Портрет лива в Старой Риге

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Комната в женском общежитии. За окном, по ту сторону узкой улочки, виден какой-то амбар Старой Риги. У окна стол, на нем ваза с тюльпанами, круглая коробка торта и завернутая в папиросную бумагу бутылка сухого вина.

Б о н и ф а ц и я С в и л а н, глядя в зеркало, накручивает волосы, а Д з и н т р а Т у н н е, сидя напротив нее у стола, делает очередную запись в своем дневнике.

Б о н и ф а ц и я. Я, если хочешь знать, такой писанине не доверяю. Что ежели эта тетрадь попадет кому в руки и он все про тебя прочтет?

Д з и н т р а. Я вовсе не все пишу.

Б о н и ф а ц и я. Чем тогда, скажи, отличается твой дневник от стенгазеты?

Дзинтра пожимает плечами.

Б о н и ф а ц и я. Прочти мне, к примеру, последнее предложение.

Д з и н т р а. Последнее?

Б о н и ф а ц и я. Ну да.

Д з и н т р а. Оно очень длинное.

Б о н и ф а ц и я. Ну каким может быть длинным одно предложение?

Д з и н т р а (читает). «Я ей…» — Арии! — «…говорю, что Густав должен быть хорошим человеком, раз к нему так спокойно идут даже черные кошки, которые обычно очень пугливы, потому что суеверные люди их шпыняют, а Ария сказала, что дома, в Кулдиге Густав каждый день пишет ей письма — идя на работу, он делает крюк, чтобы пройти мимо ее дома на берегу Венты{65}, и бросает письмо в почтовый ящик, а она вынимает и у себя на работе читает, а после работает и думает о том, что он написал!»

Б о н и ф а ц и я. Точка?

Д з и н т р а. Восклицательный знак.

Б о н и ф а ц и я. Ну, если бы кто взял да стал записывать, сколько всего иной раз я успеваю выпалить, не переводя дыхания… Ах вот оно что… каждый день по письму?

Д з и н т р а. Да. Каждый день. Прекрасна такая любовь, верно, Бонифация? В обеденный перерыв он обычно звонит, и тогда она коротко говорит что-нибудь или отвечает, если в письме был какой-то вопрос.

Б о н и ф а ц и я. Почему ты не зовешь меня Бония?

Д з и н т р а. Я… неловко. Знаешь, и то уж большой героизм, что я говорю тебе «ты», а не «вы».

Б о н и ф а ц и я. На одном курсе учимся!

Д з и н т р а. Да, но… и знаешь, мне больше нравится Бонифация.

В дверь стучат.

Б о н и ф а ц и я. Кто там?

Дзинтра поднимается и идет к двери.

Казимира, пока я не надену платок, не впускай!

Д з и н т р а (посмотрев). Это Густав.

Б о н и ф а ц и я (надевая платок). Пусть войдет.

Входит Г у с т а в.

Д з и н т р а. Арии еще нет. Наверно, зашла в магазин за хлебом или еще куда. Марты тоже нет. Что у тебя в руках? Покажи!

Б о н и ф а ц и я. Бинокль. Где ты достал?

Д з и н т р а. Я знаю, что ты хочешь рассмотреть — портрет лива, верно? (Берет бинокль и направляет на Густава.) Я заметила, как ты слушал, когда Талберг рассказывал…

Б о н и ф а ц и я. Дай мне тоже. (Смотрит.) Такие теперь можно увидеть только в фильмах, вроде «Капитана пиратского корабля» или еще в «Войне и мире», там тоже были… (Отдает бинокль Густаву.)

Д з и н т р а. Я пойду с тобой.

Густав, улыбаясь, качает головой.

Ах да, я забыла… У тебя ведь только…

Б о н и ф а ц и я. Не болтай. Пока придет Ария, Густав попьет с нами чаю.

Д з и н т р а (надув губы, берет с подоконника чайник). Я вскипячу воду.

Б о н и ф а ц и я. Садись, Густав. Чувствуй себя у нас, девочек, как дома.

Густав садится на табуретку.

Д з и н т р а уходит.

(Переставляет со стола на подоконник торт и бутылку вино.) Сегодня Станислав, вот мы и собираемся к деверю на именины, годами не видимся да и не тянет. Уж не знаем, что и как будет, гордые эти рижские Свиланы, только держись. Испокон веку такими были, а теперь ихнюю повысили в детском саду в заведующие, а сам он тоже какой-то там начальник, при центральном отоплении вроде бы… (Переставляет на подоконник и тюльпаны и подает Густаву фотокарточку, которая была прислонена к вазе.) Взгляни на моих детей! Андрису уже двадцать, этот у нас в армии, а близнецам надо спешно доставать белые платья, в июле праздник совершеннолетия{66}… Взрослые люди, а когда это случилось, понять не могу. Такие молодые родители, верно, Густав? Ты тоже удивляешься, как и все… Только ведь мы с Казимиром почти детьми пошли работать на стройку, а там и собственные дети пошли, так и остались с семью классами, а теперь вот решили снова сесть на школьную скамью. По правде-то говоря, поступить в филиал техникума меня два года назад сагитировала моя подруга Леокадия, она теперь на бухгалтерском отделении учится… Что наши мужья скажут, спрашиваю? Мужья тоже могут учиться, отвечает Леокадия, сколько времени они на то же самое пьянство ухлопывают попусту! Не трудновато ли будет, говорю, а Леокадия на это — вот еще! Нам, старым комсомолкам!

Входит Д з и н т р а с чайником.

Не понимаю, куда этот Казимир подевался. В парикмахерской разве что. Что до франтовства — тут он в нашей семье первый. Чего только не делает, чтобы поспевать за модой. Мне ведь тоже нравится, я и сама… но посмотри, например, на это! (Передает Густаву другой снимок.) То ли хиппи, то ли Христос… С трудом заставила подстричься, когда ехали сюда на сессию. Теперь говорит — подстригусь совсем коротко и буду зачесывать волосы на лоб. С него станется. С такого. (Говоря все это, она накрывает на стол. Ее слова вроде бы весьма осуждающи, но голос звучит тепло, и явственно чувствуется, что она гордится мужем.)

Д з и н т р а (наливает в стакан чаю). Густав, пожалуйста.

Густав кладет фотографию на тумбочку, поднимается, извиняется и направляется к двери.

Б о н и ф а ц и я. Ну куда же ты?

Густав останавливается, вынимает из кармана два билета, показывает.

Д з и н т р а. На концерт органной музыки, да, но это же в восемь!

Б о н и ф а ц и я. Успеешь. Еще и половины нет. Попьешь чаю, тогда.

Д з и н т р а. Верно, Густав? Ария за это время подойдет, а ходьбы тут три минуты, не больше, а если она не придет, она будет ждать тебя у входа в концертный зал.

Б о н и ф а ц и я. Ну а как же. Ария из нас из всех самая пунктуальная!

Густав медленно кладет билеты обратно в карман.