Портрет лива в Старой Риге

КАРТИНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Комната в женском общежитии, как в третьей картине.

При свете свечи тут все еще сидят т р о е С в и л а н о в, Н а т а, Ю р и к с о н, Р о м а н о в с к и й, Э г л и т и с и Ш т о к м а н и с. Дзинтры нет, но зато есть М а р т а.

Казимир с бокалом вина в руке стоит у окна.

К а з и м и р. Я приношу также сердечную благодарность Марте и тем своим товарищам по курсу, которые не присутствуют, но которые вместе со мной в канун Дня Победы посетили органный концерт в Домском соборе. Нечто подобное я слышал впервые, чего там скрывать, и получил большое духовное наслаждение, особенно от певицы Андерсон{77}.

Б о н и ф а ц и я. А не от органной музыки?

К а з и м и р. Не перебивай меня. А что я получил бы, если б убил вечер у рижских Свиланов? Похмелье, больше ничего, да еще те смотрели бы на меня с высоты второго этажа, думая про себя, что смотрят с седьмого. (Поднимает бокал.)

Э г л и т и с. За что был тост?

К а з и м и р. За… наш курс.

Ш т о к м а н и с. Пусть так.

К а з и м и р. За курземских, видземских, Миервалдиса Штокманиса из Земгалии{78} и нас, латгальских, которые теперь вот, как у нас говорят, встренулись и свели знакомство в Риге в помещении заочного техникума!

Б о н и ф а ц и я. Прямо даже жалко становится, что сессии через неделю конец — аминь, — не так ли, милые?

Ш т о к м а н и с. Домой, домой надо ехать, Бония. Жена да дети ждут, работа ждет…

М а р т а. Хватит тут этой высшей математики.

Ю р и к с о н. Черемуха тоже, наверно, цветет…

Р о м а н о в с к и й. Кукушки кукуют…

Б о н и ф а ц и я. Соловьи, они у нас в пору черемухи так поют, что заслушаешься. В саду, у самых окон, и с каждой весной все безумнее, верно, Кази?

К а з и м и р. Тсс, Бония, дети слушают!

Входят Д з и н т р а и Г у с т а в.

Д з и н т р а. Посмотрите, что у Густава есть! (Включает электричество.)

Ю р и к с о н. Портрет лива!

Э г л и т и с. Гляди-ка…

Р о м а н о в с к и й. Густав, где ты достал?

Д з и н т р а. На чердаке, в фотолаборатории.

Э г л и т и с. Хотел бы я себе такого.

Ю р и к с о н. Каждому хотелось бы.

Ш т о к м а н и с. Учиться у него, вот что надо бы. Построенное им стоит столетиями, а как будет с твоим коровником?

Ю р и к с о н. Подожди, пока я начну свой собор.

Ш т о к м а н и с. Он строил и жилые дома и склады, которые существуют наперекор времени. Учитесь, молодые!

К а з и м и р. Договорились, старик, будем учиться!

Э г л и т и с. Высокие своды Домского собора для нас и сегодня оказались бы крепким орешком, однако он сумел… Старый лив Старой Риги…

Д з и н т р а. Мой прапрапрапраитакдалеедедушка…

Густав дает изображение Улдису Эглитису.

Густав тебе дарит. Бери.

Э г л и т и с. Слушай, я сказал просто так, но…

Д з и н т р а. Смелее, Улди. Густав дает это тебе.

Густав кивает.

Почему именно тебе, подумай, и мы остальные подумаем, но… бери.

Э г л и т и с. Спасибо, Густав. (Берет изображение и бережно ставит на подоконник.)

Г у с т а в обводит взглядом товарищей по курсу, поворачивается и уходит.

Б о н и ф а ц и я. Густав, торт! Твой кусочек!

Д з и н т р а. Айвар и Имант ему отнесут. Пойдите за ним, хорошо? Ария оставляет его, потому что любит Вили Норейко, но он, Густав, писатель, я читала его прощальное письмо… Настоящий писатель…

Б о н и ф а ц и я. Бедный мальчик… Айвар, возьми торт и — бегом.

Ю р и к с о н и Р о м а н о в с к и й уходят.

Все заняты фотографией на подоконнике.

Дзинтра выключает электричество, маленький каменный человечек освещен теперь только свечой, которая все еще горит на столе.

При беспокойном свете свечи лицо лива словно оживает.

(Тихо.) Не плачь, Дзинтра. Возьми торт. Смотри, какой красивый кусочек… Ната тоже возьмет, и. Ешь. Держись, как подобает ливам. Смотри, твой прапраитакдальнейший мигнул глазом!

Э г л и т и с. В самом деле…

М а р т а. Мне тоже показалось!

Б о н и ф а ц и я. Верно же?

И они смотрят на изображение древнего строителя Старой Риги, но мы слышим как бы голос Густава.

К а к б ы г о л о с Г у с т а в а. Ведь о людях нужно судить не по тому, что они в какие-то там минуты говорят или делают. Остается существенное, и важно лишь существенное… Только большинство людей, по-моему, слишком много говорят… И всегда как-то спешат, поэтому пробегают мимо того, где неплохо бы остановиться… Я расскажу им, что можно услышать, если прислушиваться. Если перестать говорить и слушать, что говорят другие. И что можно увидеть, если смотреть.

1971