Тайный дневник врача Гитлера

Мозговая лихорадка

Гитлер старел. Доктор Ганскарл фон Хассельбах скажет на допросе в 1945 году:

– До 1940 года Гитлер казался намного моложе, чем был на самом деле. С 1940 по 1943 год он выглядел на свой возраст, а после он производил впечатление постаревшего.

Доктор Геббельс также обратил внимание на процесс старения. “Внешность фюрера не вяжется с состоянием его здоровья, – писал он 20 марта 1942 года. – Беглый взгляд может навести на мысль о человеке в расцвете сил. Но это не тот случай”. В одной интимной беседе накануне Гитлер сказал ему, что в последнее время он чувствует себя довольно плохо: у него иногда случались сильные приступы головокружения. “Он говорит, что долгая зима настолько расстроила его, что это сказалось на здоровье”.

Записи Морелля отсутствуют с сентября 1941 года до середины 1942 года. Мы знаем, что 28 марта Гитлер издал директивы для летнего наступления в России – операция "Блау". Почти сразу же начались британские бомбардировки. Подвергся бомбардировке Любек, погибло 300 человек. Многие города постигла та же участь, и Гитлер взял за правило не ложиться спать, пока последний бомбардировщик не покинет воздушное пространство Германии.

Он часто говорил о зимних боях и их жестокости. “Было трогательно слышать, – писал Геббельс, – как он жалуется на заботы и трудности прошлой зимы. Я не мог не заметить, что он совсем поседел. Едва он начал говорить о проблемах зимы, как постарел, кажется, ещё сильнее”. Несколько недель спустя, 26 апреля, Гитлер сказал ему, что собирается отправиться в Берхтесгаден якобы для переговоров с Муссолини.

Там состояние его здоровья ухудшилось. Морелль пытался бороться с его депрессией при помощи уколов простакрина.

Операцию "Блау" пришлось отложить. Хотя Гитлер первоначально планировал пробыть в Бергхофе всего несколько недель, в итоге он остался там на два месяца.

После начала операции "Блау" Гитлер 16 июля вылетел в Винницу, где организовал полевой штаб под кодовым названием "Вервольф". Здесь он заболел. Три года спустя Морелль вспоминал, что у Гитлера была “мозговая лихорадка” здесь, в Виннице, “в 1942 году”. Это было не опасно, добавил он, но продолжалось неделю.

Примерно до 1943 года было много случаев мозговой лихорадки типа гриппа. Это называлось “русская головная боль”, было похоже на менингит, но менее смертельно. Примечательно, что одна школа медицинской мысли связывает это заболевание с характерным проявлением паркинсонизма 2 или 3 года спустя.

Болезнь началась 22 июля, и записи в дневнике показывают, что Морелль отнёсся к ней со всей серьёзностью.

22 июля 1942 года

В 14:00 вызвали к фюреру. Говорит, что у него ужасно болит голова, а позже заявляет, что зрение в правом глазу несколько ухудшилось.

Сердце 66 ударов в минуту, звуки сердца чистые и регулярные, но кровяное давление достигает 170 мм! Язык обложен. Ввёл 25% раствор глюкозы и 10 мл септойода и сделали ему внутримышечный укол витамультина-кальция.

Затем фюрер отправился на ланч. Велел ему после этого прилечь и наложить холодные компрессы. Следовало бы провести анализ крови. Когда я спросил, он признался, что последние несколько дней много работал и прошлой ночью не мог уснуть.

[Диагноз] Артериоспазм.

Сегодня вечером в 19:30 я снова видел его: он выспался, и боль с правой стороны лба утихла. Ухудшение зрения тоже прошло. Дал ему 2 таблетки тромбовита.

Скоро придётся пустить немного крови. Здешний климат слишком жаркий для фюрера. Для людей с прозрачной, тонкой, сверхчувствительной кожей и особенно тех, кто склонен к солнечным ожогам, свежий ветер и прохладный климат всегда полезнее. Вот почему климат Восточной Пруссии и особенно горный воздух так хорош для фюрера.

21 июля 1942 года

До полудня: он спал хорошо и несколько дольше. Боли в глазах больше нет. Хочет в ближайшее время проверить зрение, особенно на предмет фокусировки, так как, по его мнению, один глаз видит хуже другого; он полагает, что это правый глаз. В отличной форме.

26 июля 1942 года

В 15:30 кровяное давление было 138. Я поставил две пиявки, но они отказались сосать.

28 июля Морелль предпринял ещё одну попытку: “Я поставил одну пиявку на правый висок”. Поскольку тем летом Морелль больше не делал записей, Гитлер, очевидно, выздоровел.

Климат в Вервольфе, на Украине, был, безусловно, хуже, чем в Растенбурге. В конце августа Хельмут Грейнер, автор военных дневников Верховного командования вермахта, написал: “С того дня, как мы прибыли сюда, у нас постоянно была прекрасная погода и сильная жара. Мы жаждем дождя, но и боимся его, потому что влажность здесь, как говорят, особенно суровая. Фюрер не выносит климата и жары и тоскует по своему бункеру”, имея в виду Растенбург.

Грейнер добавляет: “Эти казармы были построены не для зимы. Но к зиме операции на Кавказе будут в значительной степени закончены”. Это оказалось чрезмерно оптимистичным. Летнее наступление на Кавказском нагорье остановилось. 9 сентября Грейнер записал в карманном дневнике: “Серьёзный кризис доверия”. Гитлер уволил фельдмаршала Листа и сам принял командование группой армий "А". Несколько дней спустя он уволил генерала Франца Гальдера и нанял стенографистов для записи своих военных совещаний, чтобы убедиться, что его приказы действительно выполняются.

“На 2 недели ланч с фюрером отменили, – написал Грейнер, описывая кризис, добавив без особого уважения: – и в настоящее время, вероятно, не возобновят, поскольку большой человек удалился в уединение”.

Морелль был временно занят расширением своей бизнес-империи. 22 октября он написал Иоганне: “Я часто бываю выбит из колеи после этих поездок в Житомир. Мне через день, а иногда и каждый день приходится ездить за 300 км и притом по плохим русским дорогам. Сегодня у меня болят почки. Должно быть, это снова из-за белка (у моего Пациента такая же проблема)”.

Его высокостатусные пациенты только прибавляли ему работы. В момент редкого согласия с Альфредом Розенбергом, министром по делам восточных территорий, гауляйтер Эрих Кох предоставил Мореллю монополию на использование субпродуктов с украинских скотобоен. Высокая "крыша" Морелля защищала его от множества неприятностей. Когда Панкреатическая корпорация возбудила против него судебный процесс, требуя возмещения ущерба в миллион рейхсмарок за то, что он заблокировал им доступ к органам животных на Украине, Морелль воскликнул: “Они не могут ко мне прикоснуться”. Не зря он был врачом Гитлера.

“Между тем, – продолжал он в письме жене, которое даёт чёткое представление о его деловых интересах, – в иссушении желёз достигнут большой прогресс. Завтра я снова отправляюсь туда с проверкой. Надеюсь, что установка для вакуумной сушки и экстракционное оборудование появятся быстро, потому что тогда мы сможем действительно заняться большим бизнесом. Если получу достаточно оборудования, хочу начать работу в Киеве и Полтаве. Кох обещал мне также Эндокринологический институт в Харькове, но нигде ни слова об этом”.

После октября 1942 года Морелль делал записи о пациенте Адольфе Гитлере на карточках с печатными заголовками; они находятся в его личном деле. На карточки записаны сотни уколов, ежедневно делавшихся Гитлеру: эти уколы, обычно внутривенные инъекции глюкозы, тонофосфана форте и прострофанта, внутримышечные инъекции витамультина-кальция, ниже не воспроизводятся из-за повторений и отсутствия результативности.

Как и планировалось, Гитлер вернулся 1 ноября 1942 года на зимние квартиры в Растенбург. Грейнер счёл это неприятным и написал 4 недели спустя: “Здесь, в этом грязно-зелёном, мрачном, безвоздушном лесном лагере, ужасно. Он постоянно окутан туманом, тут исключительно отвратительная столовая, которая не может соперничать даже с самым уродливым деревенским пабом. Тут отвратительные бункеры и бараки, в которых либо жарко, либо холодно. Что ещё хуже, существуют бесконечные расхождения во мнениях”.

7 ноября Гитлер выехал из Растенбурга на специальном поезде в Мюнхен, а оттуда в Берхтесгаден. “Пошёл снег, – записал в дневнике стенограф Карл Тет, – и через несколько дней всё превратилось в самый завораживающий пейзаж”. На Гитлера снег не произвёл никакого впечатления.

21 ноября советское наступление прорвало Сталинградский фронт. Встревоженный Гитлер на следующий день приказал немедленно возвращаться в Растенбург. К его прибытию, в ночь с 24 на 25 ноября, 6-ую армию окружили и отрезали от мира.

Какое-то время Сталинград вызывал меньше беспокойства, чем Африка, прокомментирует Грейнер в одном письме. Штаб был уверен, что ситуацию под Сталинградом можно исправить. Настоящий кризис наметился, когда британская 8-ая армия прорвалась через минные поля Роммеля в Эль-Аламейне.

К Гитлеру вернулись эпигастральные расстройства, что, безусловно, было результатом его растущего разочарования. 9 декабря Грейнер отметил в дневнике: “Фюрер высказывает резкую критику военно-морского флота – он считает наши линкоры бесполезными. Фюрер хочет надолго вернуться в Бергхоф, чтобы прочистить голову для новых решений”. Но генерал Курт Цайтцлер, преемник Гальдера, убедил Гитлера остаться в Растенбурге. В "Волчьем логове" тянулись недели, холодные, промозглые и липкие, в то время как переезд на юг откладывался со дня на день.

23 ноября Морелль отметил после обычных инъекций, что Гитлер почти не спал из-за “огромной ответственности и переутомления”. Записи показывают, что Морелль продолжал делать Гитлеру уколы и давать лекарства, включая различные слабительные; 14 декабря Гитлер был “глубоко обеспокоен ситуацией”, 15 декабря он принял снотворные таблетки с барбитуратами (“плохо спал... из-за военной ситуации”), а позже в тот же день был “в плохом настроении из-за положения на фронте”.

Лучше не стало.

17 декабря 1942 года

Вечером фюрер вызвал меня и спросил о кардиазоле. Он сказал, что Геринг сказал ему, что принимает таблетку кардиазола всякий раз, когда чувствует слабость или головокружение. Я не советовал этого делать, потому что у Геринга было низкое кровяное давление, а фюрер страдает от высокого давления, когда выходит из себя. Таким образом, если он примет таблетку кардиазола при повышенном давлении, у него лопнет какой-нибудь кровеносный сосуд.

Затем фюрер попросил меня немедленно сообщать ему, если дела будут идти действительно плохо, поскольку ему предстоит принять несколько жизненно важных решений насчёт Германии.

Всё, что у него есть сейчас, – это одна забота за другой и полное отсутствие свободного времени.

Он говорит, что живёт только ради Отечества, ради Германии. Насколько ему известно, от смерти нет лекарства. Но если он когда-нибудь смертельно заболеет, я должен сказать ему.

Поскольку мы говорили о том, что всегда должны быть откровенны относительно его состояния, я сообщил ему о наличии коронарного склероза. Я сказал:

– Вот почему я уже некоторое время даю вам йод.

Последующие электрокардиограммы подтвердили мои подозрения, сказал я. У многих людей это обызвествление происходит несколько раньше, в результате интенсивной тяжелой работы, но обычно начинается примерно в возрасте 45 лет.