В тени первых Героев. Белые пятна челюскинской эпопеи

Полярная станция на острове Врангеля

Остров Врангеля разделяет Восточно-Сибирское и Чукотское моря, от материка он отделен проливом Лонга шириной примерно 150 км. База на острове, основанная в 1926 г., стала самой первой советской полярной станцией. Причина ее возникновения была чисто политическая: в 1921 г. канадский полярник Вильялмур Стефансон[9] практически по собственной инициативе создал на острове поселение и объявил территорию собственностью Британской империи. Первая отправленная им группа колонистов из пяти человек вымерла от голода и плохого снаряжения, в живых осталась только эскимоска Ада Блэкджек, но в 1923 г. Стефансон завез на остров вторую партию из 30 аляскинских эскимосов под командой американца Уэльса. Наличие британского острова в 150 км от советского побережья было, разумеется, неприемлемым для советской власти, и летом 1924 г. из Владивостока было отправлено ледокольное судно «Красный Октябрь», которое ликвидировало поселение, а обитателей вывезло обратно на Аляску. («Красный Октябрь» иногда называют канонерской лодкой, иногда портовым ледоколом: суденышко было довольно маленькое и из Чукотского моря выбралось с большим трудом.)

Канадцы продолжали настаивать, что остров необитаем, и в 1925 г. стало известно, что они собираются предпринять новую попытку колонизации. Советский Союз решил сыграть на опережение и в 1926 г. создал свою станцию. На острове высадились 59 человек, в основном эскимосы, а также несколько русских «промышленников», то есть охотников. Руководителем экспедиции был назначен 25-летний Георгий Ушаков. Впоследствии он стал известным исследователем Арктики, но высадка в 1926 г. стала его полярным крещением. Собственно, экспедиция была не совсем научной, освоение острова преследовало скорее практические цели. На нем в изобилии водились моржи, песцы и белые медведи, а также можно было прямо с поверхности собирать бивни мамонтов. Предполагалось, что поселение будет приносить прибыль. Первый состав зимовщиков пробыл на станции до 1929 г., когда ледорез «Литке» произвел смену. Вторая партия состояла из 55 эскимосов и 10 русских.

И вот этому составу немного «не повезло». Началось освоение бассейна Колымы, ледоколы оказались заняты проводками судов, и вообще флота стало остро не хватать. В 1931 г. к врангелевцам отправили шхуну «Чукотка», но она по дороге затонула. На третье лето, в 1932 г., на остров снарядили пароход «Совет» с новым составом зимовщиков, углем, продовольствием, патронами и прочим необходимым хозяйством; соответственно, он должен был забрать с острова добытые трофеи и зимовщиков. Но пароход оказался неспособен пробиться сквозь окружающие остров льды. Колонисты, очевидно, должны были остаться на четвертую зимовку, не имея продовольствия и припасов. Положение было отчаянное, но их спасла первая чукотская экспедиция С. Обручева, точнее, приданный ей самолет «Н-1» под управлением Георгия Страубе. 5 сентября, уже под самый конец навигации, они долетели до острова. По свидетельству Обручева, эскимосы были вполне довольны жизнью, но большинство русских уже назимовались досыта и хотели на материк. Один (повар Петрик) натурально сошел с ума. Страубе вывез с острова восемь человек: шестерых русских плюс появившуюся у врача жену-эскимоску и их совместного ребенка. На острове вынуждены были остаться начальник станции Арефий Минеев и его жена Варвара Власова. Кроме них, согласились продлить пребывание на острове два промышленника, Павлов и Старцев, уже прожившие здесь шесть (!) зим с начала первой экспедиции, – так описывает ситуацию Обручев. Начальник же станции Минеев сообщает, что из «европейцев» остались только он с женой и Павлов, у которого была жена-эскимоска и двое детей. (Подробней о том, кто же остался на острове, см. главу «Как по острову Врангеля призрак бродил».)

Обручев приводит результаты промысла: за три года было убито порядка 200 медведей и больше 1000 песцов, моржей без счета. Мех, особенно песцовый, составлял важный экспортный товар, его тоже решили отправить вместе с людьми, забив самолет под завязку. Людей и пушнину самолетом доставили на пароход «Совет», стоявший у кромки льдов. На борту «радостные встречи – к одному из промышленников приехали жена и дочь, которые уже перестали надеяться в этом году увидеть его». Кстати, интересная подробность: в доме начальника станции Минеева был организован целый живой уголок. Обручев упоминает ручных сов и леммингов; во дворе находились вольеры с медвежатами, приготовленными для отправки в зоопарки.

Обратным рейсом самолет забрасывает на остров необходимые для следующей зимовки продовольствие и припасы – в том объеме (не очень большом), который позволяла грузоподъемность. После единственного рейса экспедиция улетает на материк – на большее у нее не было ни времени, ни бензина, ни моторесурса.

Пароход «Совет» мужественно простаивает у края льдов до 12 сентября, ожидая, не создаст ли погода проход, и уже под самый конец навигации уходит в Берингов пролив. Смены зимовщиков не происходит, новую партию отвозят обратно, начальник Минеев с женой остаются на четвертую зимовку. Жизненных припасов у них остается буквально в обрез.

Обручев оставил описание их жизненных условий: «Прощание с колонистами: они все собираются на берегу и я снимаю всех ручной кинокамерой. После нашего отлета сразу станет на острове тихо и пусто – особенно для четырех русских. Завезти с „Совета“ новых русских колонистов было нельзя – ведь для каждого на год нужно больше полутонны продуктов. А кроме того, для отопления домов нужен уголь, на острове его почти не осталось, и если старым врангельцам, проведшим здесь от трех до шести лет, не трудно будет прожить зиму в ярангах, в пологах, отапливаясь тюленьим жиром, то для новых колонистов это было бы тяжелым испытанием. Из-за недостатка угля пришлось закрыть и радиостанцию – нечем было отапливать здание. Но существование колонии зимой 1932–1933 г. не должно было быть тяжелым: за исключением необходимости зимовки в ярангах, колонисты ни в чем не могли испытывать нужды. Мы завезли дополнительное продовольствие, патроны, соль – в количестве достаточном для остающихся зимовщиков. И мы покидаем остров с сознанием, что до будущего года он обеспечен и что все, бывшее в силах для нашего самолета, исполнено».

На следующий, 1933 год, как мы уже знаем, Главсевморпуть составил большие планы: «Челюскин» везет два десятка новых врангелевцев, дома для них, оборудование и все-все, что нужно для их счастливой жизни. Старые полярники после зимовки – для кого-то четырех-, а кого и семилетней, рассчитывают попасть на Большую землю. Житье в ярангах, как можно легко представить, им порядком осточертело. Да и соль с патронами заканчиваются. Но сентябрь приближается к середине, вот уже близко 15-е, а «Челюскин» все еще в пути. И идет все медленнее и медленнее. И надо бы уже задуматься: а что же делать?

На острове Врангеля почему-то быстро поняли, что парохода со сменой в этом году они вряд ли дождутся. Начальник станции Минеев пишет, что догадался об этом еще 31 августа, до того, как Шмидт провел морской парад в проливе Вилькицкого. Наверное, жизнь в экстремальных условиях развивает проницательность. Одновременно пришло и понимание, что делать: нужно просто выжить. Но как?

Ситуацию немного разрядила авиация. Она же и привезла информацию (радиста на острове не было уже год, и сообщения колонисты принимали только в пассивном режиме – а никто ничего им и не передавал, словно их не существует). Рассказывая по порядку и немного отматывая назад: сначала на остров прилетел самолет Леваневского – это произошло 12 августа. Согласно запискам Минеева, Леваневский прибыл налегке, никаких продуктов им не привез, и в целом начальник острова описывает это посещение довольно странно: чуть ли не Леваневский решил проведать зимовщиков по собственной инициативе, устав сидеть без дела на мысе Северный. По словам Леваневского, он должен был «обеспечивать разведкой суда колымской экспедиции», но, пока он возил на Аляску Маттерна, караваны уже прошли и делать ему было нечего.

Ф. Куканов (слева) с бортмехаником В. Шадриным (?)

Леваневский первым сообщил им, что к острову идет «Челюскин» с новой сменой, чем вселил в этот момент в островитян бодрость и уверенность. Но сам он в это время мало что знал: напоминаю, что на тот момент «Челюскин» только-только вышел из Мурманска и даже не достиг еще Карского моря. На следующий день, 13 августа, Леваневский улетел, и потом до конца месяца на острове не было никаких известий.

Следующий самолет на остров Врангеля прибыл 31 августа. Это был «Н-4» летчика Куканова. Ранее, в конце августа, Куканов закончил работу с экспедицией С. Обручева, отвез географов и своего напарника Г. Страубе в Анадырь, откуда они отбыли на пароходе на Большую землю, а сам с механиками Шадриным и Демидовым вернулся на арктическое побережье, на мыс Северный. Но сначала еще залетел в Уэлен, где провел караван судов. На мыс Северный Куканов прибыл вместе с временным вторым пилотом Чернявским и в сопровождении большого начальника – Георгия Давидовича Красинского, уполномоченного Главсевморпути в восточном секторе Арктики и руководителя Северо-Восточной летной группы, прибывшего в Арктику в короткую командировку. Несмотря на громкие титулы, под началом уполномоченного на тот момент находилось ровно два пилота, и оба летели с ним на одном самолете. А всего самолетов в восточном секторе было три, но два У-2 стояли в Уэлене, в сотнях километров к востоку, причем оба еще к тому времени находились в разобранном состоянии после транспортировки.

Красинский был человеком опытным, компетентным и здравомыслящим. Как только самолет оказался на мысе Северный, Красинский тут же направил его к зимовщикам, не сомневаясь в их бедственном положении. Также на борт летчики загрузили несколько сотен килограммов необходимых продуктов.

Красинский проинформировал Минеева, что «Челюскин» идет один, без сопровождения «Красина», – в отличие от Шмидта он не стал рассказывать сказок про сломанный винт, а прямо сообщил, что ледокол занят проводкой Ленского каравана. Где именно находится «Челюскин», Красинский не знал, но предполагал, что где-то в Карском море.

После короткого обсуждения летчики, полярники и местное начальство пришли к единому мнению, что «Челюскин» в ближайшее время на остров вряд ли попадет. Красинский предложил Минееву эвакуироваться с острова. Тот прямо спросил: а полномочен ли он делать такие предложения? Красинский так же прямо ответил, что нет. Начальник станции не решился покинуть свой пост и понял, что придется оставаться на пятую зимовку. Тем не менее они наметили план действий. Минеев попросил несколько рейсов. Красинский и Куканов ответили, что смогут прилететь еще только один раз, после этого будут заняты. Самолет привезет продукты, сколько сможет, и заберет больных эскимосов и всех «европейцев», кроме начальника и его жены. Взамен на острове будут оставлены радист и моторист для обслуживания рации.

Самолет улетел 1 сентября, Минеев вместе с ним отправил начальству полную отчаяния радиограмму, в которой просил срочно прислать хоть какое-то судно с углем. «Несмотря на заброску минимальных запасов самолетом “Н4” предстоит пятая зима в архитрудных условиях… Без доставки топлива не могу поручиться за благополучное проведение пятой зимовки». Из текста ясно, что иллюзий по поводу прихода «Челюскина» он не питал. Но в конце навигации никто, конечно же, не стал снаряжать никакое судно, и его запрос остался без ответа.