Портрет лива в Старой Риге

* * *

Другие драматурги увлекают силой страстей, жаром публицистической мысли, сочным изображением быта.

Обаяние лучших пьес Гунара Приеде — в воздухе. Он не загрязнен, чист, и его ощущаешь так, как это бывает вне города, на природе. Когда действие пьесы происходит внутри дома, в комнате, важным становится время года на дворе. Только осенью так горит костер у станции и такие штормы бывают на море. Только зимой на побережье Кавказа так светит солнце, а на видземском хуторе так сияют снежные холмы. Эти холмы видны за окном деревенского дома, и на фоне их белизны — красные цветы герани на подоконнике.

Автор часто выносит действие на воздух — на строительные площадки, на развилки дорог, к автобусным станциям, которых в Латвии множество. Люди у него не засиживаются в комнатах — уходят, уезжают, приезжают, у порога стряхивают снег, снимают дождевики.

Театр все это может принять за авторскую блажь. Тем более что сейчас не принято педантично следовать ремаркам. Но Приеде указывает не на обязательные детали «правдоподобия», а лишь на то, что он, автор, не видит своих героев вне живой конкретной среды — они в ней выросли, ею дышали, к ней привязаны. Перед сегодняшним театром, более всего чуждающимся натурализма, он ставит довольно сложную задачу. Изображать на сцене природу, быт, все эти холмы и деревья, герань на окнах? Но сегодня все ищут метафору, условность, резкую образность и т. п. Как найти живую условность, не давящую, не умертвляющую такие нужные автору слова, как «сумерки», «дождь», «осень», «солнце»? Очевидно, это непростая задача. Автор лишь предлагает решить ее и делает это вполне деликатно. Театры чаще всего его просто не слушают.

Но иногда, минуя авторские указания, они находят свое решение, и оно бывает точным. В пьесе «Отилия и ее потомки», к примеру, важна география Латвии. Люди все время переезжают с места на место, из города в деревню, меняют адреса и т. д. Автор в ремарках предложил использовать нечто вроде кинофотомонтажа. В театре литовского города Паневежиса поступили проще — повесили вместо задника огромную карту Латвии. Намекнули таким образом, что играют спектакль про своих соседей, а тем, очевидно, не сидится на месте. «Семейная» пьеса, как того и хотел автор, вышла на иной простор.

В эстонском театре «Угала» когда-то давно поставили «Пусть осень». Мне и сейчас кажется, что режиссер А. Сатс нашел самый важный ключ к автору. Действие происходит в приморском городке. Одна деталь спектакля определяла всю атмосферу: большая разлапистая сосновая ветвь спускалась сверху над сценой. Такие ветки бывают только у тех сосен, что растут на ветру, в дюнах. Жители этого края всегда прислушиваются к морю, к переменам погоды. И сосновая ветвь над головами людей жила так же — то замирала, прислушиваясь, то начинала волноваться, ждала шторма, подавала свои сигналы. Люди, разговаривая, поглядывали в сторону моря, старая женщина торопливо увозила в дом детскую коляску…

Пьесы Приеде иногда сопровождают музыкой — ею в театре принято усиливать драматизм, создавать настроение. Такая театральность для этого автора — как косметика для лица, привлекательного живыми красками. Важен реальный звук — человеческого голоса, ветра, застолья в другой комнате, дальней электрички. Ровный шум электрички — это одно, проносящийся рядом с домом скорый поезд «Москва — Рига» — другое, и другой этому в пьесе отклик. Важен реальный свет, очень разный и живой — полдень на море зимой, свет лампы на веранде, потухающие блики костра.

Современный режиссер возразит: не в этом дело. Дело в людях, в их отношениях. А со всеми этими бликами, звуками и запахами театр давно попрощался.

Можно ответить так: театр попрощался, а жизнь, к счастью, нет.

Кстати, в том спектакле театра «Угала» главным, конечно же, были люди. Лица у них были простые, почти без грима, а скромность сценической манеры намекала на непоказную культуру. Их отношения были прочерчены режиссером очень точно, без аффектации. А сосновая ветка над сценой вовсе не бросалась в глаза. Кажется, она была настоящей, но и это — лишь подробность. Просто в театре знали, как создать на сцене жизнь, и любили именно это.

Если бы не приходилось по пьесам Приеде видеть спектакли, похожие на засушенные цветы или, того хуже, на искусственные — с проволочным стеблем, обернутым ядовито-зеленой бумажкой-лентой, — можно было бы и не поднимать разговора о воздухе, свете, звуках и тому подобных деталях.