Без Отечества…

Глава 9. Весёлый и злой

За спиной звучно захлопнулась дверь полицейского участка, и я, моргнув несколько раз на ярком свету, принялся неторопливо спускаться по каменным ступеням, изо всех сил сдерживая нещадную зевоту. Ночь в переполненной камере выдалась ох какой непростой…

Проведя языком по нечищеным зубам, чувствую брезгливость и отвращение на самого себя. Попахивает от меня…

Двенадцать часов в камере с переполненной парашей, клопами и вшами, с въевшимися в стены запахами и тяжёлым, давящим ощущением несвободы. А уж постояльцы…

Право слово, я хотя и не испытываю полной уверенности, но всё ж таки склоняюсь к мысли, что и камера, и сидельцы, и вызов ажанов — всё было подготовлено заранее. Особенно, чёрт дери, параша! Какого чёрта она вообще делала в камере полицейского участка? Арестованных проще выводить в уборную, а не наслаждаться непередаваемыми ароматами, проникающие во все уголки здания.

Разумеется, вряд ли военные дипломаты ожидали, что я одержу безоговорочную победу нокаутом в нашей интеллектуальной дискуссии. Но в остальном…

Не думаю, что сильно ошибусь, если предположу, что в предполагаемом сценарии я должен был получить по морде, затем немножко поскандалить, и может быть, получить по морде ещё раз, уже не перчатками, а скажем — оплеухой. А далее — классика в представлении господ офицеров, то бишь мордой в салат, пощёчины на виду почтенной публики и прочая составляющая качественного скандала.

Господа офицеры, особенно гвардейские, любят и умеют буянить в заведениях, да и вне оных, пользуясь фактической своей безнаказанностью. Они нисколько не сомневаются в том, что «право имеют», и собственно, до недавней поры и не в этой стране, так оно и было.

А что со мной не по плану пошло…

… так господа офицеры никогда умением планировать не отличались! Карту… карту, чёрт дери, не всё генералы читать умеют[46]!

— Месье Пыжофф! Месье Пыжофф! — замедляю шаг и вижу приближающегося репортёра, щеголеватого, одетого с большим вкусом мужчину средних лет, в сопровождении потного фотографа, вооружённого массивной камерой, которую он прямо сейчас выволакивает из авто.

— Месье Пыжофф! — голос репортёра много громче, чем нужно, и случайные парижские зеваки, вездесущие и неотвратимые, несмотря на раннее утро, обратились в слух, — Объясните, для чего вы устроили тот безобразный пьяный дебош?!

А, вот оно что… Не отвечая, пытаюсь обойти наглого репортёра, а тот, преграждая путь, пытается одновременно позировать для совместного фото. На контрасте работают, с-суки! Я, помятый и кажется, даже на вид грязный после ночёвки в полицейском участке, и этот…

Делаю шаг влево, репортёр дёргается влево… А фотограф суетится, выбирая нужный ракурс. Ну, в эти игры можно играть вдвоём…

В глазах у него азарт, репортёр заряжен и уже заранее знает, что и в каком ключе будет писать. Так что… да какого чёрта?

Как бы случайно бью ребром ботинка щиколотке, и пока тот хромает, чертыхаясь, спокойно прохожу мимо. Да, да, да… хорошие отношения с прессой, это основа-основ для любого политика! Но есть, как говорится, нюансы…

— … какие наркотики вы употребляете, месье Пыжофф?! — несётся мне в спину от худосочного молодого хлюста с дешёвой фотокамерой в мосластых руках, — Читатели должны знать о…

— Месье Пыжофф! Месье Пыжофф! — перебивая хлюста, кричит соскочивший с подножки фиакра полный невысокий господин с солидным брюшком, — Дайте комментарии о Хельсинской резне! Правда ли, что вы испытываете сексуальное удовлетворение при виде агонизирующих людей!?

— Месье…

… захлопываю дверь таксомотора и водитель, с интересом поглядывая на меня, тут же трогает с места. Выдохнув, откидываюсь на спинку сиденья, напряжённый и злой. Валери, прижавшись ко мне, называет адрес.

— Бедный… — говорит она негромко и берёт мою руку в свою, — не переживай…

— О нет… — искренне говорю я, — вот уже чего-чего…

Откровенничать при таксисте нет никакого желания. Нет никакого сомнения, что он расскажет о нашей поездке любому желающему всё, стоит только предложить несколько франков. А уж после такого представления…

… но молчит. Наверное, под впечатлением слов о сексуальном удовлетворении при виде агонизирующих людей…

— Потом, всё потом! — зайдя в гостиную, издали останавливаю бросившуюся ко мне Анну, — Я в ванную!

— Спинку… — пискнул кто-то из девушек, но я уже закрыл за собой дверь.

— Да, чуть не забыл… — открыв дверь, кричу, зная, что меня услышат:

— Персидскую ромашку[47] купить надо!

… и снова запираюсь. Оттираюсь без ожесточения, но старательно, раз за разом, будто стёсывая пропитавшийся тюремной вонью слой кожи. А заодно думаю…

Проблем на самом деле много, и часть из них внахлёст идёт. Суд… даже не сомневаюсь, что будет та ещё волокита, мотающая мне нервы и мешающая не работать даже, а жить.

Классика: отмена заседаний, вскрывшиеся новые обстоятельства и прочая, прочая… Даже если переложить это на юриста (на что нужны деньги!), то будут необходимы консультации, и хоть иногда придётся появляться на заседаниях.

Французское правосудие неподкупно, но иногда пристрастно. Судьи могут игнорировать давление Власти, но не Общества. Осудить за самооборону… вряд ли, сильно вряд ли! Не та страна.

А вот поднять вопрос о законности моего пребывания во Франции, это запросто.

— Хотя… — я задумываюсь, — нет, точно нет! Сорбонна с давних времён экстерриториальна, и если власти поднимут этот вопрос, весь Университет взовьётся на дыбы! Не потому, что я свой или ещё что-то в этом духе, вот уж нет. Но и прецедент им ни черта не нужен. Так? Да вроде…

— Хм… а если всё-таки поднять это вопрос в суде? — кладу намыленную мочалку на мраморный бортик ванной и начинаю тереть коротко стриженые волосы, — Не через судейский корпус, разумеется, а скажем, через командование Легиона?

Прихожу к выводу, что хорошо бы… но вот как, чёрт подери?! Решительно не представляю! Идея хороша, но кажется, это типичный «сферический конь в вакууме», и всё же…

— Надо записать, — решаю я, снова берясь за мочалку, — и подумать как следует. Если вояки из Легиона, привыкнув к российским реалиям, выскажутся в таком ключе во Франции, это может быть… интересно. Отношения с профессурой и студенчеством они себе как минимум осложнят. Знать бы, как…

Анна, и без того ни разу не флегма, шипит и искрится так, что вот-вот полетят фейерверком разноцветные искры её эмоций. У меня настроение под стать, весёлое и злое, в голове рефреном крутится «Вы сами этого хотели!»

Всё очень странно… и очень легко, будто лопнул давно зреющий гнойник. Весь мой конформизм и желание жить для себя никуда не пропали, но вместе с тем появилось понимание…

— Не стоит прогибаться под изменчивый мир… — промурлыкал я, вставая с дивана, — пусть лучше он прогнётся под нас[48]!

Бывают в жизни такие периоды, как сам чёрт не брат и море по колено! Часто… да чёрт… почти всегда это чушь, муть и компот, но не попробуешь, не узнаешь!

А я, при всём своём конформизме и… да, буду говорить прямо — внутреннем мещанстве, всё ж таки прогнул этот мир под себя! Чуть-чуть… но ведь было? Было же?!

Всего-то — желание сделать своё положение в обществе чуть более устойчивым, а своё окружение — по-настоящему своим! Результат… не знаю, а вернее — не помню, были ли в прошлой истории какие-то студенческие объединения.

А вернее — были, наверняка были! Но судя по всему, как-то неуверенно были. Зато был Колчак, была захваченная большевиками Москва и…

… а теперь не так. Всё не так! Пусть чуть-чуть, но иначе. История ещё может свернуть на проторенный путь, но я, чёрт подери, доказал, что могу менять курс огромного корабля под названием «Россия».

Чуть-чуть… капля в море. Я не преувеличиваю собственную значимость, вот уж нет! Но наверное, иногда достаточно и одной капли, одной соломинки…

Я просто знаю, как было и знаю, как не надо… Как надо, я пока не знаю и не претендую на это сакральное знание. Никто, наверное, не знает. Думают, что знают, но ни черта…

Но если я сумел хотя бы смягчить последствия страшного крушения огромного, полусгнившего линкора «Россия», начав изменения ещё будучи фактически юнгой, то что, чёрт подери, я сумею сейчас?!

Восторг охватил всё моё существо…

… и я решительно помотал головой, вытряхиваявыплёскивающуюся из ушей эйфорию.

— Абсент есть? — хрипло поинтересовался я у Анны, похлопав себя по щекам.

— Да, — удивилась она вопросу, вставая с оттоманки, — но ты же его не пьёшь? Всё время говоришь, что эта дрянь мало того, что на вкус гадкая, так ещё и ядовитая.

— Именно поэтому, — туманно пояснил я, — надо…

… вкус эйфории смыть.

Но объяснять это не стал. Потом… может быть. А сейчас…

— Помнишь, ты вечеринку устроить хотела? — почёсывая кончик носа, спрашиваю у Анны, возящейся у буфета.

— Не думаю… — медленно начала она, повернувшись ко мне, — что вечеринка сейчас будет уместной…

— А если, — не даю ей договорить и обвожу руками гостиную заполненную хитросплетённой паутинкой, в тенетах которой повисли фотографии и биографии… — вот так? Прямо вот так?

— Это… — задумалась Анна, покусывая нижнюю губу, — очень интересно! Политический формат?

В глазах её загорелись весёлые, предвкушающие огоньки. Хищные!

— В самом широком смысле этого слова, — подтвердил я, скалясь как сумасшедший, весело и зло, во все белоснежные тридцать два, — В ОЧЕНЬ широком…

— В широком… — повторила она, кусая губу, — Заманчиво… ах, как заманчиво!

Всё также пребывая в раздумьях, Анна налила в рюмку немного абсента и пригубила её, сморщившись и с недоумением уставившись на недопитое.

— Ф-фу… гадость какая, — выдохнула она, — держи!

Протянув мне недопитую рюмку и открытую бутылку, девушка скользнула к окну и замерла, бездумно глядя на утренний Париж.

— В широком, — ещё раз повторила она, будто пробуя это слово на вкус.

— Действуя по привычной схеме я… а вернее — мы, не сможем добиться ничего значимого, — поясняю я девушкам и залпом выпиваю абсент, морщась от полынной горечи.

— Мы… — шепчет Анна.

… нет, в этом нет ничего… супружеского или чего-то подобного. В самом начале наших странных отношений мы выяснили без обиняков, что между нами приязнь, симпатия, дружба, сексуальное притяжение… но не отношения в настоящем смысле этого слова.

Отношения, притом достаточно лёгкие, без обязательств, у нас с Валери, а Анна не на шутку влюблена в мою девушку. А я так… приятное дополнение, без которого она в общем-то обошлась бы, по крайней мере — в постели. А вот подружились мы с ней, кажется, всерьёз!

Несмотря на показное отвращение к политическим процессам, Анна весьма честолюбива, но ей претит роль, уготованная женщинам современной политикой. Выбор, собственно, невелик…

… потому что у французских женщин нет права выбора! Они, чёрт подери, не могут избирать и быть избранными! В России у женщин уже есть право голоса, а во Франции — нет…

Основа-основ — стать женой и матерью, стоять за спиной мужчины-политика и поддерживать, давая советы.