Без Отечества…

Есть вариант заняться благотворительностью, зарабатывая таким образом некое политическое влияние. Опять же, желательно в качестве жены и матери, этакой дамы-благотворительницы, тени влиятельного и богатого мужчины.

Р-революционный вариант — движение суфражисток и иже с ними. Однако политического влияния у этого движения нет, оно (и недаром!) считается крайне радикальным, а его последовательницы, занимающие хоть сколько-нибудь активную позицию, подвергаются преследованиям.

В общем, не без оснований, методы у суфражисток… громкие. Они не только приковывают себя наручниками к полицейским участкам и бьют стёкла, но и, чёрт подери, занимаются террором!

Собственно, у женщины остаётся только один вариант — салон[49]. Финансовая независимость, красота, остроумие и пылкость у Анны имеется. Известность? Снова да…

— Забрызгать может, — буднично говорит Анна. Киваю молча и перевожу взгляд на Валери.

— За… а, вот оно что! Поняла… — девушка задумывается всерьёз, а стоит ли оно того? Сейчас её ведёт юный азарт, жажда изменить мир. Противовесом — проблемы с возвращением в мир цивилов[50] и нотка пикантного скандала, тянущаяся шлейфом до конца жизни.

Не участие в салоне, само собой… но вот формат! Ещё недавно мы никого не интересовали, а ныне недоброжелательное внимание прессы обеспечено нам на месяцы, если не годы вперёд.

— Я уже не могу отойти в сторону, — отвечаю девушке на незаданный вопрос, — а вот ты…

Кивает медленно и снова задумывается, наматывая на палец волосы.

— А… плевать! — Валери решительно мотает головой, и на её красивое лицо падает прядка волос, выбившаяся из причёски, — Мнение обывателей мне не интересно, а так…

Она улыбается так широко и озорно, что ответная улыбка невольно раздвигает мои губы.

— … будет весело! — подытоживает Валери.

— Мы, наверное, пока даже не представляем — как… — тоном Кассандры говорит Анна и ухмыляется.

— … они, — кивок головой в сторону окна, — тоже этого пока не представляют!

— … к чёрту русских! — положив трубку телефона, я решительно, хотя и несколько нервно, перечёркиваю список с именами, а потом, озлившись, рву его на мелкие части.

— Ну, не волнуйся… — мягко говорит Валери, прижимаясь сзади упругими округлостями, — мы что-нибудь придумаем!

— К чёрту, — повторяю уже спокойней и подрагивающими руками беру портсигар. Но помяв папиросу и вдохнув несколько раз запах табака, кладу её обратно.

— Осторожничают господа творческая интеллигенция, — констатирую я, вертя в руках портсигар, — всё пытаются выждать, чья же возьмёт. Ну-ну…

Гнев потихонечку уходит, но список… список я составлю! Черт… да ты, сукин сын, хотя бы позицию обозначь! Дескать, так мол и так, дорогой Алексей Юрьевич — с вами, неуважаемый, я на одном поле срать не сяду, потому как считаю вас говном и мизераблем.

Пойму! Честное слово, пойму. Ну, не нравится тебе моя политическая позиция и… хм, резкость высказываний, бывает. Опять-таки, человеку может не нравится моё творчество как поэта и переводчика, не интересен я лично ему или ещё что.

Но когда начинается козлиное блеяние с «понимаете…», то чёрт подери, я не понимаю!

Вас, лично вас, последствия этой вечеринки не коснутся. Так… брызгами может слегка замочить, да и то вопрос, а к худу ли? В чужой стране, чем прозябать в безвестности, не лучше ли иметь хоть какую-то прессу, чем никакой? Повод для разговоров, опять-таки…

— Да оно и к лучшему, — подытоживаю я, — Бунины и Горькие пока в России… хотя и на разных сторонах. А в иммиграции пока всё больше кордебалет от мира Искусства. За редким исключением.

— Хм… — привстав, я взял листок и карандаш и начерно набросал обзвоненных в виде кордебалета. Потом… а пока чтоб не забыть.

— А давай всё-таки по-моему, — мягко предложила Анна.

— А? Да, прости… я всё на себя перетянул, — улыбаюсь виновато, — Даже не помню сейчас, что ты предлагала. Понесло…

— Понимаю, — засмеялась девушка, — грешна! Давай не будем приглашать никого конкретного, а просто сходим в несколько мест и там оброним, что собираемся устроить небольшой приём для интересных людей…

— Вот пусть сами и выясняют, кто из них наиболее интересный! — захохотала Валери, — Ну, Аннета… иезуитка!

— Чёрт… — восхитился я, — а ведь действительно — блестящая идея! Только сперва нужно понять, а кто же нам нужен… Хотя погоди! Студенчество, и вообще активная молодёжь, это не обсуждается! Есть идея…

— Профессура из Сорбонны, — азартно подхватила Валери, — обязательно профессор Паскаль.

— В яблочко, — согласился я, и настроение у меня сменилось на самое благодушное, — Он благоволит ко мне, не любит Пуанкаре и его политику, и обладает самыми широкими связями. Тогда ещё Даниэля… это разом адвокатские круги и спортивные.

Списки составляли с азартом, споря до хрипоты над каждым именем. Каких нужно приглашать обязательно, как Даниэля и Паскаля, каких — отмечать как людей интересных и стоящих внимания…

… на тот случай, если они вообще соблаговолят поинтересоваться вечеринкой.

— Так… — постукивая карандашом, ещё раз проверяю списки, — вроде всё. Теперь другое… как пойдём? Поодиночке или втроём?

Взгляды наши скрещиваются на Анне. Она дама светская, и притом тесно связанная с миром богемы, то бишь в скандалах и умении подогреть интерес публики разбирается на порядок лучше меня и Валери вместе взятых.

— Латинский квартал мы с Валери обойдём, — постановляет девушка после короткого раздумья, — а на Монмартр втроём отправимся.

— Я пока дома… ладно, — киваю согласно, — Тогда может антураж навести?

Показываю на паутинку с фотографиями и поясняю:

— Наглядности побольше.

— Наглядности… — повторяет Анна, склоняя голову набок и разглядывая гостиную, — интересная идея, давай! Ну, всё…

По очереди поцеловав меня, девушки упорхнули из квартиры, а я, присев на диван, решил для начала набросать, хотя бы тезисно, вопросы, которые могут подняться на вечеринке, и самое главное — темы, которые мне (кровь из носу!) необходимо поднять.

— Так… — кусаю карандаш и задумываюсь, — рефреном — политику делают старики, а умирают молодые. Годно? Вполне…

— Далее… меритократия[51]? А почему бы и нет? — пишу в блокнот, — Студенты, они как никто другой подходят под эти два определения, и если я продумаю всё как следует, то может быть очень интересно!

На губы наползла ухмылочка… Повторить что-либо всегда проще, нежели делать с ноля! А я, чёрт подери, учёл все свои ошибки…

… вроде бы…

Спустившись, попросил швейцара купить газет, и через несколько минут его младший сынишка принёс целую кипу, глядя на меня снизу вверх с выражением такого восторженного обожания, что стало неловко. Отдав ему всю мелочь, оставшуюся от сдачи, и добавив шоколадку, закрыл дверь, и кинув кипу на журнальный столик, принялся пролистывать прессу, улёгшись прямо на ковре. На страницах влиятельного «Журна́ль де Деба́ Полити́к э Литэрэ́р» развернулась интересная целая полемика о чести, достоинстве и патриотизме.

— Осуждают, но не безоговорочно, — делаю вывод и выдыхаю облегчённо, — Что ж… от газеты консервативной направленности большего и пожелать нельзя! Радует…

Открыв тетрадь, записываю основные тезисы, так или иначе касающиеся меня.

— Хм… я искренне заблуждающийся и излишне пылкий, но по мнению редакции — порядочный молодой человек.

Далее следовало донельзя запутанное и парадоксальное, но не лишённое изящной литературности словоблудие о том, что все стороны по-своему правы, после чего следовали рассуждения об этике в политических действиях. Отложив было газету, я, задумавшись, снова взял её и пробежал глазами подчёркнутые моменты.

— Не уверен, — бурчу я, морща лоб и пытаясь понять мысли писавшего, — но более всего это похоже на осторожный подкоп под Легион, замаскированный под пространные рассуждения интеллектуалов. Этакая мина замедленного действия. Ха! А ведь может быть!

Переворачиваюсь на спину и бездумно гляжу в потолок, собираясь с мыслями. Всё походит на то, что Легион, переставший быть удобным, этаким штандартом для патриотов «А-ля Рюс» и образцом для подражания для оных же, потихонечку спихивают с пьедестала. Не все, разумеется… далеко не все участники политического процесса.

Но в общем-то — ожидаемо. Ситуация поменялась, а вечно держать равнение на Легион Чести, переставший быть по-настоящему нужным Франции, никто не собирается.

Шельмовать, впрочем, вряд ли будут… Скорее — низведут, в том числе и правильным освещением подобных конфликтов, в ранг воинского соединения, безусловно храброго и с людьми, чьи сердца наполнены отвагой, но которых нужно держать подальше от политики.

Потому как хоть это и не Иностранный Легион с его отребъем, а люди, без сомнения более порядочные. Но Иностранный Легион — это французская сволочь, воющая за французские интересы, а вот Легион Чести…

… какого чёрта, господа, иностранцы, а тем более — иностранное воинское формирование, лезет в политику европейской страны? А они, чёрт их дери, лезут!

Хотя справедливости ради нужно заметить, что ещё недавно сами же французы подталкивали к этому командование Легиона. Впрочем, ничего нового…

Это только для господ офицеров Российской Империи, с гражданской и политической девственностью, незыблемость политического курса, даже самая нелепая, кажется нормальной. Здесь — другая страна и другие реалии, вовлечённость в политику Армии не считается чем-то неправильным. Хотя спорно, да…

— Очень похоже на правду, — решаю я, — Помоями поливать вряд ли станут, но воинское формирование, укомплектованное иностранцами, и претендующее притом на политическую повестку, в том числе и во Франции, это за гранью здравого смысла. Низведут с уровня Игрока до уровня Фигуры…

— Впрочем… — сделав пометки, решительно убираю газету, — время покажет! Делать окончательные выводы на основании одной статьи явно преждевременно. Хм… но соблазнительно.

Коммунистическая «L’Humanité» высказывается куда более резко и безапелляционно, не стесняясь в эпитетах. Недавняя редакционная политика в пользу войны во имя защиты Республики ушла в прошлое вместе с военным временем и прежним редактором, Пьером Реноделем.

Новый, Марсель Кашен, ярый сторонник Коминтерна и Социнтерна, начал отход от «Священного Союза» в сторону интернационализма и защиты интересов трудящихся — так, как он это понимает.

В статье досталось всем, но акценты, согласно коммунистическому мировоззрению, были расставлены так, что Легион Чести выходил сборищем жестоких карателей. Меня же, признавая за человека умного, Марсель Кашен страстно ругал за отрицание собственно коммунистических идеалов и позицию «Соглашательства», в чем бы она ни выражалась.

Как-то так было сформулировано, что я, собственно, и не понял, чему ни черта не расстроился…

— Переживу, — похмыкав, решаю, сворачивая газету. Наверное, для правоверных твердолобых коммунистов и радикальных леваков вообще, эта статья показалась бы катастрофой и страшным ударом по репутации. Но для меня упор на собственно политические взгляды, пусть даже сто раз неправильные с точки зрения правоверного коммуниста, скорее полезен…