Перед изгнанием. 1887-1919

* * *

Мои эскапады не могли оставаться неизвестными отцу бесконечно. В один прекрасный день он послал за мной. Поскольку он призывал меня лишь в серьезных случаях, я отправился не без опасения. Действительно, он был бледен от гнева и голос его дрожал. Он назвал меня хулиганом и негодяем, прибавив, что такому, как я, честные люди не должны даже подавать руки. Он объявил, что я позор семьи и что мое место не в его доме, а в Сибири, на каторге. Наконец, он выгнал меня из своего кабинета. Он хлопнул дверью так сильно, что упала картина в соседней комнате.

Оглушенный этим, я мгновение стоял, как вкопанный. Затем отправился на поиски брата.

Николай, увидев меня таким пришибленным, старался утешить. Я напомнил ему, что во многих проделках безуспешно просил его поддержки и советов, особенно после встречи с аргентинцем в Контрексвилле. Я говорил ему, что это они с Полей первыми вздумали одеть меня женщиной, чтобы развлечься, с чего и началась та двойная жизнь, которую я вел. Николай должен был признать мою правоту.

Правда, что эта игра меня развлекала, теша мое самолюбие, поскольку я был еще очень молод, чтобы нравиться женщинам, тогда как мог нравиться мужчинам. Когда позже я узнал успех у женщин, моя жизнь осложнилась. Женщины меня увлекали, но все связи, которые я имел с ними, были непродолжительны. Привыкнув, чтобы мне самому льстили, я быстро бросал ухаживать за женщиной. В действительности я любил только себя. Мне нравилось быть окруженным свитой, среди которой я бы играл видную роль. В глубине души я ничего из этого не принимал всерьез, но любил окружение, позволяющее мне удовлетворить все мои фантазии. Я считал естественным извлекать удовольствие откуда угодно, не беспокоясь тем, что другие могли об этом подумать.

Много говорили, что я женоненавистник. Нет ничего более ложного. Я люблю женщин, когда они любезны. Некоторые из них играли в моей жизни значительную роль, не говоря уже о той, которой я обязан счастьем. Но должен сказать, что встречал очень немногих, соответствующих созданному мною идеалу женщины. Доверие, которое я к ним испытывал, часто бывало обмануто. В общем, я нахожу у мужчин верность и бескорыстие, которых, мне кажется, не хватает большинству женщин.

Я всегда возмущался людской несправедливостью к тем, кто завязывал особые любовные связи. Можно осуждать эти отношения сами по себе как противоестественные, но не тех существ, для которых нормальные отношения, противоречащие их природе, остаются запретными. Должны ли они, будучи созданы такими, оставаться обреченными на изоляцию?