Хочу быть богатой и знаменитой

ГЛАВА 9

А в голове у женщины металась одна и та же мысль: «Хочу быть богатой и знаменитой! Хочу быть богатой и знаменитой! Хочу быть богатой и знаменитой!».

А в это время Леонид Александрович Ким — приемный дед для Тоши и Эмика, этнический китаец и по совместительству доктор филологических наук, профессор кафедры восточных языков университета готовил внукам завтрак — жарил картошку с сосисками. Жарил и слушал, как Эмик пытается разбудить сестру, а перед ним в стеклах посудного шкафа отражалась самая счастливая физиономия самого счастливого человека.

Про Таню и Эмика он мог рассказывать часами. Дети не брат и сестра. Они носят разные фамилии, у них разные отчества. Если говорить про Эмика, то его вообще назвала медицинская сестра детской больницы, куда был доставлен новорожденный, оставленный на скамейке около магазина, заботливо завернутый в большое стеганое одеяло. Правда, на улице было почти плюс сорок. Вот и выхаживали кроху после теплового удара в детской больнице.

Одна из медсестер, сама многодетная мама, пожаловалась своей сменщице, что всех ее детей называл муж, пока она в роддоме лежала. Ни один из детей не получил ни одного благородного имени Эммануил или Эмиль. Еще она хотела назвать дочку Джорджианой. А в результате на белом свете счастливо жили Петр, Павел и Сергей Козловы. Они обожали дергать за косичку свою единственную младшую сестренку Светку. Но коршунами налетали на любого, кто прикасался к священному тощему хвостику, гордо именуемому косой. В нее вплетались ленты, для нее покупались на праздники самые красивые «заколки с блестючками». Коса для других была неприкосновенна! Вот так вот семейство Козловых не получило ни Роберта, ни Мирабэллы.

Поведав коллеге свою в чем-то печальную историю, женщина услышала дельный, с ее точки зрения, совет. Взять и назвать подкидыша. Так на свет появился Эммануил Иванович Пряхин. Самого Эммануила Ивановича Пряхина такое сочетание имени фамилии и отчества нисколько не смущало, как не смущало оно и его названную сестру Татьяну Вячеславовну Коркину.

Ее история была еще более странная. Девочка попала в детский дом из полной благополучной семьи. У мамы бухгалтера и папы шофера родилась пятая дочка. Хотели Федора, наследника и папиного помощника, потому как у мамы помощниц хватало, а родилась девочка. Все вздохнули с сожалением, но, деваться некуда, назвали девочку Татьяной и на этом бы успокоились. Но, что-то пошло не так. В семье все черноглазые, и волосы у всех черные, прямые и жесткие, — это мамина восточная кровь дает о себе знать, а Танюша родилась как одуванчик, белоголовая, волосики как пух легкие, завиваются в крупные кольца. У папы глаза карие, у мамы карие, а малышка — синеглазка. Закралось у папы нехорошее сомнение. Он молча состриг с Танюшиной головушки локон, поскреб ватной палочкой по крошечному ротику, как в кино показывали, да поехал в областной центр. Экспертиза показала, что он отцом девочки быть не может. Приехал с результатами домой, положил бумаги перед женой и сказал, что, мол, теперь — думай. Она думала не долго, отвезла ребенка в областной детский дом, написала от двухмесячной крохи отказ и была такова. Вот так просто, раз, и ты не дочка уже, и семьи у тебя нет.

Дед, когда узнал, был возмущен этими двумя историями. И было у него подозрение, что тут где-то имеются явные нестыковки. Почему-то дети друг на друга были похожи как две капли воды. Оба золотоволосые, голубоглазые, с фигурами, которые в народе называют тонкокостными. Хрупкость Тоши была настолько очевидна, что некоторые знакомые смеялись, уж не от стрекозы ли происходили ее предки.

Эмик был высоким молодым человеком, но не было в нем мужицкой основательности. Иной раз Леонид Александрович даже вздрагивал, когда смотрел на Тошку, а видел Эмика и наоборот. Не родные по крови дети, они были словно от одних родителей, это удивляло и рождало множество вопросов. Что-то здесь было не так. Но что? Этот вопрос он задавал себе все реже и реже, потому, что дети требовали смотреть в будущее, а не интересоваться прошлым.

Обо всем этом раздумывал профессор, готовя внукам завтрак.

Тем временем Тошка уже не спала, только делала вид, что не может проснуться. С удовольствием вспоминая, как каталась на руках у Пижона.

Сквозь сон чувствовала его руки, помнила его запах. Что-то ее задело. Хотя понимала, что этот мужчина не для нее. Но если подумать, то через полтора года она будет совершеннолетней, тогда, может быть. Нет, она для себя все твердо решила, никаких связей на стороне — противно это как-то. Только замужество и счастливая жизнь с любимым человеком. А такого пока не было даже в перспективе.

Зато есть брат, пусть названный, но все равно брат. И он пытается тебя поднять ранним утром с постели, потому как в университет всем к первой паре.

Эмику хорошо, корпус его факультета прямо напротив дома. Ему из подъезда выйти, дорогу перейти и он на месте. А Тошечке, умнице и красавице, все время достается больше всех. Факультет, где она учится, а дедушка заведует кафедрой, далеко. На дедовой машинке они добираются минут сорок, а на общественном транспорте, не приведи Создатель, и в полтора часа иной раз не уложишься.

А еще ей больше всех достается внимания мальчиков, потому, как они регулярно клянчат слизнуть переводы или темы списать, правда, обязательно рассчитываются потом, кто фруктиной, кто неделю личным водилой на старенькой девятке.

А сегодня ей больше всех достается от брата, который уже гремит в ванной чем-то стеклянным, а потом вдруг слышится звук льющейся в стакан воды.

Крупные холодные капли неожиданно попали на лицо и прервали Тошины размышления, и она подскочила:

— Ай! Эмик! Вот дурак! Ты зачем в меня водой?

— Дед сказал — подъем, значит, подъем! В пятнадцать минут надо уложиться, а я около тебя уже три минуты круги нарезаю.

— Ах, ты — так?! Вот тебе тапкой!

Предмет домашней обуви почему-то неожиданно поменял траекторию полета и упал в небольшую лужицу.

— Ну вот, теперь он мокрый! Балбес! Вылезай из-под кровати!

— Ты, Тошечка, иди уже умываться, а я за тебя чистоту тут проверю. О, а тут конфетка завалилась, смотри-ка, «Мишка», наверное, с Нового года!

Глухо звучавший голос брата заставил ее за пять секунд добежать до ванной и вернуться.

— Эмик, быстро вылезай, тут для тебя уже полный стакан холоднючей воды приготовлен, поэтому вылезай, тебе говорю!

— Ага, вылезай, а потом мокрым пойду что ли? У нас первой парой электротехника — вдарит током, будешь потом с идиотом всю оставшуюся жизнь мучиться. И с другой стороны, Тош, ну где логика? Ты мне командуешь вылезать, сама же предупреждаешь, что полный стакан холоднючей воды приготовила. Ну, вот скажи, кто так поступает?

Эмик высунул нос из-под кровати:

— Ты должна мне ласково сказать, что ты для меня пиццу заказала, а когда я на это поведусь и вылезу, ты сразу, — хоп! — и полный стакан холоднючей воды мне за шкирняк. Вот это будет правильно.

— Нет, Эмик, — Тошка сидела напротив на полу, — так правильно не будет. Пиццы у меня нет! Если скажу, что она тебя ждет — это будет враньем. Мало холодной водой получить, а потом еще и пиццы не будет. Потом ты сильно расстроишься, мне тоже станет грустно. Сразу. Что я враг себе — весь день коту под хвост. А здесь честно предупреждаю, потому, что все равно ты мне полный стакан холоднючей воды за шкирняк задолжал! Вылезай!

В этом была вся Тошка, которая не терпела вранья, а если воевала, то воевала по-честному. Подлые приемы вызывали у нее классовую ненависть и после обнаружения у кого-то этой черты характера она своему уже врагу объявляла в лучшем случае бойкот, а самый неудачный вариант для подлеца — война. А это, как показывала практика, опасно для всех сторон конфликта и для окружающих в том числе.

Эти двое с удовольствием возились, совсем позабыв о времени, поэтому дед заглянул к ним и скомандовал:

— Дети, пять минут у вас и идем завтракать! Через пятнадцать, Тоша, выезжаем!

Действительно, через пятнадцать минут маленькая юркая машинка встроилась в автомобильный поток. А через сорок, дед и внучка были около главного корпуса университета.

— Привет, Тоша! — невысокого роста, юркий и рыжий как белка однокурсник придержал для Тошки дверь.

— Привет, Гаррик! — Таня улыбнулась, вспомнив его первую каверзу. Он умудрился на лекции самого строгого преподавателя полазить под столами и связать шнурки у всех между собой. Досталось и Тошке. Они с дедом просидели почти пол пары минут на кафедре, распутывая узелки, пока не пришел Павел Иссаританович, он у народа читал грамматику испанского языка, и не дернул за петельку, узел — рраз, и развязался! Ура! И оказалось, что этот оболтус и рыжий плут ему приходится внуком, что именно дедушка научил его таким хитрым и смешным узлам. А следующим утром все пришли в обуви без шнурков и потребовали от обидчика сатисфакции. Тошка же встала на его защиту и развязала все узлы. Только вредной Инессе Изаровой развязывать не стала, потому, что она в это время опять какие-то гадости говорила. Что ж — это кара ей такая, гадости говорить, а не говорить она не может — болеть начинает — это дед ее так припечатал.

— Тоша! Салю! — это Левушка Бирманец. Его родители долго в Бирме жили. Отец у него военный советник при ком-то там был. Они сына сюда привезли, на руки бабушке, старушке весьма строгих правил, сдали с рук на руки и опять укатили куда-то кому-то что-то советовать.

А Левка стал верным другом и, где-то даже, оруженосцем для Тошки. Чаще всего именно он садился рядом с нею, молча, не отрывая глаз от конспекта во время лекции, подавал ручку, если Тошка свою забывала или теряла. Именно он занимал места всем девочкам на поточных лекциях, а девочек на курсе целых три на все отделение романо-германских языков, вредина Инесса Изарова не в счет. Именно он забирал Тошкин рюкзак до следующей пары, если ей приспичит эту пару прогулять. Вот такой вот Левушка — коренастый, коротко стриженый брюнет с большими карими глазами и густыми, загнутыми ресницами, как у девчонки.

Конечно, Инка Изарова и здесь отметилась, мол, она видела, как он завивает свои ресницы специальными щипчиками. Левка не растерялся и ответил, что он не знает как в России, а в Бирме — это хороший тон для мужчины, завивать по утрам ресницы. Весь ужас в том, что Левка вообще шутит с серьезной мордой, а у Инки с чувством юмора от слова никак. Она, естественно, восприняла это буквально. Утром следующего дня прилетел ее распрекрасный папаша для беседы с Левкой. Все замерли. Папаша-то потомок новых русских. Как прокомментировал после встречи с ним сам Левка, нормальный мужик, правда дубоват слегонца и златая цепь на дубе том, примерно, килограмма на два — три. Крест на цепи больше чем у батюшки в церкви. Ну, да у всех свои замороки, да и завидовать — грех. Так вот, он и попросил больше при его ненаглядной дочуре таких разговоров не вести, потому как она теперь требует от папочки вести себя соответственно бирманского этикету и по утрам завивать реснички, а папу это почему-то расстраивает. Печалька. Левка пообещал. Левка — мужик. А, как известно, мужик пообещал, мужик сделал. Левка, разумеется, выполнил обещание. Теперь при приближении Инессы он деликатно замолкает и опускает глаза в пол. А то, что при этом начинает похрюкивать, так в каждом домике свои гномики, вот у него, например, гномики похрюкивают, видя Инессу, а Левушка тут совершенно ни при чем.