Волчина позорный

– А как вы его выгнали? – заинтересовался Малович.

– Ну, сам бы я с ним не сладил. Он ростом на полголовы повыше и здоровый, сильный. Плечи – косяки можно задеть, если входить прямо. Я его выматерил. Потому, что быткомбинатовский сторож из окна видел и его, и дружка, машину тоже. Засёк как они дверь вскрыли, как всё вынесли и погрузили. Утром пришел и рассказал. Описал мне их. Я Спицына даже со слов узнал. Во дворе у нас – фонари. Светло. А Спицын рыжий. Чего тут гадать? Ясно, что он. А вышвырнуть его со двора попросил ребят своих. У меня парни покрепче Спицына будут. Вот двое печень ему отбили, нос расквасили и пинком под зад удалили за ворота.

– Угрожал? – Шура не сомневался, что наобещал резчику Толя Спицын кары жестокой.

– А то! – Петренко закурил. – Пообещал убить. Конец тебе, считай, ты одной ногой в могиле, крикнул. И сразу убежал, хоть и скрюченный был. Печёнка, она ой, как болит, если точно попадешь. А Ванька Липкин – боксёр. Попал как надо.

Шура ему рассказал всё об убийствах. Договорились так же, как с художником. Петренко двадцать седьмого с семьёй уедет к сестре. Она возле вокзала живёт. Ключи Олег Анатольевич достал из кармана и снял со связки один.

– Запасной. Потом отдадите.

– Ну, а если бы не украл ничего, оставили бы его? – улыбнулся майор.

– Вряд ли. Он – тупой как три барана. За неделю не научился электролобзик правильно держать и в трафаретах разобраться не смог. Нормальные ребята за час этому обучаются без проблем. Выгнал бы всё равно. Может, через месяц… Не знаю.

Малович ещё раз напомнил, когда Олег Анатольевич с семьёй должен был переехать к сестре. Взял номер её телефона и обещал после операции по задержанию позвонить, чтобы Петренко ехал домой. Попрощались и Шура поехал к командиру в кабинет. Там сидели Тихонов и Ляхов. Командир их чему-то инструктировал.

– А, товарищ Малович! – обрадовался Лысенко, подполковник. – Ну, всё что надо сделал? Готов к отлову мерзавца?

– Да вроде так, – ответил Александр Павлович.– Дайте команду, чтобы Ляхов к себе шел, а мне надо вам кое-что пояснить. Военная тайна. Ляхов, я тебе потом своими словами перескажу.

– Пинкертоны, блин, – засмеялся Ляхов и ушел.

Шура погулял по кабинету, выпил воды из графина и постучал костяшками пальцев по оконному стеклу.

– Надо точно угадать кого Спицын пойдет отстреливать первым. Потому, что там надо быть мне. Вова его может не взять.

– С чего бы вдруг? – возмутился Тихонов искренне.

– Я тут выяснил у потенциальных покойников, что он здоровый крепкий молодой мужик. И брать его надо не силой, которой и у тебя, Володя, до чёрта. Его надо взять хитростью. А у тебя, Вова, есть чувство ответственности, справедливости и ненависти к убийцам да прочим преступникам. Но хитрости не дали тебе ни мама с папой, ни партия наша, ни отсутствующий волей этой партии господь бог. Ты прямой как линия от точки А до точки Б. Сразу начнёшь его мордовать и руки заламывать. Но он, Вова, носит двуствольный обрез, а стреляет всегда только один раз. Второй патрон не использует. Если ты дашь ему в «дыню», то не факт, что уложишь на площадку. Повторяю – он крепкий мужичок. Тогда он вторым патроном завалит тебя нафиг…

– Ну…– согласился командир.– Шура всё верно сказал. Да…

– Ну, хорошо.– Не обиделся Тихонов. – Лови ты. Дело исключительное. А у тебя при любой опасности голова холодная и спокойный ты всегда как после тёплого душа перед сном.

– Хм, – улыбнулся Малович. – Думаю, что сначала он пойдёт к художнику.

– Вы с ним договорились так, со Спицыным? – громко хохотнул Тихонов.

– Дурак ты, Вова, хоть и работаешь капитаном уголовного розыска. – Малович подвел его к карте города. Она в милиции должна была висеть на стенке во всех кабинетах. – Глянь сюда. Спицын живёт на улице Советской в семнадцатом доме. Поскольку он маньяк, а не от бешенства шмальнул в любовника дорогой супруги на месте измены, то делает своё дело с расчётом тонким. Тот, кто грохнул любовника жены, убежит к реке и пару дней будет прятаться в камышах.

А маньяк спокойно пойдёт домой смотреть телевизор и спать после него как дитя. Ну и как он домой пойдёт ровным прогулочным шагом? Пролетарская, где квартира художника, вот в этом, сороковом доме, прямо на повороте к аэропорту расположена. По масштабу карты это где-то семь километров от дома Спицына. А резчик живет на улице Мира, сто семь. Мы пробили по паспортному столу. От Советской, сто семнадцать, от дома маньяка, это километр. Нет! Не будет и километра. Так ему с обрезом после второго расстрела между вечерними мотопатрулями пешком идти как будет удобнее? Откуда? Не от художника же топать семь километров? Маньяку спокойнее и ближе добраться до дома после второго убийства. После резчика Петренко, который почти рядом живёт.

-Ну, да. Спицын расстрелы с художника начнёт. Он же первый раз часов в пять-шесть стреляет. Тогда в городе можно хоть бомбу под рубашкой таскать. Нет днем и ранним вечером патрульной милиции. Есть, конечно, но очень мало. А вот уже после восьми – мотопатрули с автоматчиками очень шустро по всему городу рыщут. Поэтому поздно лучше с оружием через весь город не шлындить и не попадаться этим парням. – Задумчиво сказал Лысенко.

– Вот я и пойду ждать его в квартире художника.– Шура потянулся. – Ключ художник Салов двадцать седьмого принесёт нашему дежурному. А Петренко свой запасной мне дал. Возьми, Володя. Адрес запомнил? И если вдруг он сначала пойдет к резчику, ты смотри, не пристрели его сам. Он живым нужен. Понял?

После этого короткого разговора Лысенко развалился на диване и выдохнул.

– Только бы эта сволочь мстить не передумала…

– Да ни за что в жизни, – строго сказал Шура. – Он потому и маньяк, что постоянно делает одно и то же пока есть что делать. И насильники серийные никогда не остановятся. И маниакальные воры. Нет. Он придет.

До двадцать девятого оставалось ещё две недели.

Что, мы с Вовой так и будем на подоконнике воробьёв считать? Или дело какое дадите? – ехидно спросил командира Шура.

– Раз уж сам напрашиваешься, завтра одно дельце на двоих дам. Дней десять оно у вас займёт.

– А что так? – Удивился Тихонов.– Очень запутанное дело-то?

– Нет. Простое. Но ехать надо туда три дня поездом, там три дня на отлов злодея и обратно три дня. Ну, там, непредвиденные всякие помехи. Десять дней и получится, – Лысенко поднялся. – Всё. Дуйте по домам. Завтра в девять получите инструкцию и можете сразу ехать. Возьмите всё, что надо на десять дней. Ну, пока.

И он ушел первым. Кабинеты на ключ в милиции никто никогда не закрывал.

– Нормально, – обрадовался Вова – Шесть дней в вагоне. Это ж какой кайф. Глядишь в окно на природу-матушку и улучшаешь душу свою. Хорошо!

Малович понял, что три дня из Кустаная можно пилить до Красноярска, Ангарска или Братска. От Кустаная так и выходит. Но не в Москву точно. Туда около двух суток надо, чтобы выйти на Казанском вокзале.

– Временная перемена мест – это ещё не перемена жизни, – как ему показалось, философски подумал Малович. И пошли они с Тихоновым готовиться к завтрашнему началу путешествия с обязательными при их работе приключениями.

Но с утра Лысенко расстроил в первую очередь Володю Тихонова. Он уже приготовился наслаждаться из окна вагона красотами Сибири, но командир послал их в кардинально противоположную сторону.

– В Литве есть город Шауляй. В самом центре республики. Туда смылся Горюнов Николай Иванович, сорок один год, бывший слесарь-механик Кустанайского текстильного комбината. На дне рождения своего товарища два месяца назад он перепил очень крепко и сильно поругался с тремя другими гостями. Они ему одногодки, не мальчики. Те вытащили его для разборок на лестничную площадку, а там он достал из голенища высоких ботинок нож и порезал всех троих. Одному попал в ребро и тот просто крови потерял много. В больнице его за неделю восстановили и выписали. Второму руки порезал и шею. Врачи сказали что тоже не опасно.– Подполковник передохнул, выпил стакан воды и приступил ко второй части задания

– А третьему достался удар точно в печень. И он скончался ещё до приезда «скорой» от болевого шока. На шум выскочили гости и соседи по площадке. Горюнов закричал, что он и всех остальных на клочки раскромсает, потом развернулся и убежал. Этаж был второй, поэтому на улицу он вылетел быстро. Свернул за угол дома и через дорогу перебрался в тёмный квартал старых двухэтажных домов, а там и пропал. Искали его человек десять и не нашли. Дома он тоже не появился, естественно. Где переночевал неизвестно, а утром позвонил жене, потом встретился с ней возле реки в тихом месте, что помнил из поножовщины – рассказал.

А помнил, несмотря на пьяную голову, всё. Доложил, что срочно уезжает и потом вызовет её через сестру. Потому, что за их домом могут следить, проверять письма и прослушивать телефон, а сестру вряд ли кто тронет. У кого-то смог занять денег и вечером поездом смылся в Москву. А оттуда в Литву, в Шауляй. Это уже сестра его рассказала. Допрашивали мы всех родственников. Но он звонил только сестре на работу. Она, что странно, правильно начёт его судьбы сама решила. Лучше, говорит, вы его посадите. Там он хоть пить не будет. А ещё пару лет вольной жизни и он сопьётся, обязательно найдёт приключение, в котором его и прикончат самого. Она же назвала завод, куда он устроился – «Вайрас». Там моторы делают для мотоциклов и велосипед В-72 «Орленок» для подростков.

– А пусть его литовцы и поймают. Трудно, что ли? – удивился Малович.

Командир поморщился. От Шуры такого глупого вопроса не ждал.

– Он порезал людей в Казахстане. Ну, мы их попросим его отловить. Но судить они его там не будут. И следствие вести тоже. Им же сюда надо ехать и всё дознавать. А на фига им? Судить-то по месту преступления положено. Значит, надо его экстрадировать. То есть везти в Кустанай. А это сразу куча бумаг, долгое рассмотрение вопроса, бюрократия. Ни им, ни нам этого не надо. А вы всё сами быстренько сделаете. Местные власти и знать ничего не будут. Короче, получайте командировочные. Поезд на Москву в семь вечера. Вернётесь как раз за пару дней до полнолуния и Спицына повяжете.

В начале восьмого Малович и Тихонов поменялись местами с двумя тётками, которым достались верхние полки. Тётки ехали на ВДНХ. Там их совхоз представлял образцы отменного урожая свёклы и горчицы. Они уже замучились взбираться и спускаться со «второго этажа», а потому очень обрадовались и стали угощать милиционеров домашней колбасой, салом, сыром собственной выработки и вяленой щукой. Объевшиеся друзья уже не могли разговаривать. Получалось только в окно глядеть. Для этой радости, собственно, они и менялись полками.

Чем дальше уезжали от Кустаная, тем медленнее свисали с небес шторы сумерек. Убегали назад телеграфные столбы, вкопанные по ходу асфальтовой трассы до Челябинска. Степь скоро кончилась и пространство заняли леса, маленькие речки и озёра, да старые русские деревни. Их крайние дворы почти прикасались старыми дощатыми заборами с длинными дырьями к насыпи, где покоились рельсы. На заборах сидели петухи и коты, а во дворах горбились над грядками мужички с женами, дёргали редьку, резали позднюю капусту и укрывали на зиму лозу виноградную. Колёса вагонные грохотали, но Шура и Володя слышали только тишину деревенскую.