Остёр на язык

2. Вторник, 23.04

— Я, кстати, думал, что извращенцы по-другому выглядят, — заводит Гоша.

— Например?

— Жирные сальные мужики с щетиной, — со смехом подключается Петя.

— А прикиньте, если бы это была баба, — вставляет Данила.

Мы смачно смеёмся.

— Ну не знаю, — говорю я.

— Вадим, ты бы и на тёлку написал? — спрашивает Митя.

Я задумываюсь, оставляя сигарету.

— Сложный вопрос… Если подумать, то как бы она домогалась? Вагиной тёрлась? Тогда я не представляю, что хуже: когда баба пилоткой елозит или мужик с хуем играется. Первое не я бы один заметил.

Гвалт дикого смеха.

— Понятно, написал бы! — подводит Митя.

— Именно, — чеканю я и выкидываю бычок в урну.

Такое общение мне по душе: у каждого своя роль, никто не лезет на передний план, у всех есть мысли, которые они могут высказать в нужный момент. В отличие от Дениса, который забирает внимание себе.

Бедолага.

Почему извращенец добрался не до него? Так он бы отхватил славу.

* * *

Встаю перед дверью с табличкой «Психолог» и прислушиваюсь — внутри тишина. Если бы я услышал разговор, не стал бы заходить. Но, зная, что иногда возникает молчание, я стучусь и заглядываю в кабинет.

— Ты, как всегда, вовремя, Вадим. Заходи, — с улыбкой говорит Александр Владимирович и приглашает рукой занять место.

Я осматриваю кабинет — замечаю, что делаю так каждый раз.

Чую, Александр Владимирович постарался при его оформлении: бюджетная политика учебного заведения не посчитала бы нужным покупать кресло, специально для учеников, бесшумный кипятильник, чаи, кофеи. Эта комната могла остаться белой или серой, но не стать притягательно зелёной. Тёмной, будто чаща леса, где приятно и нестрашно находиться, где солнце пробивается сквозь шторы, как через ветви, и не слепит, а освещает подготовленную тропу.

— Будешь чай или кофе? — спрашивает Александр Владимирович.

— Я не буду, спасибо, — отказываюсь и устраиваюсь в кресле.

Александр Владимирович наливает чашку себе и раскладывает макулатуру за кофейным столиком.

— Думаю, ты уже понял, что не моя затея была пригласить тебя, после всех уроков, разбираться с тем, что произошло в субботу.

— Конечно, — бахвально говорю и складываю руки на животе. — Это из-за видео.

— Верно. Если бы не оно, то педсостав навряд ли бы сильно интересовало то, что произошло с тобой. К сожалению.

— Это же нормально. Что их волнует собственное лицо. Такие ученики, как я, престижа не добавляют. Как-то наоборот, понижают его. Сохраняют баланс.

Александр Владимирович оценивает смехом.

— Если что, мы провели с тобой долгую и мучительную профилактическую беседу по этому поводу. Теперь ты знаешь, будто до этого не знал, что так делать не стоит. А несчастного извращенца за тебя в полиции пообзывают.

— Так точно.

— Освобожу тебя через тридцать минут. За это время не умри от скуки, хорошо?

— С вами лучше проводить время, чем с учителями. Я бы мог все пятьдесят минут отсидеть.

— Какие жертвы, — шутливо произносит Александр Владимирович и заполняет ведомость посещения.

В плане бумажной работы и учётности с него требуют в полной мере: кто приходил, когда, сколько работали. Александр Владимирович рассказал, что есть «норма» работы с учениками, которую необходимо выполнять каждую неделю. Но с этим проблем нет. Александр Владимирович располагает к себе, и к нему ходят: обсудить проблемы, поболтать. Он принимает всех, бывает, задерживается допоздна вместе с учениками, но ни он, ни они не жалеют.

Он — самый сильный магнит в школе.

— Вадим, вернёмся к произошедшему в метро? — Александр Владимирович убирает бумаги и освобождает пространство между нами.

— Хорошо.

— Как ты себя чувствуешь?

И вот это трогает в нём: его волнует, как ты, что в тебе, о чём ты думаешь и чего хочешь.

— В плане?

— В плане, что произошедшее, всё-таки, не обыденная ситуация, к тому же противоправная. Ты ведь понимаешь? Сексуальное домогательство представляет собой стрессовую ситуацию, и реакции бывают разнообразными. Как правило, ничего хорошего не следует, а уныние и апатия — наиболее лёгкие последствия.

— Всё в порядке, — усмехаюсь, — единственное, что я почувствовал тогда и что чувствую сейчас, — это злость. Стал бы я на весь вагон орать, если бы… впал в уныние?

— У всех по-разному. Сначала они пылят, потом осознают, что с ними произошло, но, если твоё отношение осталось прежним, это — хорошо. Лучше злиться.

— Это и остаётся. Ну вы представляете, до чего может дойти человек, чтобы удовлетворить себя? Блядь, это за гранью.

— Да, это действительно за гранью. За гранью нормы и принятого нами, и все находят свои способы переходить эту грань. Наверное, это — не лучшая тема, как считаешь?

— Мне нравится разговаривать с вами, пусть и об этом типе… Тема как тема. Оказывается, когда некоторые вещи происходят… с тобой, то воспринимать их начинаешь иначе. Я не думал, что знаю столько слов. Или могу быть настолько злым.

Субботнее утро в метро я запомню надолго.

— Верно, нетипичные реакции всегда показывают нам что-то новое. Кому-то это придётся по душе, а кому-то наоборот… Вадим, если эта тема обострится, то свяжись со мной. Мой номер у тебя ведь есть? Звони, когда понадобится.

— Даже посреди ночи?

— Особенно посреди ночи.

Я понимаю, почему Александр Владимирович располагает: он кажется заоблачно добрым. Слишком добрым среди учителей, которые пускают стрелы в неугодных.

— Я позвоню. Если понадобится.

— Отлично, — говорит он, смотря на часы, — ещё пятнадцать минут. Тебе никуда не надо?

— В полицейский участок. По поводу метро.

— Если к спеху, можешь идти сейчас.

— Ничего. Давайте поговорим.

К нему часто приходят за обычными разговорами — вся наша компания такая. Кто из педсостава может похвастаться такими доверительными отношениями с учениками? Никто.

Для Александра Владимировича естественно быть на одном поле с нами, несмотря на то, что мы знаем меньше, часто ведём себя глупо и нелепо. Он не скажет прекратить. Он посмеётся вместе с нами, может, оставит свой комментарий. Но, если понадобится остановить нас, он найдёт другие, более уместные и мягкие слова.