Печать Джа

Я вышел наружу, явно озадаченный увиденным. Почесал затылок и посмотрел наверх — вся торговая улица была накрыта сеткой, сотканной из веревок аспидного цвета, с множественным вкраплением в виде фонарей. Светильники были погашены по причине дневного времени суток, но до чего же красиво должно быть ночью, когда сотня маленьких светляков, наполненных божественной силой, загорается над головой. И тут меня озарило…

Гильянда в только что оставленном магазине, уличные фонари, и даже витрины — всё это было связано в длинную цепь, черпающую силу из одного источника. Печать Джа освещала торговый квартал, а может даже целый район. Точнее не Печать, а её маленькая песчинка — кроха, которую и глазом-то не разглядеть по заверениям продавца.

На счет последнего я сильно сомневался, потому как верить торговцам, что шлюхам, расхваливающим мужскую силу — всё сделают, лишь бы клиент остался доволен. Невидимая песчинка — это же надо такое ляпнуть… Чем пилить её будешь, старче, коли в мире подобных лезвий не существует.

Наслушался я в своей жизни фантазеров, которые сами ничего не видели, зато с чужих слов такого понарасскажут — хоть стой, хоть падай. Невидимая… то же мне. Да кто ж его, старого к божественному чуду подпустит? Это только барон-лопух без охраны небесные артефакты перевозит, а люди умные наверняка замки понавешали, да круглосуточную охрану выставили.

Весь оставшийся путь до магазина прокручивал недавний диалог с продавцом. И сам не пойму, чем он меня так зацепил, но вот злился, и все тут. Особенно когда вспоминал подслеповатые глаза старика. Надо было стащить с прилавка фарфоровую чашку, чтобы впредь неповадно было людей за лохов держать. Я может и не силен в знаниях, но это же не повод в открытую потешаться.

Колокольчик над головой звякнул, и я оказался внутри очередной лавки. Здесь обошлось без гильянд, и слава Всеотцу, а то наслушался.

— Чего изволите? — из-за прилавка показался угодливый юноша.

— Мне бы заколку для барышни.

— Дамские заколочки, понятненько-понятненько. А какие изволите, в виде змейки или бублика? Зажим, клюв или банан? Диковинные восточные в виде палочек или классический гребень? Настоятельно рекомендую полумесяц, он сейчас, знаете ли, в моде. Прекрасно держится в густых волосах, придавая прическе дополнительный объем.

— Покажите эту, — ткнул я пальцем в витрину.

— Шпильку?

— Да, покажите мне шпильку.

— С россыпью алых бусинок или ту, что в виде прекрасной гортензии?

— Нет, эту! — я снова ткнул пальцем.

Продавец разочарованно вздохнул, и полез под прилавок за дощечкой с выставленными образцами. Нехотя достал товар — самый обыкновенный двузубец без лишних украшательств.

Я взял шпильку, покрутил в пальцах, оценивая прочность металла. Еще не хватало, чтобы внутри замка обломилась.

— Смею предположить, сей товар вы покупаете в подарок, — продавец принялся прощупывать почву. Наклонился и доверчиво зашептал: — поверьте, дамы нашего города весьма избалованны мужским вниманием. И что бы их удивить, потребуется нечто большее, чем простая безделушка. В салоне мадам…

— Сколько? — перебил я парня.

— Восемь пенсов.

— А если в кронах?

— В аларнийских или…

— В восточных.

Продавец на миг задумался, наморщив лоб. Забормотал неразборчивое про одну восьмую доли, а после выдал:

— С вас двенадцать медных монет.

На рыночном развозе в Лядово подобная мелочь дороже пяти медяков не стоила, а этот накрутил больше, чем в два раза. Ну да и хрен с ним, пускай подавится. Нет времени цену сбивать или искать, где подешевле.

— Уважаемый, наши дамы любят щедрых, — донеслось в спину.

Хотел на прощанье дверью хлопнуть, но сдержался. Никогда не любил торгашей — они хуже уличных катал, вечно надурить готовы. А еще самых умных из себя строят, словно умудренные знаниями книгочеи. Прощелыга в магазине украшений с чего-то решил, что я подарок для шлюхи подбираю. Словно у сошедшего на берег матроса не может быть других целей. Может я замок хочу вскрыть и добраться до такого куша, о котором ему даже в самых сладких снах не снилось. А шлюхи… А шлюхи подождут, никуда не денутся.

Обернув приобретенный товар в тряпицу, я спустился с крыльца. Задрав голову, посмотрел на циферблат, прикрепленный к фонарному столбу. Стрелки показывали шесть часов вечера. До возвращения на борт оставалась уйма времени — вся ночь впереди. И чем теперь заняться?

Я засунул руки в карманы, пересчитать мелочь. Н-да, на оставшиеся монеты особо не разгуляешься, но набить пузо хватит, особенно в припортовой части города, где и еда попроще и ценник пониже. Туда и пошел, про себя решив, что непременно вернусь в торговые районы, когда стемнеет. Хотелось глянуть одним глазком, как будут гореть огни божественного пламени. Целая улица, залитая светом Печати Джа.

Наши церковники пошли бы красными пятнами, узнай о подобной ереси. В Ровенске за меньшее на костер отправляли, вешали на столбах, да глаза выжигали. Здесь же на острове у чернецов имелось лишь небольшое представительство. Местный губернатор даже часовню запретил построить и, надо сказать, правильно сделал. Потому как церковная братия подобна тараканам — стоит парочке завестись и глядь, через месяц уже сотня будет.

Засунув руки в карманы, я зашагал вниз по булыжной мостовой. Пропетлял мимо небольшой площади с фонтанчиком, где остановился послушать уличных музыкантов. Грустная серенада о вечной любви разделенных сердец. Рядом всплакнула почтенная матрона, а франтоватого вида мужчина бросил пару монеток в оставленный на тротуаре футляр. Он явно красовался перед спутницей и правильно делал, потому как девки щедрых любят.

Народу на улице заметно прибавилось. Город ожил, заговорил на сотни голосов, запестрил разношерстными нарядами. Кого здесь только не было: почтенных граждан и оборванцев, людей служивых и ротозеев, шляющихся без толку, чтобы просто время убить. Пару раз ловил на себе цепкие взгляды щипачей, но те быстро теряли интерес к трезвому матросу, предпочитая более легкую и жирную добычу.

Через пару кварталов повеяло большой водой. В нос ударил тошнотворный запах протухшей рыбы, а под ногами захлюпали ручейки помоев — приближался порт. Почтенная публика становилась все менее почтенной. Стали попадаться прохожие и откровенно разбойного типа с соответствующими знаками отличий в виде татуировок, перстней и колец.

А нож так и не удосужился стащить. Хожу без острого лезвия, словно голый по улицам.

— Танцор! — долетел до ушей знакомый голос. Из проулка прямо на меня вывалился Рогги. Дохнув парами алкоголя, перемешанными с запахом чеснока, возмущенно заявил: — ты чего трезвый?

Пришлось пожать плечами.

— Послушай мою науку, парень, — протянул Рогги. Облапил за плечи рукою, наклонился ближе и забубнил: — мы еще месяц плыть будем. Целый месяц, понимаешь? Не-а, нихрена не понимаешь. Иначе не разгуливал бы по улицам на трезвую голову. Что, думаешь, капитан от щедрот великих, велел каждому монет отсыпать и на берег отправить? А вот нихрена… Это чтобы матросы с ума не сходили, и бросаться друг на друга не стали, да зубами грызть, как треклятый Фартовый. Всеотец, забери душу злобной твари, — Рогги с досады сплюнул на землю.

Ответить всезнающему матросу я не успел. Чужая рука подтолкнула в спину по направлению к таверне. Будь я менее ловким, непременно бы споткнулся и распластался на пороге, а так пришлось подстраиваться: быстро перебирать ногами и поворачивать корпус, уходя от столкновения со встречным пьянчужкой, чтобы в самом конце вписаться в дверной проем.

— Как есть, Танцор! — раздался за спиной восхищенный голос Бабуры. Это он меня толкнул, едва не впечатав в стену. Мог и зашибить ненароком — силы в руках здоровяка было немерено.

Появление Танцора в таверне не осталось незамеченным. Приветственный хор голосов тут же наполнил помещение, пропахшее табаком и дымом, а еще пивом, что текло рекою. Мне всучили кружку пенного и усадили за стол, точнее за три стола, объединенных в один большой. Сошедшему на берег экипажу «Оливкой ветви» требовалось пространство, дабы отметить событие с размахом. Здесь были все, даже Дудиков, которого каким-то чертом занесло к пьяной матросне.

— Пей-гуляй, Танцор, барон угощает, — прогремело над самым ухом.

Интересно, что здесь забыл благородный господин? Неужели не смог найти более достойного занятия, чем сидеть в захудалой таверне, да напиваться дешевым пойлом? В портовом городе сыщется множество развлечений, начиная от игорных домов и заканчивая шлюхами на любой вкус и цвет, были бы деньги. У барона они точно водились… Холеная ладонь высыпала на столешницу очередную порцию золотых монет и с десяток луженых глоток разразился благодарственными криками.

— Танцор, чего застыл, словно девка красная перед грот-мачтой. Сказано же, барон угощает.

Пришлось сделать пару глотков. Напиваться не входило в мои планы, а вот поесть… В желудке мигом заурчало, стоило увидеть блюдо с жаренным мясом по центру стола.

Я схватил пару куриных ножек — ароматных, пахнущих чесноком и специями. Принялся рвать мясо зубами — податливое и такое нежное. Как же я по нему соскучился, Всеотец… От треклятой солонины кишки в узел свернулись. Сейчас бы еще похлебки наваристой с зеленым лучком — густой, со сметанкой, чтобы ложка колом стояла.

С глухим звуком стукнулись деревянные кружки — пьяные матросы разразились очередной порцией криков, а я вновь схватился за мясо, набивая голодный желудок.

— Смотри, как Танцор метёт, только зубы о кости стучат.

— Танцор, может пива?

— Отстаньте от парня, пускай отъедается, а то смотреть страшно — сплошные ребра.

— Это порода такая.

— Какая к шантру порода, когда ребра к позвоночнику приросли. Жрать надо больше, вот и весь сказ.

— Глянь, как челюстями работает… упустишь Жанетт, Танцор. Она сама дама стройная, только худых и любит.

Мне все эти разговоры были побоку — смеются и хрен с ним. Когда еще выпадет шанс поесть от пуза, так чтобы вдоволь: с сытой отрыжкой и жиром, стекающим по подбородку. А пиво… а пиво было откровенно паршивым — разбавленное, со странным привкусом древесины и кислым запахом половой тряпки.

Дудиков к стоящей перед ним кружке даже не притронулся. То и дело морщился, явно чувствуя себя не в своей тарелке. Все эти здравницы в его честь, жрущие и пьющие матросы — вызывали стойкое отвращение у его светлости. Что же ты здесь забыл, господин барон?

Мысль это не покидала меня, она застряла в мозгах, словно камешек в ботинках. Я тайком наблюдал за ним, когда тянулся за очередной порцией мяса или когда обгладывал кости. Барон был не из числа людей, умеющих скрывать эмоции. Неприязнь, раздражение, брезгливость — то и дело проявлялись на лице благородного господина, но самым главным из них был страх. Я слишком хорошо знал это чувство, чтобы не распознать его по напряженной позе, по бегающим глазам. Нет, он боялся не матросов, скорее наоборот, искал среди них защиты. В большой шумной толпе, надеясь укрыться от неведомой угрозы.

В чем причина твоего страха, барон? Успел проиграться в пух и прах в игорном доме? Это вряд ли, иначе не сорил бы кронами направо и налево, проставляясь за выпивку. Может успел наставить рога местному аристократу? Или причиной всему трехкилограммовый артефакт, запертый в каюте? Ох как не хотелось об этом думать: до сцепленных пальцев, до жжения в груди. Именно так ощущал себя, когда видел золото, до которого способен дотянуться. Награду, которую могу получить, украсть или отнять силой. Крайне опасное проявление азарта, когда легко потерять контроль над собой и натворить глупостей.