Перед изгнанием. 1887-1919

Глава ХХ

Наши неприятности в Германии. – Возвращение в Россию через Копенгаген и Финляндию. – Рождение дочери. – Заграничная миссия моего отца. – Его эфемерное правление Москвой. – Положение становится серьезным. – Распутин должен исчезнуть

Мы прибыли в Киссинген в июле. Атмосфера, царившая в Германии, нам очень не понравилась. Все упивались чтением экстравагантных историй о Распутине, публиковавшихся в газетах и стремившихся дискредитировать наших государя и императрицу.

Отец был решительно оптимист, но новости с каждым днем становились все плачевнее, Немного спустя после нашего приезда мы получили телеграмму от великой княгини Анастасии Николаевны, жены будущего генералиссимуса, призывавшей нас возвращаться как можно скорее, если мы не хотим оказаться запертыми в Германии. 30 июля Россия ответила на нападение на Сербию австро-венгерской армии объявлением всеобщей мобилизации. Декрет стал известен утром следующего дня. Весь Киссинген был возбужден. По городу ходили манифестанты с криками и бранью в адрес русских. Понадобилось вмешательство полиции, чтобы восстановить порядок. Нам надо было скорее уезжать. Мать, больную, на носилках, отнесли на вокзал, и мы сели в берлинский поезд.

Немецкая столица была в хаосе. В отеле «Континенталь», где мы остановились, также царило полное смятение. На следующее утро, в восемь часов нас разбудила полиция, пришедшая арестовать меня и нашего врача, секретаря отца и весь наш мужской персонал. Отец тут же позвонил в русское посольство. где ему ответили, что все очень заняты и никто не может отлучиться, чтобы отправиться к нему.

В это время задержанные были заперты в одной из комнат отеля, которая могла вместить человек пятнадцать, а нас было около пятидесяти. Мы оставались там стоя, не имея возможности пошевелиться, много часов. Наконец, нас привели в комиссариат. Проверив документы и назвав нас «грязными русскими свиньями», объявили, что те из нас, кто не покинет Берлин до шести часов, будут взяты под стражу. Было уже пять часов, когда я смог вернуться в отель и обрадовать семью, считавшую, что больше никогда меня не увидит. Надо было срочно что-то решать. Ирина позвонила своей кузине, кронпринцессе Сесилии, которая пообещала немедленно отправиться к кайзеру и дать нам быстрый ответ. Со своей стороны, отец, отправился за советом к нашему послу Свербееву[129]. «Увы! Моя роль здесь окончена, – сказал ему последний, – и я не знаю, что могу для вас сделать, но зайдите ко мне вечером».

Поскольку время не терпело и мы могли быть арестованы с минуты на минуту, отец обратился к испанскому послу, заверившему, что он будет покровительствовать русским интересам в Германии, и обещал прислать одного из секретарей.

Тем временем кронпринцесса позвонила и сказала, что у нее нет надежды помочь нам. Она обещала приехать к нам и предупредила, что кайзер рассматривает нас отныне как своих пленников и что к нам явится его адъютант с бумагами, которые мы должны подписать. Германский император предоставлял нам на выбор места пребывания и гарантировал, что с нами будут обращаться с уважением. Затем прибыл советник испанского посольства. Едва мы успели объяснить ему наше положение, как явился посланец кайзера. Он важно вынул из портфеля большой лист, украшенный печатями из красного воска, и протянул его нам. Там говорилось, что мы обязуемся не вмешиваться в политику и остаться в Германии «навсегда». Мы были ошеломлены! С матерью случился нервный криз, и она говорила, что сама пойдет к императору. Я передал лист испанскому дипломату, чтобы он ознакомился с этим странным условием.

– Как можно требовать от вас подписать такую чушь! – воскликнул он, прочитав. – Это несомненная ошибка. Написано «навсегда» вместо «на время войны».

После короткой дискуссии мы предложили немцу исправить текст документа и принести его нам на следующее утро, в 11 часов. Отец отправился к Свербееву вместе с испанским дипломатом. Было решено, что последний испросит у министра иностранных дел фон Ягова разрешение предоставить в распоряжение русского посольства специальный поезд для членов посольства и тех их соотечественников, которые желают покинуть Германию. Список предполагаемых путешественников был ему передан тут же. Свербеев заверил отца, что в него включены наши имена и имена нашего персонала. Он сказал, что в тот же день вдовствующая императрица и великая княгиня Ксения проезжали Берлин. Узнав, что мы в отеле «Континенталь», они хотели нас увидеть и забрать с собой в Россию. Но было уже поздно, их собственное положение стало драматическим, и императорский поезд должен был срочно покинуть берлинский вокзал, чтобы избежать выступлений враждебной толпы, бившей стекла и вырывавшей шторы вагона, где находилась Ее Величество.

На следующее утро мы в условленный час явились в русское посольство, а оттуда на вокзал, где должны были сесть в копенгагенский поезд. Никакого обычного обслуживания не предусматривалось – как это бывало при официальном отбытии посла – мы были полностью отданы на милость распоясавшейся толпы, кидавшей всю дорогу в нас камнями. Чудо, что нас не линчевали. Многие члены посольства, некоторые с женами и детьми, получили сильные удары тростью по голове; одни были в крови, другие в разодранных шляпах и одежде. Повезло, что наша машина была последняя: нас приняли за слуг, и это уберегло от грубостей. За несколько мгновений до отхода поезда мы увидели бегущих слуг, которые перепутали вокзал. Второпях они оставили на дороге весь наш багаж. Мой лакей, англичанин Артур, оставшийся в отеле со всеми нашими чемоданами, чтобы было впечатление, что мы не уехали окончательно, оставался пленником Германии в продолжение всей войны.

Мы испытали истинное облегчение, когда поезд тронулся. Позже мы узнали, что посланец кайзера приехал в отель вскоре после нашего отъезда и что кайзер Вильгельм, узнав о побеге, приказал арестовать нас на границе. Приказ пришел с опозданием, и мы проехали границу спокойно. Что же касается несчастного адъютанта, он отправился исправлять свою ошибку в траншеях.

Прибыв в Копенгаген даже без туалетных принадлежностей, мы остановились в отеле «Англетер»; тут же последовали многочисленные визиты: датский король с королевой и со всей семьей, русская вдовствующая императрица, моя теща и толпа других персон, находившихся проездом в датской столице. Все были взволнованы событиями. Императрица просила и добилась того, что множество поездов было предоставлено в распоряжение русских, не имевших возможности вернуться на родину.

На следующий день мы покинули Данию. С парома, везшего нас в Швецию, императрица смотрела на удаляющиеся берега своей родной страны с заметным волнением. Но долг призывал ее к русскому народу.

По прибытии в Финляндию нас уже ждал императорский поезд. Всю дорогу Ее Величество приветствовали овациями финны. Эти демонстрации опровергали ложный слух о восстании в Финляндии, дошедший до нас в Дании.

Общий вид Петербурга особенно не изменился. Не было впечатления, что идет война.

Императрица Мария, отправившаяся в Петергоф, пригласила нас погостить у нее.

Петергоф находится на небольшом расстоянии от Санкт-Петербурга, на берегу Балтийского моря.

Дворец, розовый с золотом, террасы, парк во французском стиле, полный искрящихся фонтанов, принесли ему прозвище русского Версаля. Длинный канал, обрамленный деревьями и фонтанами, выходил прямо к морю. Перед ним был каскад и большой бассейн, в центре которого – группа «Самсон, разрывающий пасть льву»; нескончаемый поток воды лился из разверстой пасти льва. Два из многочисленных фонтанов петергофского парка послужили местом забавного случая, которым долго потешалось окружение вдовствующей императрицы. Её Величество имела среди придворных дам двух старых дев, которые были сама пунктуальность. Тем более все были удивлены, когда однажды они явились к завтраку с получасовым опозданием. Засыпанные вопросами, эти великолепные персоны признались, покраснев, что назначили друг другу встречу у входа в парк, перед фонтаном Адама – или Евы, поскольку это обстоятельство так и не было выяснено. В то время как одна ждала перед Адамом, другая была перед Евой, причем каждая затруднялась сказать, перед которым из прародителей она стояла.

Петергофский дворец, построенный в XVIII веке для императрицы Елизаветы был разрушен бомбардировками в последнюю войну. В нем никогда не жили, он предназначался только для приемов. Государь и императрица имели дом в парке, почти на самом берегу моря. Чуть выше была «дача», предназначенная для вдовствующей императрицы, и «ферма», где жили мои тесть и теща. Там родилась Ирина.

Проведя несколько дней в Санкт-Петербурге, мы отправились с императрицей Марией в Елагинский дворец, императорскую резиденцию, расположенную на одном из островов в устье Невы. Там Ирина заболела корью, что сильно нас обеспокоило, поскольку она была уже беременна. После ее выздоровления, мы устроились в нашем доме на Мойке. Помещения на первом этаже еще не были закончены, мы пока занимали те, в которых я жил раньше с братом.

Не призванный под знамена, поскольку был единственным сыном, я занимался устройством госпиталей в разных наших домах. То, что императрица Мария возглавляла Красный Крест, облегчило мне дело, и первый госпиталь для тяжелораненых разместился в моем доме на Литейном. Я отдался всем сердцем этому занятию, говоря себе, что лучше облегчать страдания, чем причинять их. Мой персонал был хорошо подобран: врачи и санитары все были первоклассные.