Брижит Бардо. Две жизни

Брижит во всеуслышание возмутилась тем, что для того, чтобы собака не действовала ему на нервы во время экспериментов своим лаем, он перерезал ей голосовые связки. Экспериментатор подал в суд на Бардо и еще два журнала, употребившие в печати слово «истязатель», и, ко всеобщему удивлению, сумел-таки добиться 4 тысяч франков компенсации за моральный ущерб.

Но, в целом, общий счет складывается в ее пользу.

Когда одна французская фирма по производству очков, не спросив согласия Бардо, разослала по оптикам серию снимков, на которых она была изображена в очках, за этим немедленно последовал судебный иск.

Когда какой-то немецкий мебельщик выпустил несколько моделей стульев, спинки которых чем-то напоминали ее губы, Бардо, не раздумывая, выставила ему счет в 30 тысяч франков.

Когда одна газета высказала предположение, будто как-то раз Брижит, обнаружив на лице три морщинки, оборвала работу над фильмом в самой середине и немедленно сделала пластическую операцию, Бардо тотчас подала на обидчика иск в 25 тысяч франков.

Брижит привлекла к ответственности обозрение «Минута», «нагрев» газетчиков на 80 тысяч франков за то, что те опубликовали серию статей, в которых намекалось, будто свою кампанию по защите котиков Бардо начала исключительно из корыстных побуждений.

Та же участь постигла такие издания, как «VSD», «Жур де Франс», «Иси Пари», «Франс-Диманш», и «Л'Юньон де Реймс», за публикацию материалов о якобы имевшей место попытке самоубийства, что, если верить Бардо, не соответствовало действительности. Жиль Дрейфус, который к этому времени на протяжении целых 15 лет представлял в суде интересы Брижит не менее 150 раз, в январе 1987 года выиграл иск против одного французского автора, употребившего по отношению к ней слово «миф». Бардо это слово почему-то пришлось не по вкусу, и она отсудила в свою пользу 60 тысяч франков. Это представляется довольно-таки странным, поскольку Брижит, судя по всему, понравился общий доброжелательный тон книги, и к тому же слово «миф» в данном контексте вряд ли блещет оригинальностью.

Дважды — что, впрочем, на нее не похоже — она позволила эмоциям взять верх не только над собой, но и над своими близкими.

В начале 70-х годов Бардо приобрела новую квартиру в Париже на бульваре Ланн, что совсем рядом с Булонским лесом, решив при этом продать одну свою старую трехкомнатную квартиру на улице Клеман в 6-м столичном округе по соседству с рынком Сен-Жермен-де-Пре. Правда, возникла одна загвоздка — на тот момент в этой квартире жила ее сестра Мижану со своим мужем Патриком Бошо и восьмилетней дочерью Камиллой.

Чтобы ускорить продажу, Брижит предложила, чтобы сестра с семьей переехала с улицы Клеман в ее старую квартиру, на авеню Поль-Думер. По словам Бардо, Мижану с Бошо могут поселиться там на тех же условиях, что и в занимаемой ими на данный момент квартире — то есть не внося никакой квартирной платы и покуда им там нравится. Однако Мижану встала на дыбы, заявив, что Брижит подарила ей эту квартиру десять лет назад в качестве свадебного подарка. Более того, она прикипела душой к оживленному 6-му округу и ей меньше всего хотелось переезжать в 16-й, и вообще она как раз планировала открыть рядом с домом магазинчик. Брижит никак не ожидала от сестры подобного упрямства и в пику ей призвала своих адвокатов. Дело было передано в суд, однако, вместо того, чтобы принять по нему какое-либо решение, судья предложил сторонам договориться между собой и дал на это три недели.

Эта отсрочка позволила сестрам мирно уладить возникшие разногласия, и Бошо, в конечном итоге, согласились переехать.

Второй случай связан со смертью ее матери, скончавшейся 1 августа 1978 года в американском госпитале в Нейи-сюр-Сен в возрасте 66 лет.

Тоти положили в больницу за три дня до смерти, то есть в субботу 29 июля, а в понедельник днем прооперировали по поводу опухоли кишечника. Брижит приехала проведать Тоти, которая все еще находилась в послеоперационной палате, во вторник вечером. Примерно в двадцать минут или половине восьмого Тоти пожаловалась на боли в грудной клетке. Позже Брижит заявила, будто мать тогда сказала ей: «Мне уже не встать на ноги».

Брижит в панике бросилась искать врачей. Но ей никого не удалось найти, даже тех, кто жил здесь же при клинике. Единственный, кто подоспел к ее матери, была медсестра, да и та сумела лишь сделать кардиограмму. По словам Бардо, медсестра заверила ее, что в восемь часов на дежурство должен заступить специалист. И тогда Тоти попросила, чтобы послали за ее личным кардиологом.

Примерно без пяти восемь появился тот самый хирург, что накануне прооперировал Тоти. Бардо пыталась объяснить ему, что состояние ее матери ухудшается. Хирург позвонил личному врачу Тоти и попросил его приехать к своей пациентке, пояснив, что у той, судя по всему, сердечная недостаточность.

Позднее этот врач оправдывался, будто не заметил в просьбе хирурга повода для особого беспокойства. Анн-Мари Мюсель Бардо скончалась в считанные минуты.

16 декабря Бардо, которая до сих пор не могла оправиться после смерти матери, отправила заказное письмо руководству клиники с жалобой, что персонал вверенного им заведения халатно отнесся к своим обязанностям, и потребовала объяснений. По словам Бардо, когда она прибыла в клинику, то не застала там ни души.

Администрации ничего не оставалось, как рассмотреть ее жалобу, поскольку по французским законам бросить человека на произвол судьбы, когда ему грозит опасность, считается преступным, уголовно наказуемым деянием. Но спорить с врачами — это все равно, что биться лбом о стену.

Администрация утверждала, будто проживающий при клинике врач находился на месте.

Нет, доказывала Брижит, его нигде не было. Он отсутствовал как раз в тот момент, когда ее мать нуждалась в его помощи.

Руководство клиники отмело ее инсинуации, будто в отношении ее матери была проявлена вопиющая халатность, и попыталось списать дело в архив на том основании, будто Бардо приняла смерть матери слишком близко к сердцу. Медики даже договорились до того, что это вполне объяснимо.

Брижит, однако, ожидала от них иного ответа.

«Когда вы теряете мать, — сказала она тогда, — вы тотчас становитесь взрослым. Пока она жива, над вашей головой есть нечто вроде зонтика, защищающего вас от невзгод, вы всегда знаете, что есть на свете пара рук, готовых в любую минуту согреть и приласкать вас, не требуя никаких объяснений. И даже если порой она бывала чересчур строга, все равно оставалась мне матерью. И теперь ее нет. Это трудно пережить, это просто несправедливо, и все-таки в жизни самое надежное — это смерть».

Взбешенная отношением к себе и матери со стороны администрации клиники, Брижит подала на врачей в суд. Иск, принятый к производству в Нантере, был направлен против безымянного лица, не пожелавшего оказать помощь той, чьей жизни угрожала опасность.

«Врачи отнюдь не сделали все от них зависящее, чтобы спасти ее», — заявила Брижит, объясняя, что заставило ее обратиться в суд.

Администрация клиники опротестовала ее действия.

Брижит так и не удалось ничего добиться, но, по крайней мере, она сумела дать выход накопившемуся гневу, и кроме того, кое-кто в клинике наверняка сделал для себя соответствующие выводы.

Друзья, бывшие любовники, бывшие работники и торговцы подержанными автомобилями тоже не были застрахованы от ее нападок.

В 1960 году Бардо подала в суд на Алена Карре, когда тот объявил, что намерен опубликовать мемуары о тех четырех годах, когда он состоял у нее на службе. Карре, предосторожности ради, показал ей экземпляр рукописи, попросив сделать необходимые замечания и исправления. В ответ на его просьбу она через четыре месяца вынудила его обзавестись адвокатом.

Что довольно странно, если учесть, что серия из десяти заметок рисовала довольно мягкий портрет его бывшей работодательницы. Тем не менее, Бардо заявила, что там содержатся как ложные, так и несправедливые по отношению к ней утверждения. В ответ Карре возразил, что за три месяца до ее жалобы она и ее супруг Жак Шарье оба одобрительно встретили его рукопись. Бардо сочла подобные заявления возмутительными и потребовала изъятия рукописи. Дело рассматривалось в июле в Париже. Судья вынес решение, что, поскольку рукопись еще не опубликована, изъятие по суду невозможно. Иными словами, суд открыл дорогу публикации.

После того как Карре, которому Бардо платила в месяц всего тысячу франков, якобы заработал на каждой статье сумму в десять раз большую, другой человек из числа ее челяди — камердинер по имени Гвидо Альбер — тоже решил взяться за перо. Он сочинил статью, которую Брижит также не удалось изъять, о царящей в «Мадраге» распущенности нравов.

Пытаясь не допустить в будущем повторения подобных вещей, Бардо потребовала от нескольких своих бывших служащих, чтобы те подписали контракт о неразглашении, подобно тому, что делает каждый, идя в услужение английской королеве. Французская пресса давно уже об этом догадывалась, и как-то раз один из журналов язвительно обмолвился, долго ли еще осталось ждать, прежде чем Бардо потребует соблюдения тех же условий от своих любовников.

Через несколько лет одна из ее горничных решила, что негоже, если и остальным не станет известно обо всем том, что она видела и слышала, и посему продала свою историю одной бульварной газетенке. К тому времени как материал появился на газетных страницах, он уже был значительно приукрашен, причем, как и следовало ожидать, к нему добавили изрядную порцию клубнички, поскольку рынок диктует, что чем больше пикантных подробностей, тем выше гонорар за публикацию.

В 1985 году Бардо подала в суд на Дистеля за то, что тот посмел написать свои откровения. Дистель утверждал, будто Брижит имела привычку подолгу дуться, частенько выходила из себя и была скуповата. Кроме того факта, что холодильник у нее, как правило, бывал пуст, она еще частенько ставила его в неловкое положение, лаская и целуя на глазах у посторонних людей, и, что самое главное, беспардонно ему изменяла. По словам Дисте-ля, однажды, приехав к ней, он застал ее полураздетой, а в ванне скрывался какой-то мужчина. Вне себя от бешенства, он разбил дверное стекло и пулей вылетел из ее квартиры.

По словам Дистеля, Бардо прислала ему счет за разбитую дверь. Бардо, которая в свою очередь «не ожидала такой низости» от своего бывшего возлюбленного, подала на него иск на сумму 150 тысяч франков.

Еще через пять лет она вторично пыталась призвать к ответу Эдди Барклая. В тот момент Барклай как раз был занят созданием видеофильма о Сен-Тропезе, потихоньку вставляя в него видеоклипы с ее участием.

Бардо заявила: «Я не позволю кому бы то ни было использовать мою персону, мое имя, мой голос или мой образ без моего на то согласия. Я пока что не общественная собственность. Я намерена всеми силами противостоять этой порочной практике сейчас и далее».

Особенно ее возмутило то, что Барклай, «который нагло притворялся моим другом», даже не потрудился позвонить и спросить ее разрешения на использование кадров с ее участием.