Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1

Нужно заметить, что почти все санитары в Хумалайнене сумели поменять свои старые винтовки, полученные в Софрине, на карабины, десятизарядные винтовки и даже автоматы. Имелся автомат и у Алёшкина. Как известно, ППШ в то время в Красной армии были ещё довольно редким оружием, но 65-я стрелковая дивизия формировалась около Москвы, и её строевые части получили очень хорошее и новое оружие, в том числе много автоматов ППШ. Обычно винтовки и пистолеты у раненых отбирались еще в ППМ, но часто бойцы попадали в медсанбат, минуя ППМ, поэтому оружие и оседало здесь. Кстати сказать, кроме медсанбатовского имущества, на поляне около складов лежала порядочная груда разнообразного личного оружия и гранат, всё это также предстояло вывезти.

Время шло, близился рассвет, кое-кто задремал, но выспавшиеся перед этим Борис и Красавин сидели, курили папиросу за папиросой и молчали. Каждый из них думал свою думу.

Борис вспоминал Александровку, Катеринку свою, ребят: «Что-то они там сейчас делают? Получили ли деньги? Здоровы ли? Наверно, Текушев опять Кате проходу не даёт, со злостью думал Борис. Ну, вернусь, я ему покажу! А Майка, опять, наверно, вся в шелковице вымазалась, так, поди, и спит в пятнах, ведь не отмоешь её. Да, а далеко сейчас до них, и когда мы встретимся?.. Времени всего месяц прошёл, а кажется, что уже больше года не виделись».

Затем его мысли перекинулись на здешнее: «Как-то там, в этом Юкке-Ярви? Сумеем ли развернуться? Да, а где Тая? Забыл Перова спросить… Где она? Вот странно: ведь она мне тоже дорога стала. Конечно, это совсем не то, что Катеринка, её мне никто не заменит, но и об этой, второй, тоже теперь сердце болит. И что я за человек такой, — думал Борис. — Зачем мне ещё здесь какая-то лишняя забота, и без того дел по горло хватает… А вот, поди ж ты, встретил женщину и… Ведь я её и раньше хорошо знал, и не один год, и никогда на неё и внимания-то не обращал, а тут почему-то сблизился. Интересно, а как она? Серьёзное это у неё чувство или так, со скуки, или, вернее, со страху? Мол, кругом мужики, не отвяжешься от них, так пусть хоть свой знакомый будет. А может быть, она и на самом деле думала обо мне и раньше, ещё в институте, как она говорит. Эх, Борис, Борис, опять ты запутался в своих личных делах, — думал Алёшкин. — Э! — махнул он рукой. — О чём я? Может, завтра меня и в живых-то не будет, а я тут самокопанием занимаюсь…»

Он и не подозревал, что положение его самого и находившихся с ним людей на самом деле серьёзно, и только задержка немецко-фашистских войск или их нежелание продвигаться в темноте в какой-то мере спасло их. Но Борис понимал, что машины Пальченко могут не прийти, и тогда, выполняя приказ начсандива, придётся уничтожить всё это так необходимое медсанбату имущество и, конечно, не уходить, а оставаться с пограничниками, отбиваться от врага вместе с ними и отступать после приказа тоже вместе с ними. А там, неизвестно, кому удастся выйти из этого боя живым и получится ли разыскать свой медсанбат…

Многое ещё передумал за эту ночь Борис, многое вспомнил и как будто пережил вновь, в том числе он как бы снова прожил эти последние дни и ночи, эту сумасшедшую работу в санбате. Взглянув на то, что творилось там в эти дни как бы со стороны, он обнаружил огромное количество ошибок, допущенных и им самим, и другими врачами, и его помощниками. Многое, очень многое, начиная с развёртывания батальона и заканчивая отправкой раненых, делалось в медсанбате неправильно, допускались грубейшие нарушения, но в суматохе отступления этого словно не замечали. «Да, — вновь сказал он себе, — видно, плохо и мало всех нас, медиков, учили перед войной! Вот она, настоящая-то учёба, только сейчас началась!»

Незаметно посерело небо, стали видны силуэты деревьев. Со стороны канавы послышался какой-то шорох и лёгкий шум, иногда там раздавалось звяканье металла о металл. Вскоре от кустов, которые прикрывали канаву со стороны поляны, отделилась тень человека и стала приближаться к тому месту, где сидел Борис.

— Товарищ комроты, не спишь? — вполголоса спросил приблизившийся человек, это был всё тот же лейтенант-пограничник. — Наш дивизион уже прибыл сюда и разместился. Отряду удалось оторваться от противника, он ушёл незамеченным. На прежних позициях осталось лишь небольшое прикрытие, а весь отряд теперь разместился здесь, недалеко. Командир дивизиона приказал передать, если через час ваши машины не прибудут, их сюда не пускать, так как появление машин будет заметным, их всё равно расстреляют, да и нашу линию обороны раскроют. И вы тоже через час отправляйтесь к своим, так приказал командир дивизиона, мы как-нибудь пока и сами справимся.

— Хорошо, — ответил Алёшкин, — конечно, когда совсем рассветёт, машины сюда пускать бессмысленно, но, пока здесь находится наше имущество, мы тоже останемся здесь, так и передайте командиру дивизиона. Пока я от своего командования приказа на то, чтобы бросить имущество и уходить, не получу, я уйти не могу, — тут Борис прервал свою речь, так как услышал шум приближающихся автомашин. — А вот и наши! — радостно воскликнул он. — Старшина, быстрей подымайте людей, снимайте посты, готовьтесь к погрузке.

Действительно, в этот момент на поляну въехали одна за другой все 12 машин медсанбата. Из первой выскочил Пальченко и бросился к Алёшкину:

— Вы живы? А там уже слух прошёл, что вас всех финны побили! Я уже на ура ехал, а тут всё цело, все живы, вот здорово-то! — воскликнул Пальченко, взяв Бориса за руку.

— Живы, живы, — ответил Алёшкин, — и давайте скорее грузиться, пока ещё живы, потому что выберемся ли живыми, не уверен. Не зажигайте фар, — закричал он, бросаясь к одной из машин, шофёр которой, перебираясь через топкий ручей к складу продовольствия и кухням, включил фары.

На ходу он обернулся к Пальченко:

— Я пойду туда, к ним, а вы быстрее грузите медимущество и палатки, старайтесь поменьше шуметь и управиться побыстрей.

Но вряд ли бы те 30 санитаров, которые были в распоряжении Бориса и Пальченко, управились с погрузкой всех машин, если бы им на помощь не пришли пограничники: под командой старшего лейтенанта их подошло человек пятьдесят.

Объединёнными усилиями всё оставшееся имущество медсанбата было погружено за каких-нибудь 15 минут. Как только какая-либо из машин оказывалась заполненной до отказа, она немедленно двигалась к шоссе, отъезжала за контрольный пункт, поставленный пограничниками, и там останавливалась, дожидаясь остальных, чтобы далее следовать колонной.

Наконец, осталось две машины, на одну из них погрузили последние запасы горючего и часть пустой тары из-под него, а на другую — оставшееся продовольствие, и прицепили к ней большую, так называемую артиллерийскую кухню.

Если первые десять машин грузились ещё почти в полной темноте и выехали на дорогу почти бесшумно, то с последними дело осложнилось. На одной из них железные бочки стукались между собою и, подпрыгивая на рытвинах и ухабах, которые пришлось пересекать машине, подняли сильный шум. Вторая, с большим трудом перетягивая тяжёлую кухню через болотистую лощину, вынуждена была довольно долго работать на первой скорости, что само по себе создавало достаточно шума.

Передовые части противника, находившиеся на расстоянии чуть больше километра, услыхали этот шум, и через несколько минут на ту территорию, где только что стоял медсанбат, посыпались мины, однако она была уже пуста. Машины, наделавшие переполох, тоже успели выбраться на шоссе.

Этот эпизод обошёлся почти без потерь, если не считать нескольких лёгких ранений, полученных санитарами на последних машинах.

Алёшкин выехал на шоссе в первом грузовике, Пальченко ехал в кабине последнего, с прицепленной кухней. Он не пострадал, хотя одна из мин разорвалась в нескольких десятках метров от него. Как только связной от Пальченко доложил Алёшкину, что вся колонна в сборе, тронулись в путь. Дорогу на Юкки-Ярви Пальченко описал Борису ещё раньше, она была пустынной. Основные части дивизии: пехота, артиллерия и та часть обозов с имуществом, которое успели вывезти, — уже прошли. До места назначения доехали 15 августа часам к одиннадцати.