Перед изгнанием. 1887-1919

* * *

Кампания началась блестяще – глубоким наступлением в Восточной Пруссии, которое должно было помочь Франции, отвлекая силы от западного фронта. В конце августа, в результате отсутствия тяжелой артиллерии, армейский корпус генерала Самсонова, состоявший из отборных войск, оказался окруженным под Танненбергом. Генерал, не желая пережить потерю армии, застрелился. Наступление было возобновлено с успехом на австрийском фронте, но в феврале 1915 года новое наступление в Восточной Пруссии привело к провалу у Аугустово. 2 мая неистовый австро-венгерский натиск прорвал юго-западный фронт русских.

Наши войска, плохо накормленные, плохо снабжавшиеся, сражались в отвратительных условиях против армии с лучшим в мире оснащением. Целые полки гибли, не имея возможности защищаться, так как не получали вовремя необходимых боеприпасов.

Героизм войск не мог заменить неспособность командования, дезорганизацию транспорта и недостаток боеприпасов: отступление перешло в бегство. В тылу было возбуждено общественное мнение. Говорили о предательстве; причиной объявлялась императрица, так же как и Распутин, и все возмущались слабостью императора.

В то время, и особенно в Москве, городе прежде всего купеческом, большинство крупных предприятий было в руках немцев, надменность которых была безгранична. В командовании армии, как и при дворе, множество высоких лиц носили немецкие фамилии. Большинство было прибалтийского происхождения и не имело ничего общего с нашими врагами, но от этого неприятное впечатление в массах не менялось. Многие люди из народа наивно верили, что император по доброте принял в свою свиту пленных немецких генералов. А в других кругах удивлялись, как важнейшие посты не были доверены людям с русскими именами и русского происхождения. Агенты германской пропаганды использовали это положение, чтобы возбудить негодование против императорского дома, напоминая, что царица и большинство великих княгинь немки. То обстоятельство, что государыня ненавидела Пруссию в целом и Гогенцоллернов в частности, ничего не меняло. Моя мать обратила внимание императора на ужасное впечатление, которое производит обилие немецких имен среди придворных вельмож. «Дорогая княгиня, – ответил он, – что я могу поделать? Они ко мне все так привязаны и так преданы! Действительно, многие стары и даже слабы умом, как мой бедный Фредерикс[130], который однажды подошел ко мне, похлопал по плечу и сказал: «А, вот и ты. Тебя тоже пригласили к завтраку?”»