных, ни больничных, а кто-то между прочим только-только с того света вернулся.

Но богатырь был непреклонен.

“Мое место тут, Еленушка”.

Хорошо ему, конечно, так наверняка знать, где его место.

Илья подошел. И я привстала на цыпочки, обвила руками его шею, потерлась носом о шершавую щеку, бриться кому-то надо…

Богатырь вздохнул всем могучим богатырским телом, стиснул меня на мгновение и выпустил.

И я послушно отстранилась. И правда, чем дольше, тем тяжелее. Нечего резать кошачий хвост по кусочкам. А Илья обхватил меня за талию и усадил на спину Булата.

Я смотрела на него сверху вниз и у меня отчаянно щипало глаза.

Ну почему все так запутано!

— В добрый путь, Премудрая.

— Ты береги себя, ладно? — жалобно попросила я, дрожащим голосом.

А Илья вдруг улыбнулся. Тепло, открыто.

И эта улыбка была последним, что я запомнила в этом мире. Потому что потом Булат тряхнул гривой, слегка присел на задние ноги, и его бешеный прыжок с места в карьер поглотила ослепительная вспышка.