Остёр на язык

37. Понедельник-вторник, 02-03.09

За лето Денис написал одно сообщение: «Хороших каникул». Я не ответил.

Стасу, по доступу к интернету, я отправлял пачки фотографий, надеясь, что его трафик осилит скачивание. Судя по восхищённым и завидным ответам, осиливал.

Иногда я писался с Андреем, когда нам было что сказать. Бывало, что я отправлял сообщения вне контекста, типа: «Не выношу тебя», но тем не менее продолжал общаться. Я злился на его прошлые поступки. Особенно последний.

Потому что один раз мне пришло сообщение от неизвестного номера. Открывать не стал. Потянул за уведомление и прочитал первые строчки: «Привет, Вадим. Андрей дал мне твой номер. Не ругай его.».

И тут же скрыл его.

Сообщение было от Коли.

Оно выбило меня. Настолько, что солнечное лето потускнело. Поэтому я злился на Андрея.

Потому что был слаб. Продолжал быть слабаком и трусом. Я думал, что изменился. Но нет. Я продолжал быть собой, и это ни на что не влияло.

За каникулы я не прочитал сообщение от Коли. Оставил среди других контактов. Удалить не смог. Хотел, но сомневался.

И несмотря на то, как я мог чувствовать себя, вспоминая дни перед отъездом, я быстро забывался. Пока был в походе, на море. Когда ум захватывало нечто гигантское, долгое и близкое: утомительный подъём, дождливое и холодное утро, посиделки за костром с горячим супом из консервов, каждодневная борьба с мошками и комарами, разрежённый воздух, разноцветные закаты и рассветы, виды гор и низких облаков, блестящее ночное небо и разговоры с мамой и стариком.

Когда я вспоминал то, что было в городе, я думал, что как-нибудь подвернётся момент, я поделюсь с ними. Но до откровенного разговора не дошёл. Когда хотел рассказать, ситуация не располагала: всё думал, что будет лишним. Когда я разговаривался, напрочь забывал о проблемах.

Так бывает: стоит перейти реку вброд, намокнуть, некоторое время мёрзнешь и жалуешься, потом уходишь, шум воды становится тише, одежда сохнет на солнце — проблема уменьшается. Стоит уйти дальше, а вокруг уже тишина, одежда сухая. Препятствие пройдено. Голову занимает лишь то, какие будут впереди.

За неделю до окончания каникул мама загорелась идеей и повесила на всех нас задание, которое надо выполнить за месяц, а лучше за половину. Требовалось нарисовать «своё лето». Художник лучшего рисунка решит, куда мы поедем следующим летом.

Мама купила необходимые художественные принадлежности.

— Можно раскрасить картинку по номерам? — спросил старик.

— Поддерживаю, — сказал я.

— Нет, — ответила мама.

Самолично уйти — нельзя. Оставить холст пустым — тоже.

Первый день мы сидели перед мольбертами спинами друг к другу. «Чтобы не вмешиваться в чужие мысли». Мама сделала карандашом зарисовку, старик пытался что-то изобразить с помощью линейки и транспортира, я смотрел на них, потом на белый холст перед собой. Так и просидел вечер. В голове ничего не возникало.

После второго вечера я забрал мольберт и холст в свою комнату, игнорируя старика с его: «Уже сдался? Ну что за молодёжь!», и обещая маме не перерисовывать картинки из интернета. Ещё два дня пытался что-то придумать, оглядываясь на белое полотно, но терпения не хватило. Я накрыл его покрывалом и решил оставить.

* * *

Солнце пестрит. Линейка проходит на улице. Видно всех: ребят из параллели, младшеклассников, родителей, педсостав. Но среди всех нет Дениса. Это вызывает волнение.

По завершению классного часа я спрашиваю классную:

— Ксения Сергеевна, вы знаете, что с Денисом?

— С Денисом?

— Ну, тем, — я не уверен, что правильно помню его фамилию, поэтому показываю на место.

Она удивлённо смотрит на меня и, кажется, не знает, что сказать.

* * *

Звоню Денису пятый раз, он не берёт трубку. Я подуспокоился, когда телефон не выдал: «Абонент находится вне…», но потом нервозность нарастала. Никто не отвечал. В течение дня.

Дуру я дал, когда не подумал спросить у классной его адрес. Да и она побежала по своим делам, после того как сказала, что в конце августа Денис забрал документы из школы.

Он ничего не написал. Не посчитал нужным? Головой думаю: «Да, не посчитал», затем спрашиваю себя: «Почему?». Это было важнее прочего. Он не мог не понимать этого.

Захожу в WhatsApp, игнорирую единицу в зелёном круге и открываю диалог с Денисом. Если спросить здесь, есть возможность, что он ответит позже, если не может сейчас. Сейчас — которое держится на протяжении дня.

Печатаю и замечаю. То, что упустил, пока не писал ему.

«был(-а) 18 августа в 14:45».

Срок в две недели выглядит пугающе.

* * *

С утра залетаю к классной и узнаю адрес, перед этим распев, как сильно я и Денис сдружились к концу прошлого учебного года, хотел бы повидаться, а сам не спрашиваю потому, что хочу устроить сюрприз внезапным визитом. Я думал, не подействует. Классная не выглядела доверчивой.

Пробиваю адрес — недалеко, три остановки. Делаю шаг в сторону кабинета и останавливаюсь. Снова открываю карту и рассматриваю место жительства Дениса, увеличивая охват территории.

Его дом находится в том районе, который он избегал.

Так тщательно скрывался.

Я выбегаю из школы.

* * *

Звоню и замираю перед дверью. Вздыхаю. Надеюсь, мне откроют. Надеюсь, там есть кому открывать. Чёрт. Рванул сразу. Если он забрал документы, это значит, что он перевёлся в другую школу. В других школах учебный день начинается не позже, чем в нашей. Но я бы не отсидел уроки.

В любом случае прибежал бы.

Опять жму на звонок и удерживаю руку дольше.

Может, будет его брат…

— Денис, открой! — глухо звучит женский голос. — Это грузчики!

— Так ещё рано, — отзывается его голос, ближе ко мне.

— Ну может чего перепутали!

Дверь открывается, и Денис смотрит на меня.

По глазам видно, что лучше бы это были грузчики, которые решили приехать пораньше.

— Что ты?..

— Ну Денис? — перебивает его женщина и выходит из комнаты. — Кто это?

— Я — Вадим. Одноклассник. Пришёл проведать, — представляюсь, чтобы Денис не отвертелся.

Хотя, кажется, он не сможет сделать этого, даже если захочет.

— Ой, надо же, — улыбается она. — А Денис говорил, что уже со всеми поговорил, перевидался, — замечаю, как Денис отводит взгляд — от этой женщины, может, его матери, и от меня. — Ну же, Денис, впусти гостя, не будет же он на пороге стоять?

Денис покорно отходит.

— Пожалуйста, присаживайтесь там, — она указывает на ближнюю комнату. — На кухне сейчас такая разруха. Как видите, вещи собираем, скоро на коробках сидеть будем. Пойду чай приготовлю. Вам чёрный, зелёный? С сахаром, без? Денис, ну чего ты стоишь? Проводи гостя. Располагайтесь, пожалуйста.

— Спасибо, — она уходит быстрее, чем слышит мой ответ.

Смотрю на Дениса. Он не настроен на разговор. Он бы предпочёл не провожать меня, не впускать, а закрыть передо мной дверь.

С дивана он убирает пустые коробки, газеты и тихо предлагает сесть. Я сажусь, он продолжает стоять. Смотрит в пол.

Приглядываюсь. Я помню, что Денис — доходяга, но сейчас он выглядит хуже. Прыщей стало больше, и все они горят красным. Как на табло.

Весь Денис выглядит так, каким был изначально: закрытым. Без напряжённой улыбки, трещащей речи, со скованными руками, с ощущением: «Я ничего не расскажу».

— Почему ты пришёл? — тихо спрашивает он.

— Потому что ты не отвечал на мои звонки.

— Не понимаю, — шепчет. — Зачем тебе это? — он поджимает губы, будто может сказать лишнее.

— Я принесла чай. Денис, ну ты чего стоишь столбом? Садись. Боже, — вздыхает она. — Вот, пожалуйста, чай, сахар, если нужно. Принести чего-нибудь перекусить?

— Нет, спасибо, — отвечаю я.

В присутствии этой женщины Денис напрягается сильнее. Она делает так, как неудобно ему.

— Ну тогда разговаривайте. А я пойду дальше вещи собирать. Вы, конечно, говорите сколько хотите, но не задерживайтесь.

Она уходит, но Денис не расслабляется, хоть и сидит. Его лицо показывает, что ему было бы легче сорваться с места. Брови опускаются на глаза, губы до сих пор поджаты. Его взгляд игнорирует меня.

Появление этой женщины губит настрой.

Денис жмёт кружку.

— Ответь.

— Я не знаю, зачем мне это. — И я смотрю на кружку.

— Тогда какой смысл? Зачем ты пришёл? — его голос начинает дрожать.

Откидываюсь на спинку дивана. Четыре месяца назад я бы такого не сказал:

— Зачем пришёл — не знаю, но я пришёл потому, что… потому что беспокоился. Ты не отвечал. — Начинаю тереть пальцы. — Тебя не было в сети с восемнадцатого августа. Потому что только на линейке я узнал, что ты забрал документы… И вот я пришёл сюда, а ты — переезжаешь?

— Да, — этим ограничивается.

— Куда?

— На Дальний Восток.

Далеко.

— Почему туда?

— Потому что… там живёт моя тётя, — чем длиннее предложения, тем больших усилий они требуют.

— А твой брат?

— Он, — заглатывает Денис и замирает. Прижимает кружку к себе, а напряжение медленно уходит, даёт ему раскрыться. Но, кажется, он не хочет этого. Хочет опять собраться, вернуть форму колонны и не отвечать мне. Как это было раньше. Когда всё должно было выглядеть «хорошо». Но как раньше уже не будет. И Денис это знает. Он плачет. — Он умер.

Денис отставляет кружку и закрывает лицо, вытирая глаза.

— Он чем-то болел?

Когда я увидел его, он действительно выглядел болезненно. Болезненно чистым, сглаженным. Безупречным. Он выглядел слишком здоровым — белое лицо, острый взгляд, и поэтому казался не слишком нормальным. Тогда с ним всё было не так.

Денис мотает головой.

— Нет. Наверно, он болел. Все так думали. — Всхлипывает. — Но Максим… он не поэтому…

Я думал, что, если проблема исчезнет, Денису станет легче. Проблемы нет. Но ему только хуже.

Я не знал, какую выгоду он получит. И будет ли она.

И почему её нет.

— Он, — Денис выдавливает слово и сильнее трёт лицо, — он, — и кажется, повторял бы «он» до тех пор, пока оно не обрело другой смысл: — он п-повесился.

Мне нечего сказать.

Это шокирует. Пугает. Но, отчасти, я ничего не ощущаю и поэтому не понимаю, почему Денис плачет по нему. Если было до трясучки страшно, если ради него нужно было притворяться и строить дурака, если надо было прятать свои чувства и выдавать себя за чёрт знает кого, разве Денис не должен чувствовать облегчение? Освобождение?

Это злит.

Потому что я не понимаю.

— Знаешь, — говорит Денис и наконец смотрит на меня, с каким-то подобием улыбки, с красными глазами и лицом, на котором потерялись прыщи, — его… его никто не любил. Даже родители… они с-с презрением относились к нему. — Он вытирает губу. — Они считали его сумасшедшим. Может… быть, так и было. Наверно, было. Но… н-никто не знает, как он страдал. О-он, — Денис заикается, резко вздыхает, не может успокоиться, но хочет рассказать то, что, похоже, знал только он, — мне его было жалко. Жалко, когда родители игнорировали… когда он был один. Когда над ним издевались. Он ничего плохого не сделал. Он был хорошим… просто хорошим. И я это знал. Даже… даже если он был больным. Ему нужна была помощь, но родители, — Денис повёл головой, кусая губу, — они об этом не думали. Наверно, можно было помочь. Исправить. Но они ничего не делали. И всё стало хуже. Я-я не знаю, что Максим видел… наверно, галлюцинации. Он их боялся. А я жалел его. Наверно, поэтому, — Денис показывает улыбку и опять плачет, — поэтому ко мне он по-особенному относился. Знаешь, я… я н-никогда не говорю «мои родители», потому что… они умерли. — Денис замолкает, будто задумывается над словами. Сказать, что умерли родители, оказалось проще, чем то же самое про брата. — А Максим обо мне позаботился. Но к этому времени… всё стало хуже. Его состояние… Ему всё под контролем нужно было держать. И меня тоже. Поэтому… так. Но, — Денис проглатывает воздух, останавливается и продолжает, — но мне… много свободы не было нужно. Я… мог делать то, что нужно ему. Поддерживать его порядок. Вовремя домой приходить. Покупать необходимые вещи… Просто… иногда не очень получалось. Я что-то забывал, не понимал. — Денис совсем затихает. — Его боялись, потому что он был непредсказуем. Мог накричать. Что-то кинуть. Ударить. — Денис берётся за руку, выше локтя. Там был синяк. — Ты уже понял, да? Всё было от него. Когда он злился, он не… не контролировал себя, бил. Но когда отходил, всегда извинялся. Винил себя. Это так странно, — Денис почти смеётся и трёт глаза. — За всё это время это случилось так часто… иногда продолжалось так долго, что… было так больно и страшно, что я хотел… хотел его н-ненавидеть. Хотел злиться на него. Но… но он же не был виноват, да? Просто так получилось. Я же знал, что он не такой. Что он может быть хорошим. Он всегда был таким. Когда взял меня, заботился. Но… но когда бил, когда не останавливался… я знаю, надо было, надо было говорить себе, что он плохой, но я не мог. И поэтому, — Денис поворачивается ко мне телом и смотрит слезливыми глазами, — я… так завидовал тебе. Потому что ты мог. Я так хотел быть тобой. Хотел немного… совсем немного твоей решимости, чтобы сказать: «Нет». Я так хотел… может быть, если бы я так поступил, то… то можно было что-нибудь исправить. Но… я н-ничего не сделал. Совсем. Всё просто… произошло.