Брижит Бардо. Две жизни

Барклай рассказывает: «Дрейфус выбивает для нее 10 тысяч франков, 20 тысяч франков или даже 50 тысяч франков, стоит ей только обнаружить в газетах что-нибудь такое, что ей не по вкусу. Кое-кто вполне серьезно полагает, что она живет этим».

В 1968 году Бардо ввязалась в тяжбу с модельером Пако Рабаном после того, как лично позировала в коричневом с металлическим блеском платье от Рабана для разворота «Вога». Дело в том, что когда съемки закончились, Брижит прихватила платье с собой. Рабан попросил ее вернуть наряд, поскольку уже продал его кому-то еще. Когда же стало понятно, что Бардо ни за что не отдаст это платье, Рабан выставил ей счет на 2400 франков плюс 15-процентов НДС.

«Я не намерен делать никаких подарков мадам Бардо, — заявил он. — Мне известна ее репутация. Мне прекрасно известно, что она никогда не платит тем, кто снабжает ее теми или иными вещами. Но со мной этот номер не пройдет».

Полагая, что она и без того осчастливила его тем, что согласилась позировать в его платье, однако, действуя не настолько грубо, чтобы это могло отрицательно отразиться на его репутации, Бардо просто-напросто выставила Рабану счет за фото-сеанс — 2400 франков плюс 15 процентов налога на добавленную стоимость.

В наши дни Рабан всякий раз смущается, когда речь заходит об этом случае. Лучшее, что сумел выдать по этому поводу его пресс-секретарь, было: «Это спорный вопрос».

А еще через несколько месяцев Бардо пошла в лобовую атаку на «Роллс-Ройс».

В 1965 году она за 35 тысяч франков приобре-да подержанный «роллс-ройс» — той же самой модели 1958 года, на которой в то время разъезжала английская королева. Через четыре года из строя вышел обогреватель, и Бардо отвезла его для ремонта в парижское представительство «Роллс-Ройса».

Там ей не только починили обогреватель, но и выставили счет за 121 час работы, в том числе и тяжелого труда по разборке и сборке, так что общая стоимость ремонта достигла 11 тысяч франков. Когда же Брижит отказалась оплатить предъявленный ей счет, в мастерской отказались вернуть автомобиль.

Брижит отправила жалобу прямехонько начальству в Лондон. Французская мастерская подала на Бардо в суд, чтобы взыскать с нее один франк сатисфакции за моральный ущерб, который она якобы нанесла, обратившись через их головы непосредственно к лондонскому начальству. И словно вознамерившись довести это дело до полного абсурда, роллс-ройсовские адвокаты заявили, что «мадам Бардо чересчур скупа. Так что, если она больше не купается в деньгах, ей нечего разъезжать на «роллс-ройсе». На что адвокат Бардо возразил: «Если «Роллс-Ройс» и дальше намерен держать марку самого престижного автомобиля, ему не к лицу вести себя под стать какой-нибудь мелкой заурядной конторе».

В конечном итоге Бардо продала свой «ройс» под тем предлогом, что это «тачка для мужланов».

И в какой-то момент, в перерыве между другими своими тяжбами, она подала в суд на «Вава».

В 1986 году, спустя целое десятилетие после выхода в свет своей первой автобиографии «Мемуары дьявола», Вадим решил опубликовать историю своей жизни с тремя красивейшими женщинами на свете под названием «Бардо. Денев. Фонда». Когда он прислал экземпляр рукописи Джейн Фонда, та отнеслась к этому чисто по-американски и лишь пожала плечами. Чего не скажешь о Катрин Денев и Брижит Бардо.

Они дружно, в один голос, призвали Дрейфуса.

«Странно, однако, — замечает Вадим. — Брижит только и делает, что подает на кого-то в суд. Она готова призвать к ответу всех и каждого. Помнится, в наши годы она такой не была».

Порой Вадим начинает подозревать, что здесь не обходится без участия Дрейфуса, который подсказывает ей, к чему можно придраться. Ну а поскольку Дрейфус представлял также интересы Денев, то, по всей видимости, он сказал Бардо, что Катрин намерена подать в суд, и Брижит решила: а чем я хуже — и присоединилась к иску.

Когда же суд наконец вынес решение, рассказывает Вадим, оказалось, что он должен заплатить каждой из них по 30 тысяч франков, однако имеет полное право оставить в книге все как есть. «Вплоть до последней запятой».

По мнению Вадима, Дрейфус весьма проницательный субъект, у которого наметан глаз на подобного рода дела. Ну а поскольку все, что ему удается отсудить для своих клиентов, не облагается подоходным налогом, стоит ли удивляться, что последние рады каждой новой возможности испытать судьбу.

Вадим тоже не раз слышал домыслы о том, что Бардо неплохо наживается на всех этих тяжбах, однако не склонен этому верить. «Нет, не думаю, чтобы в этом была хотя бы толика правды. Сомневаюсь, что Брижит настолько богата, сокровищ она себе не нажила, но и бедной ее не назовешь. Разумеется, ей нет необходимости работать, что уже видно из того, что она не работает, и даже если предположить, что за последние десять лет она заработала миллион франков, это не так уж много, если сравнить с ее заработками в прежние времена. Так что вряд ли она ввязывалась во все эти тяжбы исключительно ради денег. Но, с другой стороны, кто, как не она, все время говаривала, что маленьких доходов просто не бывает».

Но самой идиотской тяжбой — по крайней мере на настоящий момент — стала тяжба о кастрации ослика.

Жан-Пьер Маниве — удалившийся от дел лионский промышленник — высокий седовласый мужчина с седыми усиками. Сейчас ему за 70. Маниве ни разу лично не встречался с Бардо. Но как соседу по Сен-Тропезу — его дом стоит на склоне, что спускается к «Гарригу» — ему нередко доводилось видеть ее купающейся на пляже. Прежде не раз случалось, что, обнаружив возле дома то кошку, то собаку, он отводил животное к воротам «Гаррига» и вручал ее садовнику.

В апреле 1989 года Маниве за 4 тысячи франков купил себе у одной антикварши ослика по кличке Шарль. Он намеревался держать животное у себя все лето, пока сам находился в Сен-Тропезе, а на зиму решил оставить его на попечение антикварши. Маниве согласился платить за питание животного, а антикварша, в свою очередь, согласилась бесплатно за ним присматривать — в обмен за «обслуживание» ее ослицы. Правда, последнее условие предполагало, что Шарль способен выполнить свои мужские обязанности.

Примерно через месяц Маниве как-то раз заметил, что подруга Бардо, Милен де Мюльдер, выгуливает мимо его дома несколько псов его соседки. Ну а поскольку Маниве собирался отлучиться из дома на несколько дней, ему пришла в голову мысль, а не оставить ли ему ослика у Бардо. И поэтому он вежливо поинтересовался у Милен, не согласится ли мадам Бардо присмотреть за его Шарлем. В ответ Милен объяснила, что, поскольку в «Гарриге» у Брижит и без того много животных, вряд ли ей захочется брать к себе еще одного четвероногого питомца. Тем не менее, Милен пообещала спросить.

Где-то через пару дней Милен пришла, чтобы сказать садовнику Маниве, что Брижит не против присмотреть за осликом.

Обычно, рассказывает Маниве, он отводил Шарля в небольшой загончик на другом конце пляжа и оставлял его там. «Кроме того, это давало мне возможность взглянуть на мою знаменитую соседку».

Итак, за несколько дней до отъезда в Лион Маниве попросил своего садовника Жильбера сходить в «Гарриг» и передать мадам Бардо, что он приведет к ней ослика. Жильбер позвонил в колокольчик у ворот, но ему никто не ответил. И тогда он отыскал в городе одну знакомую Брижит, и та пообещала связаться с ней.

Маниве утверждает, что эта знакомая позвонила Жильберу тем же вечером, чтобы сообщить, что все в порядке. Единственное, что Брижит спрашивает, «оприходован» ли ослик. Иными словами, объясняет Маниве, «она интересовалась, кастрирован ли мой Шарль».

Брижит неизменно опровергала эту часть истории.

В воскресенье 21 мая Маниве и Жильбер оставили Шарля в «Гарриге» под присмотром прислуги Бардо.

«Я отправился в поездку с чистым сердцем, полагая, что поступил правильно, — рассказывает Маниве. — В конце концов, кто сможет присмотреть за моим питомцем лучше, чем она? Я даже отправил ей благодарственную записку, которую подписал «Шарль».

Через две недели Жильбер позвонил Маниве в Лион, чтобы сообщить ему следующее. На днях он столкнулся с садовником Бардо, и тот сказал ему: «Она кастрировала ослика месье Маниве».

По словам Маниве, садовник сказал Жильберу, что он лично пытался воспрепятствовать ей и не допустить столь крутых мер по отношению к ослику, но Бардо не желала его слушать. Она якобы заявила ему, что вольна поступать у себя дома, как ей вздумается.

Правда, это утверждение идет в разрез с версией самой Бардо.

Обе истории, однако, сходятся в одном — Шарль оказался не таким уж безобидным гостем.

Не успел он переехать на житье к Брижит, как начал, к великому ужасу последней, оказывать знаки внимания ее 32-летией кобыле по кличке Герцогиня, которую Бардо спасла от бойни. Шарль оказался страшно похотливым типом — вскоре он положил глаз на ее ослицу Мимозу, у которой в тот момент как раз была течка.

Твердо уверенная, что страдания животных отчасти проистекают от того, что их расплодилось слишком много, а также будучи убежденной сторонницей стерилизации домашних питомцев, Бардо в четверг 25 мая послала за ветеринаром.

Доктор Жак Обертен, чья клиника находится неподалеку от Сен-Максима, уже через несколько часов прибыл в «Гарриг» и якобы предупредил Бардо, что, если Шарль «обрюхатит» ее Герцогиню, старая кобыла не выдержит подобных трудов и наверняка издохнет. Ну а поскольку Брижит не имела возможности держать животных порознь, а кроме того, ей никак не удавалось дозвониться до владельца ослика, Маниве, по ее собственным словам, ей ничего не оставалось, как кастрировать бедного Шарля.

По мнению Маниве, это более, чем странное утверждение. «Вы когда-нибудь видели, чтобы ослик гонялся за старой кобылой, когда рядом находится молодая ослица, да притом в охоте? И как вообще ветеринар мог утверждать, будто Шарль представляет для кобылы смертельную опасность; можно подумать, ему неизвестно, что кобыла, которой за тридцать, уже много лет как бесплодна. Как бы то ни было, даже если предположить, что Шарль проявил повышенную активность — не стану спорить, он вполне мог гоняться за Мимозой, — худшее, что могло произойти, так это то, что она от него забеременела бы. И если вы и впрямь любите животных, то что на свете может быть симпатичнее новорожденного ослика? Я на ее месте только обрадовался бы».

Когда Маниве позвонил Обертену, чтобы спросить, на каком основании тот кастрировал Шарля — по мнению Маниве, любой уважающий себя ветеринар вначале бы поинтересовался, чем вызвана такая необходимость — «по крайней мере, он должен был выяснить кому, собственно, принадлежит этот ослик», — Обертен заявил ему, что не намерен обсуждать «тот маскарад».

Позднее Обертен заявил, что его меньше всего касается тот факт, кто является владельцем ослика. Сегодня он отметает любые расспросы под довольно странным предлогом; «Я обязан уважать медицинские тайны моих клиентов».

Даже если принять на веру довольно комичное утверждение, что и пациент-осел имеет право на медицинскую тайну, остается непонятным, почему Обертен отказывается объяснить, почему, например, он не сделал чересчур активному Шарлю успокоительный укол или просто напросто не порекомендовал содержать его отдельно от Герцогини и Мимозы.