Без Отечества…

— Полагаю, это простые исполнители, — подпускаю в голосу толику сомнения, — может быть даже — прекраснодушные идиоты с искаженным пониманием действительности. Но вот те, кто их направил…

Не договорив, замолкаю и пожимаю плечами, давая капитану возможность додумать. Версия с букмекерами хороша тем, что её в принципе невозможно опровергнуть. Господа офицеры, помимо пьянства, испытывают заметную склонность к азартным играм, да и вообще не отличаются особой щепетильностью.

В большей или меньшей степени это относится к вооружённым силам любой страны, ибо армия является срезом общества, что относится в том числе и к офицерскому составу. Если же страна больна, если она переживает духовный и идеологический кризис, то в первую очередь это болезненно, подчас карикатурно отражается на армии.

Кто бы что ни говорил, но среди военных — всегда, во все времена и во всех странах, много больший процент личностей, склонных к насилию. Людей, которые в силу разных причин не нашли себе места, или просто не видят… не хотят видеть себя в гражданской жизни.

Достаточно много фанатиков Идеи, притом не слишком важно, а собственно, какой именно? Военный мундир, полковой марш и флёр некоей избранности, инаковости, идеально укладывается в рамки едва ли не любой идеологии.

Хватает обычных приспособленцев и бездельников, которые, спрятавшись за трескучей мишурой о Долге и Чести, устраиваются поудобней. Они замечательно умеют нажимать голосом как на призывников, так и на людей гражданских.

Сурово повествуя об «обязанности стойко переносить все тяготы и лишения воинской службы» и «не щадить своей жизни», они говорят заученными, рублеными, патриотичными фразами. Сами же приспособленцы, как правило, устраиваются замечательно удобно, и отнюдь не спешат класть животы ни за други своя, ни за Отечество.

Тяготы и лишения, вкупе с почётной обязанностью умирать за Отечество, достаются на долю призывников и немногих идеалистов, причём (вот совпадение!), возникают они, как правило, потому, что приспособленцы в офицерских погонах самым решительным образом не выполняют свои должностные обязанности.

Есть в армии и люди с психопатическими чертами характера, которые странно смотрелись бы в жизни гражданской, но замечательно востребованы в армии, при толике удачи делая недурную карьеру.

Понятия Офицерской Чести, о которых они любят высокомерно цедить сквозь зубы, не мешают пить до белой горячки, бить по морде безответных солдат, запускать руки в ротную или полковую казну, проматывать имения, мухлевать в карты, бесчестить девиц и делать всё то, что казалось бы, делать не до́лжно. Да, иногда стреляются… но только в том случае, если правда грозиться выйти наружу, да и то, по совести, не так часто, как это принято считать.

Да собственно, какая может быть мораль у людей, которые готовы убивать и умирать, притом не только врага внешнего, но и в первую очередь — собственных граждан? Картечь по безоружным крестьянам, военно-полевые суды с нарушением любых норм Закона, и вовсе бессудные расстрелы — это всё они.

В мирное время мораль ещё держалась в каких-то рамках, а уж после нескольких лет войны… Право слово, достаточно изучить историю наёмников и вспомнить знаменитое «Город на три дня», как иллюзии падут. Не все такие… даже не большинство, но и обольщаться не стоит.

Старшие офицеры, за нечастым исключением, участвовали в подавлении бунтов времён Первой Революции. Они лично стреляли в безоружных демонстрантов и отдавали приказы солдатам, вешали, выносили смертные приговоры заведомо невиновным.

Позже, с началом войны, они выселяли людей из прифронтовой полосы — с чудовищными злоупотреблениями и некомпетентностью, что привело к огромной смертности среди озлобившегося мирного населения. Они брали в заложники граждан собственной страны[66], требуя беспрекословного повиновения, и вешая стариков при малейшем поводе, а часто — выдумывая этот повод.

Они поднимали роты и полки в полный рост на пулемёты, зарабатывая ордена за лихие атаки. Они ожесточили аморфную солдатскую массу своей жестокостью, бездарностью и воровством…

… и ничуть не удивительно, что после Революции солдаты ответили им взаимностью! С офицеров срывали погоны, избивали на улицах, поднимали на штыки и забивали ногами и прикладами так, что после нельзя было опознать тело в человеческом фарше пополам с грязью и лоскутами обмундирования.

Лопатами дворницкими с брусчатки соскребали! И воют потом вдовы — Господи, за что?! Они же всю жизнь служили России! Они защищали её, Господи…

Стискивают зубы сыновья-гимназисты, обещая отомстить, и шли… уже идут в Добровольческую Армию. А там, пылая жаждой мести, упиваются кровью, порождая новую жестокость и не понимая потом, а их-то за что?!

— … пропустите… Да пропустите же, я вам говорю! — услышал я в коридоре знакомый голос, — Тысяча чертей… вы хотите иметь дело с Парижской коллегией адвокатов, я правильно понимаю!?

Дверь распахнулась, и ворвался Даниэль, похожий на Духа Мщения или иную, не менее инфернальную и романтическую сущность. Лицо его пылает праведным гневом, губы плотно сжаты, а энергичная поступь и размашистые, резкие движения без лишних слов демонстрируют всю степень негодования.

— Капитан Видаль… — едва заметно склонил голову адвокат, выдыхая с шипеньем. Некоторое время они меряются взглядами… и чёрт подери, я даже не представлял, что мой смешливый приятель может быть таким устрашающим!

Сейчас он — воплощение самой Фемиды и Немезиды, их аватар, проявлённый в тварном мире. Отголоски божественного столь явно присутствуют в его ауре, а подрагивающем вокруг высокой фигуры воздухе, что проняло даже меня.

Капитан, при всём моём уважение к старым служакам, не тянет… Он, чёрт подери, всего лишь человек! А Даниэль…

… да чёрт подери, он одним своим присутствием увеличивает гравитацию! Пространство трещит и изгибается подле него, сстуливая жандарма своей тяжестью.

— Я забираю месье Пыжова, — спокойно сказал юрист, улыбаясь неприятно и очень… очень адресно.

— Кхм, — кашлянул жандарм и попытался противопоставить Божественной Воле устрашающую обыденность французской бюрократии. Даниэль слушал цитируемые параграфы, ссылки и постановления, неприятно улыбаясь.

— Закончили… пока ещё капитан? — тяжело уронил он и склонил голову набок — еле-еле… буквально на несколько градусов. Усмехнувшись, Даниэль перекрестился по католически и приложил два пальца к моему плечу, показав жандарму кровь.

— Не оказание медицинской помощи… дальше объяснять?

— Не стоит, — помрачнел пока ещё капитан, пытаясь сохранить осколки треснувшего самоуважения.

На выходе из полицейского участка нас уже ждёт изрядное количество народа, и сразу…

— Месье Пыжофф! —

— … правда ли, что… — начало и конец вопроса тонут в гомоне, а незадачливого репортёра оттеснили куда-то назад.

— … расскажите о попытке убийства, месье Пыжофф! — машет блокнотом крепкий эльзасец, привлекая к себе внимание.

— Что вы можете сказать о безобразной провокации, организованной вами на празднике, месье Пыжофф? — это, судя по отчётливому акценту и нездоровому цвету лица, парижанин. Высокий, но несколько одутловатый немолодой мужчина, физиономия которого отчётливо показывает пристрастие к определённым порокам, старательно отрабатывает гонорар, смещая акценты в сторону, выгодную его нанимателям.

Ну, в эти игры можно играть вдвоём… В этот раз мои союзники, кажется, подготовились как следует! По крайней мере, вижу в толпе тех здоровых парняг, которые помогли мне в первую минуту после покушения.

Одни из них, потирая запястья со следами слишком тесных наручников, наклонив голову, внимательно и очень мрачно случает одного из наших, постоянно кивая и что-то односложно отвечая.

— Месье… и мадемуазель! — Даниэль, сняв шляпу и прижав руку к груди, кланяется затесавшейся в толпу девушке, представляющей какой-то журнал, — Я прекрасно понимаю ваш интерес! Общественность должна знать о случившемся!

Хотя мы и репетировали некоторые моменты, нужно сказать, что Даниэль поражает. Это актёрское мастерство высочайшего класса! Потрясающий, просто невероятный накал искренности и эмоций. А этот звучный, хорошо поставленный голос, обрушивающийся на слушателей будто с Небес!

Буквально в несколько предложений он напоминает мою предысторию. Всё очень по делу, не оспорить ни на единую запятую, но…

… вот я уже не подозрительный тип со странными наклонностями, а неравнодушный гражданин, настоящий республиканец по духу и убеждениям. Организация студенческой Дружины, жёсткая критика монархии, непосредственное участие в боях при защите молодой Республики…

Не жалея красок, но всё так же лаконично, Даниэль повествует о моих успехах на ниве науки, и…

— … больше часа продержали в участке, ну удосужившись оказать элементарную медицинскую помощь!

Истинный француз, республиканец, сторонник демократии, Даниэль взбешён, и это, чёрт подери, искренне!

… просто немного акцентировано.

Здесь же, не отходя от полицейского участка, я слегка нарушаю существующие сейчас правила приличия, снимаю пиджак и рубашку. Все желающие смогли полюбоваться запёкшейся на моём плече кровью. А заодно — багровым рубцом с полудюжиной швов на правом боку.

Затем, сбивая фокус, о своём участии в драке коротко говорят свидетели, а их, чёрт подери, предостаточно! Я — снимал, а они — злодеи, подкрались, пытались убить во-от такенным кастетом! Сволочи какие!

Заодно достаётся всем-всем понаехавшим, нарушающим безобразия!

— … вся это марокканская сволочь, черномазые… — добропорядочный француз сплёвывает под ноги, а чуть погодя в число «сволочи» попадают и русские.

Не все! Далеко не все… спохватывается добропорядочный французский обыватель, делая неуклюжий реверанс в мою сторону. Но…

… зарубочка в сознании сделана.

— Месье, мадемуазель… — снова я, — прошу простить, буду краток! Вечером у меня бой…

… и толпа взорвалась! Если это не сенсация, то что же, чёрт подери, можно назвать сенсацией!

Внутри меня аж корёжит от необходимости отыгрывать предводителя спартанцев, но чёрт подери, глупо упускать такую потрясающую возможность! Даже, чёрт дери, не глупо, а грешно!

— … я равнодушно отношусь к чемпионским регалиям, но не найдя иного способа привлечь внимание к бедственному положению моих соотечественников во Франции, решил согласиться на участие в матче.

— Получается, вам это покушение выгодно? — прервал меня немолодой репортёр, говорящий на французском с отчётливыми американским акцентом.

— Если только тактически, — не отрицаю вовсе уж очевидного, — При выстраивании хоть сколько-нибудь долгосрочной стратегии, а я склонен именно к такого рода действиям, эти покушения очень сильно мне мешают.

— Поверьте, — кривлюсь в усмешке, — я сумел бы найти менее опасные информационные поводы для того, чтобы привлечь внимание прессы!

В толпе засмеялись, пошли шутки про «Романовские задницы», и в общем, это моё утверждение восприняли благосклонно. Были, разумеется, и недовольные, а также проплаченные, но их голоса в этот раз оказались в меньшинстве.