Остёр на язык

33. Воскресенье-понедельник, 07-08.07

— Вадим! — с удивлением говорит Матвиенко, так приветливо и дружественно, словно мне надо повторять за ним и принять роль давнишнего знакомого. — Как поживаешь? Два года не виделись.

А то я не знал.

Стараюсь не замечать присутствие Коли, поэтому смотрю на Матвиенко. А он улыбается. И всё, что я хочу сделать, — это набить ему морду. Эту самодовольную, уверенную, блядскую рожу.

Знаю, я не меньше его заслуживаю, но как же хочу. Крепко сжимаю кулак. Просто невозможно.

Но я нахожу в себе силы отвернуться.

— Пойдём, — говорю и хватаю Андрея за плечо, но Матвиенко не отпускает:

— Опять отыгноришь и уйдёшь? — Смеётся, тварь. В открытую. Но использует те слова, которые звучат как пустяк. — Как сбежал тогда, так и сейчас сбежишь?

Что-то лопнуло, как воздушный шар. В голове.

Лучше бы я отыгнорил и ушёл, а не улыбался, стискивая зубы, когда налетел на него и ударил по лицу.

— Ты знаешь за что! — ору первое, что приходит на ум.

Хочу добавить сверху, но со спины меня уже держат. Я пытаюсь вырваться, смотря в ошарашенное лицо Матвиенко.

Не таким он был два года назад!

Знал бы, что так будет круче смотреться, так бы и поступил.

— Ненавижу тебя. До конца жизни буду ненавидеть. За то, что втянул меня в это! и Колю. За то, что я в дерьме провёл эти ебучие два года. И ненавидел себя! Каждый день… — я затихаю, а Андрею кажется, что он может ослабить хват, но тогда я снова рвусь. — У нет права быть с ним!

Андрей оттягивает назад, а я продолжаю орать, посыпать ругательствами и смерить взглядом Матвиенко. По нему видно, он не думал, что я могу позволить себе открыть рот. Тем более ударить его.

Я даже к себе такой ярости не испытывал.

* * *

Андрей приносит бутылку холодной воды.

— Спасибо, — говорю несмотря на него и откручиваю крышку.

— Доволен? — спокойно спрашивает.

— Пиздец как, — я тоже спокоен. Будто все чувства лавиной сошли, и осталась тишина.

Мы опять во дворе. За какое-то количество остановок от Коли и Матвиенко. Матвиенко с опухшей щекой.

Улыбаюсь и щурю глаза.

Орал я долго. Не угомонился, пока Андрей не затащил в автобус. Оттуда и поехали. По его словам: «Подальше».

Если бы я увидел со стороны, подумал бы, что это — похищение.

— Знакомый?

Прикладываю бутылку к шее.

— Уёбок, из-за которого, — я останавливаюсь. Не хватало проболтаться. Если я не выболтал всё на месте. Не помню, что кричал. — Прикинь, если бы я кидался на незнакомцев. На меня бы уже дело завели. — Достаю сигареты.

— Часто на людей кидаешься?

Зажигаю сигарету и задумываюсь:

— Это был первый раз.

— Завели бы, — смеётся в голос Андрей.

— Да-а, мой косяк, — поддерживаю.

Задерживаемся на месте.

— А второй? — он решает продолжить.

Я не считаю это хорошим решением.

— Что со вторым?

— О, — это многозначительное «О» прозвучало так, будто он что-то понял. — Знаешь, он смотрел на тебя так…

— Будто я сумасшедший? Разорался на всю улицу.

— Будто хотел что-то сказать.

— Что я сумасшедший, который разорался на всю улицу. И ёбнул знакомого.

Сама мысль, что Матвиенко может быть другом Коли, обжигает. Потому что я был другом Коли, и потому что Матвиенко — скотина.

— Специально так говоришь? — лукаво подходит Андрей. — Потому что это что-то важное?

— Осмелел, да? — улыбаюсь, а потом думаю над вторым вопросом — здесь не до улыбок. — Не представляю, что он хотел мне сказать.

Кроме того состояния, в которое я провалился.

* * *

Наше любимое гнёздышко 23.11

! 23.11

<З 23.11

Я сегодня почти подрался. 23.12

Наказал ещё одного извращенца 23.12

? 23.12

Просто мудака. 23.12

Аве 23.12

За справедливость! 23.13

Чувствую себя довольным, но, вчитываясь в «справедливость», я прикидываю, что для полной «Справедливости» нужно наказывать не одного Матвиенко.

Я тоже виноват.

Выключаю телефон.

Что Коля хотел мне сказать? Он действительно хотел что-то сказать или так показалось Андрею?

Но главный вопрос в том, почему он до сих пор здесь? Прошло больше месяца. Не понимаю.

Припоминанию слова Матвиенко. Даже билеты сдал. Что это значит? Он мог уехать, но остался? Почему?

Появились дела, которые стоят нарушения планов? Похоже на то.

Но, что хуже, мы пересеклись. Вот надо было этому случиться около того парка? Как нарочно.

Единственное, что Коля может сказать мне, — это то, что я наговорил Матвиенко. Я не обижусь, если он повторит мои слова. Может, так было бы лучше. Я наказал Матвиенко, а Коля — меня. Было бы по справедливости.

Смотрю в окно, а оно зашторено. Никакой свет посреди ночи не врывается в сознание. Никакие окна по утрам не отражают небо. Ничто больше не разделяет его.

* * *

В понедельник спокойствие превращается в безразличие. Напряжённое. Неприятное.

Сам Денис не пишет, отвечает односложно, ответных вопросов не задаёт. Думаю позвонить ему, но что-то удерживает. Как красный знак светофора.

Может, я действительно придумываю? Преувеличиваю?

Громко вздыхаю.

Доказательства. Нужны они. Где их взять?

Не знаю. Конечно, я не знаю.

Остаётся только выжидать. Когда ситуация разрешится, когда Денис решится, когда напишет Стас.

Паршиво, когда я не могу повлиять. На чужую жизнь. Да и с чего бы мог?

Всё логично. И не менее паршиво.

* * *

— Сынок, почему ты дома? — удивляется старик, когда находит меня в комнате. — А как же разгульная ночная жизнь?

Андрей был занят, солнце палило с открытого неба, кондиционер дома предлагал более приятное времяпрепровождение.

— Дилер написал, что завтра нычку оставит.

— Ну-ка, ну-ка, сколько за грамм?

— Три тысячи.

— Герыч?

— Кокс.

— Мне стоит сказать: «Как хорошо, что это не краденное оружие»? — с улыбкой спрашивает мама.

Мы смеёмся. Она разбирается в этих вещах.

— Мам, можешь дать резинку или заколку? — я собираю волосы, которые лезут в глаза — их хватает на мелкий хвост надо лбом.

— Да, конечно.

— А подстричься? — влезает советом старик.

— Хочу длинные. Чтобы быть таким же красивым, как мама, — хочу подкинуть волосы, но длины на трюк не хватает.

— Знаешь, если ты вдруг захотел стать девчонкой, «такие времена» не выдержат.

Сильное заявление.

— Держи, Вадим, — мама даёт пару чёрных заколок.

— Спасибо.

— Думала ещё ободок найти, а чёрный сломался. Остался только такой, — смеётся она и показывает толстый, розовый, с миллиардом блестяшек.

Надевать с серьёзным лицом не смогу, но, чтобы насолить старику, ещё как.

— Давай, — говорю и примеряю. Ощущаю, как свет отражается над головой. — Буду сиять на выпускном.

Старик не находит слова. Главное, чтобы его не переклинило.