Необыкновенная жизнь обыкновенного человека. Книга 4. Том 1

Проводив комдива, врачи уселись на пеньки около палаток, и Надежда Петровна рассказала о своей поездке. С грустью говорила Климова о военном Ленинграде. Кольцо блокады всё более и более сжималось, в городе уже стал ощущаться серьёзный недостаток многих продуктов. Однако, как говорила она, жители города, хотя и имели вид озабоченный и невесёлый, но держались спокойно. Предприятия, оставшиеся в городе, работали в полную силу. Очень многие, направленные в эвакуацию, уезжать не хотели, стараясь под всякими предлогами остаться в городе, и подчинялись только прямому, иногда очень строгому приказу.

А положение города с каждым днём становилось всё тяжелее и тревожнее. Фашистские войска, преодолевая упорное сопротивление частей Красной армии, уже овладели станцией Чудово, перерезав таким образом Октябрьскую железную дорогу, и, продолжая наступление, рвались к станции Мга, чтобы, заняв её, пересечь таким образом последнюю железную дорогу, непосредственно связывавшую Ленинград со страной.

Рассказывая о положении на фронтах, Надежда Петровна сообщила много нового и очень печального. До сих пор Красная армия, несмотря на отчаянное сопротивление и огромный урон, наносимый ей фашистскими полчищами, остановить продвижение врага не сумела. После упорных боёв оставляли всё новые и новые города. «Неужели в самом деле фашистская Германия так сильна и непобедима? — невольно задавал себе вопрос Борис. — Неужели мы так слабы и беспомощны? В чём же дело? Ведь так много говорилось о нашей высокой боеспособности, о том, что мы будем воевать малой кровью и в основном на чужой территории. Как же так получилось? Выходит, мы сами себя обманывали, зачем это?»

Такие вопросы возникали не только у Алёшкина, но и почти у всех, кто так или иначе был связан с событиями на фронте и не получал какой-либо серьёзной политической информации. А с медсанбатом, и в особенности с его передовым отрядом, дело обстояло именно так. В течение месяца ведя тяжёлую изнурительную работу, когда не было времени даже на то, чтобы поесть и поспать, а не то чтобы думать о чём-либо, кроме своей непосредственной работы, все как-то забыли про то, что идёт большая война. Санбатовцы видели только тот крошечный в общем масштабе участок, в делах которого потонули с головой. Но как только наступила небольшая передышка, люди отоспались, как бы пришли в себя и стали интересоваться, конечно, прежде всего положением на фронтах. К сожалению, в распоряжении медсанбата не было радио, а центральные, даже ленинградские, газеты поступали очень нерегулярно, сводок информбюро на постоянной основе никто не читал и не знал. Выходивший в дивизии боевой листок заполнялся в основном описанием событий, происходивших на участке дивизии, и остальные события освещал очень скупо.

Сказывалось и то, что, по существу, в медсанбате до сих пор не было толкового политработника. Заменивший комиссара батальона младший политрук Клименко не мог охватить всю многообразную работу батальона, что, конечно, сказывалось и на настроении личного состава.

Через два дня после посещения медсанбата командиром дивизии последовал приказ о свёртывании передового отряда и присоединении его к основному лагерю батальона. Это заняло немного времени, и часа через четыре после получения приказа отряд возвращался в расположение батальона. Дело происходило поздним вечером, было очень темно, и в медсанбате все уже спали, поэтому машины отряда не разгружались и все приехавшие расположились на ночлег или в машинах, или под ними.

Утром их разбудил крик дежурного:

— Подъём!

Давно уже никто из передового отряда не слышал этого крика, чуть ли не с самого Софрина, однако, он не только разбудил их, но заставил почувствовать себя как бы дома, в нормальной, спокойной обстановке.

Когда все прибывшие выбрались из своих случайных ночных убежищ, то их глазам предстала удивительная картина. Медсанбат располагался на большой, возвышающейся над остальной местностью поляне, окружённой вековыми елями и соснами. От шоссе на Тосново к этой поляне вела лесная просёлочная, но довольно хорошая дорога длиною около двух километров. На одном краю поляны, недалеко от того места, где ночевали прибывшие машины, стояло три палатки ДПМ. За склоном, ведущим к небольшой речке, дымились походные кухни. Остальная часть поляны, вернее, песчаного холма, была вся изрыта огромными ямами разнообразного размера.

Наскоро умывшись, Алёшкин побежал разыскивать комбата Васильева. Встреченный им Пальченко показал рукой на группу больших ёлок, стоявших немного в стороне от поляны, и сказал:

— Он там, внизу…

Борис направился в указанном направлении, раздумывая над словами Пальченко.

«Как это внизу, когда речь идёт о вершине холма», — думал он. Но размышлять долго не пришлось. У группы деревьев он увидел небольшую ямку с аккуратно сделанными в ней ступенями, на которых стоял Клименко и старательно брился, поглядывая в зеркальце на краю ямы.

— А, товарищ комроты, прибыли? Ну, поздравляю, командир дивизии приказом тебе благодарность объявил, не то что нам, а нам нагоняй устроил, заставил все палатки свернуть. Мы к его приезду старались их поскорее все расставить, а вышло только хуже. «Вы, — говорит, — имущество не бережёте, вас же расстреляют или разбомбят, даже замаскировать палатки не потрудились! Вон, у Алёшкина бы поучились: можно носом в палатку уткнуться и не заметить её! А у вас, как на ярмарке», — кричит. А когда там маскировать, если мы только-только последний кол вбивали, а его машина уже на территорию въезжала? Не успели просто. Ну, да разве начальству объяснишь… Вытянулись по стойке «смирно», стоим, молчим. Он пошумел, пошумел и приказал все палатки немедленно снять и рыть землянки: «Будете в них работать, и чтобы за три дня всё сделать и мне доложить». Еле упросили его, хоть пока вот те три палатки оставить, а сами за работу принялись. Вот уже сутки копаемся, да пока ещё ничего путного не выходит. Ямы рыть легко — грунт песчаный, а вот дальше не получается. Пока стены сырые — держатся, а высыхают и начинают ползти. Ведь землянки-то надо большие строить, не меньше палаток, иначе в них не развернуться! Да заходи к нам, нам с комбатом землянку быстро построили, посмотри, как получилось.

Клименко, вытирая лицо (он уже успел закончить бритьё), спустился вниз, открыл маленькую дверцу и зашёл в некое подобие погреба, следом за ним шагнул и Алёшкин. Землянка, которую он увидел, представляла собой квадратную яму размером два с половиной на два с половиной метра, её стены были обиты утеплением от палатки ППМ, а потолок состоял из круглых брёвен толщиною 12–15 сантиметров. Как выяснилось, брёвна лежали в два наката. Сверху их засыпали песком и обложили дёрном так, что снаружи землянка была незаметна. Посредине ямы стоял стол, на нём — аккумулятор, около него — небольшая автомобильная лампочка, укреплённая на деревянной подставке, по бокам стола — сколоченные из жердей козлы, а на них укреплены носилки, закрытые плащ-палатками, это были «койки» комбата и Клименко.

Увидев вошедшего Алёшкина, Васильев встал со своего ложа и воскликнул:

— Вот это хорошо, что вы прибыли, теперь займётесь строительством медицинских землянок. Вас комдив тут расхваливал, так вот, оправдывайте его доверие.

Бориса немного покоробил завистливый и не очень приязненный тон, которым сказаны были эти слова, но он прекрасно понимал, что строительством землянок, их оборудованием, как и дальнейшей работой в них, всё равно в первую очередь придётся заниматься ему, поэтому он коротко ответил:

— Есть строить землянки. Разрешите разгрузить прибывшие машины и приступать к работе?

— Да-да, конечно! Надо подумать только, как сделать так, чтобы в землянках, отводимых под лечебные учреждения, не сыпалось так с потолка, как у нас, — сказал комбат более дружелюбно и показал рукой на маленькие холмики песка, которые находились там и сям на импровизированном столе землянки.

Алёшкин заметил, что временами из щелей потолка вдруг начинала с сухим шелестом сыпаться тоненькая песчаная струйка, образуя новые холмики на столе и койках. «Да-а, — подумал Борис, — в операционной такое недопустимо». Однако ничего не сказал, а лишь спросил, прикладывая руку к пилотке:

— Разрешите идти?

— Да-да, идите, — вновь сухо кинул комбат.

Очевидно, похвала комдива, сделанная Алёшкину и его отряду, пришлась не по нраву новому комбату.

Подойдя к машинам, на которых было всё ещё сложено имущество отряда, Борис застал своих за завтраком. Котелок с макаронами и мясной подливой из консервов стоял на подножке санитарной машины, в которой он спал. На этой же подножке сидела Тая. Он сел рядом и за завтраком рассказал ей о полученном задании.

— Придётся мне теперь переквалифицироваться из хирурга в строителя блиндажей и землянок, — невесело пошутил он.

Та возмутилась:

— Да что же это? Всё ты, да ты! В отряд, где много работы, — тебя, здесь, когда работа уже не врачебная, а чисто хозяйственная, снова на тебя взваливают, так же нельзя! Вот я поговорила с врачами, остававшимися здесь, они за эти десять дней ни одного человека не приняли. Сангородский говорит, что от скуки даже самодеятельность стали готовить. А тебе, не успел приехать, как новую работу дают!

Борис усмехнулся и сказал:

— Ничего, война ведь, гулять и отдыхать некогда, а что они концерт готовят, это хорошо. Ну, я пойду, надо кое с кем посоветоваться.

Борис направился к Красавину, сидевшему неподалёку. Коротко рассказав ему о полученном задании, он спросил, нет ли среди санитаров роты хороших плотников. Оказалось, что старшина знает бывшего прораба, строителя Колесова, который в своём колхозе построил немало временных и постоянных сооружений. Это был уже пожилой мужчина лет сорока пяти, призванный из запаса второй очереди, высокого роста, широкоплечий, с добрым улыбчивым лицом, голубыми глазами и светлыми волосами. Он, да ещё санитар Аристархов, работавший всё время с Борисом в операционной, и оказались главными советчиками и помощниками Алёшкина.

Думать о том, чтобы вырыть котлованы, в которых могли бы уместиться палатки ДПМ, было просто немыслимо. Тогда пришлось бы копать ямы глубиной до пяти метров. На это не хватило бы ни сил, ни времени, а самое главное, на дне ям могла появиться грунтовая вода. Дело шло к осени, стояла вторая половина августа, все знали, какова бывает ленинградская осень. Решили сделать так: вырыть пять котлованов глубиною 2–2,5 метра, по размерам палаток ДПМ, и разместить в них основные части медсанбата — сортировку, перевязочную, операционную, госпитальный взвод и эвакоотделение. Для всего остального землянки делать позднее.

Возник вопрос о том, как укрепить осыпавшиеся песчаные стенки котлованов. Колесов подсказал хороший выход. Он не рекомендовал срубы, как собирался делать комбат. На них потребовался бы длинный и толстый лес, но вблизи расположения батальона рубить его не разрешалось, это бы их демаскировало, а носить на себе толстые брёвна, даже за полкилометра, было трудно. Колесов посоветовал делать стенки в виде заборов из сравнительно тонких и коротких жердей, которые можно было легко принести и также легко пригнать друг к другу. Устройство этих защитных стен он предложил такое: собрать внизу каждого котлована раму из довольно толстых брёвен, выдолбить гнёзда для стоек, в стойках протесать пазы и в эти пазы закладывать жерди; когда стены дойдут до верха, то стойки вновь соединить рамой из более толстых брёвен. Схематично стены котлованов выглядели так.