Герварт Вальден — куратор нового искусства. Жизнь и судьба

Кое-что о деталях его бытовой жизни подскажет нам «Московский дневник» Вальтера Беньямина: «Вся мебель [в номере] снабжена жестяной биркой: „Московские гостиницы“, далее следует инвентарный номер. <…> Двойные рамы… залеплены на зиму замазкой. Можно только открыть вверху маленькую форточку. Маленький умывальник жестяной… Из крана льется тонкая струйка воды. Печки в номере нет, тепло подается из другого помещения»[238].

Театральная площадь, Москва. Вид на гостиницу «Метрополь» и Малый театр. Фото: Иван Кузнецов. Конец 1920-х — начало 1930-х. Музей архитектуры им. А. В. Щусева, Москва

Интерьер гостиницы «Савой», Москва. 1930-е

«Постепенно я начинаю понимать звуки, которые меня здесь окружают. Увертюра начинается рано утром и включает все лейтмотивы: сначала тяжелые шаги по лестнице, которая напротив моего номера спускается в полуподвал. Возможно, по ней поднимается на работу персонал. Потом начинает звонить телефон в коридоре и, почти не прерываясь, продолжает звонить до часа или двух ночи»[239]. Впрочем, Вальден едва ли обращал внимание на такие бытовые неудобства. «Он был нечувствителен к природе и погоде. Ему не бывало жарко или холодно. Он не любил дневного света и предпочитал электрический»[240].

Привыкший к широкому общению, он, однако, наверняка тяготился необходимостью согласовывать с инстанциями любой свой контакт. Таковы были правила жизни в СССР для иностранцев. Как и большинство коминтерновцев, эмигрировавших в СССР, Вальден — человек без гражданства. При аресте у него изъяли вид на жительство для лиц без гражданства № 036526, выданный в декабре 1940 года.

Вопрос: Кто еще является вашим знакомым, проживающим в СССР?

Ответ: Могу указать еще на Брика, имя и отчество не помню — соредактора трудов поэта Маяковского. Брик бывал также у меня на квартире два-три раза, а я у него был, кажется, один раз. Брик меня знал только как работника литературы. <…> Из числа советских граждан у меня никого больше близких, кроме указанных мной выше лиц, нет.

Вопрос: А из сотрудников Московского института иностранных языков кого наиболее близко вы знаете?

Ответ: Главным образом лиц из преподавательского состава… Протокол допроса Герварта Вальдена, 29 марта 1941

Можно предположить, что Вальден, как и многие в те годы, при аресте предпочел упоминать в своих показаниях только тех, с кем был в официальных отношениях или кто в его представлении имел какую-то связь с органами госбезопасности. Так, вероятно, обстояло дело с Осипом Бриком.

Владимир Колязин ссылается на воспоминания австрийского поэта Гуго Гупперта, эмигрировавшего в СССР в конце 1920-х годов, который утверждал, что Вальден («мудрый старый Герварт») был частым гостем Бриков в Старопесковском переулке и что благодаря его присутствию там звучали имена мало кому известных немецких поэтов круга «Штурма»: Августа Штрамма, Курта Швиттерса, Готфрида Бенне и других[241].

Ответ: Помню, что Брик позвонил мне по телефону в гостиницу «Метрополь», где я тогда жил, и в разговоре… выразил… желание увидеть меня. Одной из причин, побудивших его к знакомству со мной, явилось то, что он, Брик, мои литературные работы читал и знает о них, а меня лично нет. С Бриком мы встречались несколько раз в 1938–1939 годах, посещая иногда друг друга на квартирах. Последний раз мы виделись в 1940 году. Протокол допроса Герварта Вальдена, 19 апреля 1941

Об особом положении кружка Бриков в те годы догадывались многие. В марте 1922 года берлинская эмигрантская газета «Голос России» в своей публикации открыла читателям мотивы поступления Осипа Брика на службу в московскую ЧК[242]. Таким образом, Вальден, вероятнее всего, давно знал, кто такой Брик, и без колебаний мог рассказать следователю о своем знакомстве с ним, которое, возможно, произошло еще в Берлине. О том, почему в 1938-м Брик пожелал ближе сойтись с Вальденом, можно только догадываться…

Вопрос: Укажите ваших близких из среды лиц немецких подданных, проживающих в СССР.

Ответ: Мне наиболее близко знакомые: Бехер Иоганнес — председатель немецкой секции Союза писателей СССР, проживает в Москве с 1932 года. Встречался с ним периодически раза два-три в год; Эрпенбек Фриц, второй редактор журнала «Международная литература» немецкого издания Гослитмузея; Ленингицер Франц, редактор указанного журнала. Как и с Бехером, встречали друг у друга на квартире и в учреждениях. Протокол допроса Герварта Вальдена, 29 марта 1941

Улица Чкалова, Москва. Фото: Наум Грановский. 1941. Музей архитектуры им. А. В. Щусева, Москва

Москва 1930-х становится центром немецкоязычной интеллектуальной диаспоры, которую составили главным образом бежавшие сюда из Германии и Австрии антифашисты. Их жизнь в значительной мере регулировалась и финансово поддерживалась советскими властями, выделявшими средства в том числе для издания немецкой эмигрантской периодики. Это были газета Deutsche Zentral-Zeitung, а также журналы Internationale Literatur, Deutsche Blätter и Das Wort (для этих трех Вальден писал). По сведениям Владимира Колязина, за годы жизни в СССР им было опубликовано около ста статей, которые, по понятным причинам, «были известны только узкому кругу германоязычных читателей»[243].

В 1938 году в Deutsche Zentral-Zeitung появляется его заметка «Пустые надежды Розенберга», адресованная уполномоченному Гитлера по контролю за общим духовным и мировоззренческим воспитанием Альфреду Розенбергу, выступившему с речью на открытии памятника Артуру Шопенгауэру по случаю 150-летия философа. В свойственной Вальдену острой полемической манере он развенчивает попытки нацистов утвердить себя в качестве наследников духовного опыта немецкой культуры. Особенно — претензии на то, что корни их идеологии якобы скрыты в национальной почве. Как и многими эмигрантами, Вальденом владеет идея спасения немецкой культуры — забота о почве. Уже после войны станет известно, что на эту публикацию обратят внимание в Берлине, имя Вальдена возьмут на карандаш в гестапо.

В те годы он, должно быть, переживает сложную внутреннюю коллизию. Искусство экспрессионизма с очевидностью доказывает свою инаковость, чуждость практике гитлеризма. Режим сжигает, развеивает по ветру и выставляет его на осмеяние. Все тот же Розенберг изобретает для него позорное клеймо — дегенеративное искусство. Однако и советская критика 1930-х отрицает «формальное» искусство, отказывая ему в праве быть особенным, не похожим на принятый официальный канон. Находясь в Москве, Вальден становится свидетелем репрессий против видных представителей авангарда.

В этих обстоятельствах слово экспрессионизм вновь становится сигнальным. На сей раз спор о том, что же все-таки преобладает в таком искусстве — прогрессивное или реакционное, — возникает среди немецких писателей, живущих в эмиграции. И Вальден, откладывая в сторону несвойственные ему представления о доходчивости художественного языка и связи искусства с жизнью, которым он было пытался вторить, воскресает как его лидер, вступая в дискуссию «Об основах и сути экспрессионизма», развернутую на страницах международного журнала Das Wort, редактируемого немецкими писателями Вилли Бределем, Лионом Фейхтвангером и Бертольтом Брехтом[244]. «Он не мог умолчать в своем полемическом эссе о реальных опасностях, подстерегающих авангард. <…> Самая крамольная мысль содержалась где-то посреди статьи. Вальден… констатировал враждебность пролетариата авангарду… Можно было ожидать, что в советской прессе Вальдена спросят, почему нужно защищать авангард… Но таких откликов не появилось — советскую литературную общественность проблемы экспрессионизма волновали мало»[245].

Современные исследователи задаются вопросом, интересовался ли Вальден искусством после своего переезда в Россию или знал ли о выставке «15 лет советского искусства», проходившей в 1932–1933 годах в Москве и Ленинграде[246]. «В СССР за десять лет, — пишет Владимир Колязин, — Вальден не открыл ни одной выставки, не основал ни одного журнала, литературного салона или кружка», будто бы не заметив, что совсем «близко творили Малевич, Татлин…»[247]. Но разве для него мог существовать такой выбор, был открыт такой путь? Впрочем, правомерен и вопрос: могло ли заинтересовать Вальдена официальное советское искусство?

Советская учебная литература для изучающих немецкий язык, изданная при участии Гервальда Вальдена в период жизни в СССР. 1930-е

В 1934-м с ним случается серьезная неприятность: один из журналистов Deutsche Zentral-Zeitung, австрийский коммунист Эрнст Фабри выдвигает против него весьма опасные по тем временам обвинения в антимарксистской позиции. Поводом для этого стало предложение Вальдена, следовавшего и здесь своей неуемной натуре, усовершенствовать преподавание немецкого языка и уделять больше внимания обучению устной речи. Конфликт разбирался комиссией партконтроля, на заседании которой Вальден упорно отстаивал свою позицию[248]. По счастью, дело обошлось всего лишь отстранением его от должности заведующего кафедрой.

Вопрос: Проживая в Советском Союзе с 1932 года, вы какую выполняли партийно-общественную работу?

Ответ: Никакой партийной работы не выполнял. Протокол допроса Герварта Вальдена, 14 апреля 1941

Теперь он сам сторонился общественной работы, что, возможно, спасло его в наиболее тяжелый период репрессий. В немецкой секции Коминтерна происходили бесконечные чистки.

Его круг составляли коллеги по кафедре. Изредка он приглашал их к себе на чай. Порой в Москву ненадолго наведывался кто-нибудь из его зарубежных знакомых. Как правило, довольно случайных. Вероятно, из предосторожности, чтобы быть на виду, Вальден встречался с ними в кафе «Метрополя». Представители советской элиты, из числа тех, с кем он был знаком — руководитель ВОКС Ольга Каменева, председатель иностранной комиссии Союза писателей, в подчинении которой находилась немецкая секция, журналист Михаил Кольцов, нарком земледелия СССР Яков Яковлев, которому Вальден давал уроки немецкого языка, — все они однажды исчезали.

Он предпочел ограничить свою жизнь сугубо служебными обязанностями. Их набирается немало. Преподавательская деятельность, судя по всему, доставляет ему удовлетворение. Среди его студентов, как оказалось, будущий советский германист Лев Копелев. На чудом сохранившейся фотографии, где Вальден снят с группой учеников, его лицо освещено мягкой улыбкой. Именно так он, должно быть, смотрел и на картины экспрессионистов, которые находил для выставок «Штурма».

В Москве издаются подготовленные им учебники немецкого языка. Он делает переводы из русской классики для немецкоязычных школ Поволжья, где в то время существовала Автономная Социалистическая Советская Республика Немцев Поволжья. Продолжает работать как активный немецкоязычный публицист (он член немецкой секции Союза писателей СССР, членский билет № 443), вероятно, полагая, что именно так он будет наиболее полезен своим соотечественникам.

Впрочем, верится, что время от времени Вальден заходит в Государственный музей нового западного искусства, единственное место в Москве, где все еще экспонируется зарубежное искусство последних десятилетий. Бывает в театрах и в консерватории. Возможно, присутствует на премьере «Дамы с камелиями» у Мейерхольда в 1934 году, знакомится с проектом Дворца Советов Бориса Иофана, посещает большую выставку Рембрандта в 1936-м…