Портрет лива в Старой Риге

Б е п о уходит вместе с О т и л и е й.

Хелга убирает со стола конторские книги. Надевает полушубок. Идет к двери.

Гаснет свет.

Возвращается Х е л г а, освещая себе дорогу фонариком. Направляет луч на стол и находит свечу.

В этот момент кто-то входит.

Луч фонарика выхватывает из темноты лицо Ж о р ж и к а.

Ж о р ж и к. Не свети в глаза! Поехали в Ригу. Не возражай, а слушай. Твой чемодан я уже отнес в машину, и мы едем. Не возражай! Летом, когда ты объявила, что выходишь замуж за Бепо, и ушла, я рассказывал анекдоты, тетка и сестра смеялись до слез, а потом, ночью, я в своем углу на кухне выл от горя… Ты не веришь, я знаю, никто не поверит, кто меня знает, обычно я ведь только иронизирую и усмехаюсь, жизнь научила не выказывать… У тебя нет ни отца, ни матери, понимаю, это тяжело, но если такие, как у меня, лучше уж, чтоб их совсем не было. Десять лет на глаза не показывались, а тут, знаешь, отец нагрянул с пол-литром и стал допытываться у тетушки, не выиграл ли я в лотерею, они что-то прослышали о квартире и, видите ли… Бог с ними, я тебя не стану с ними знакомить, если даже на узенькой тропинке придется встретиться, обещаю. Хелга, ты думаешь, мне нужна эта квартира? Нет. Квартира твоя. И никто не посмеет тебя обидеть, никогда. Хелга… Почему ты молчишь?

Загорается электрическая лампочка, и пораженный Жоржик видит, что перед ним не Хелга, а Отилия в полушубке.

О т и л и я. Ты же сам не дал слова сказать, все «не возражай» да «не возражай»… Прости уж меня, старую, задумалась я, молодость вспомнила… Видишь ли, мой первый, отец Мице и Маруты, он тоже впервые объяснялся в потемках, правда, не так длинно…

Входит Х е л г а.

Ну, я пошла. Ты, сынок, скажи все это Хелге, слово в слово.

Ж о р ж и к. Едем в Ригу, Хелга. Твой чемодан…

Х е л г а. В комнате, я принесла обратно… Я не могу. Я поняла это позавчера, когда узнала, что ты будешь ждать меня в Риге на вокзале.

Слышен сигнал газика.

Ж о р ж и к. Я без тебя не поеду.

Х е л г а. Жоржик, ты…

О т и л и я. Погоди, Хелга, не торопись с ответом. Подумай.

Входит Б е п о с транзистором в руках.

Нашел… Дай, я отнесу.

Б е п о. Оставим его здесь, бабушка.

О т и л и я. Как знаешь… (Жоржику.) Зайди на минутку ко мне. (Выходит.)

Ж о р ж и к, оглядываясь, идет за ней.

Б е п о (ставит на стол транзистор). Вот он…

Х е л г а. На вид ничего.

Б е п о. Японцы есть японцы, хотя говорят, что новые модели ВЭФа еще лучше. (Включает.)

Звучит музыка.

Что я слышу, работает?

Х е л г а. Наверно, Витька удачно встряхнул.

Раздается голос диктора, и Бепо ловит другую станцию.

Когда я вам троим носила суп, помнишь, ты был моим мужем, а Витька, даже смешно вспомнить, нашим блудным сыном.

Б е п о. А…

Х е л г а. Жоржик? Брат.

Б е п о. Выходит, в твоем сердце мы были все трое, только…

Х е л г а. Только никто из вас не хотел мириться с тем местом, какое ему было отведено… И я осталась одна. Не стало ни мужа, ни сына, ни…

Б е п о. Сын вроде бы еще…

Х е л г а. Правильно. Сын. Как это я могла забыть своего бедного мальчика. Ясно. Оставшуюся часть жизни я посвящу ему. Постараюсь вырастить из него человека.

Входит О т и л и я.

Бабушка! Где Витька?

О т и л и я. А я надеялась, что ужин на столе…

Х е л г а. Сейчас, бабушка. (Идет к плите.)

О т и л и я. Нечего ночью мчаться на ферму, сказала я себе, там у меня все в порядке. Как всегда… На ферме-то да, а дома? (Снимает полушубок.) Витенька укатил с ними в Ригу. Ему все говорят, чтоб он оставался, а он уперся и ни в какую, пойдет, мол, к родителям Бепо и все расскажет, пусть они и решают… Думаю, завтра к вечеру вернется.

Б е п о. Сомневаюсь.

О т и л и я. Если не вернется, поедем разыскивать… Ужинать с нами будешь? Только и вижу тебя что на ферме, на работе…

Б е п о (тихо). Бабушка…

О т и л и я. Ну?

Б е п о. Отдай мне Хелгу в жены.

О т и л и я. А что она сама говорит?

Б е п о. Не знаю.

О т и л и я. Вот тебе раз.

Б е п о. Думаю, что…

О т и л и я. Мыслитель… Думай, думай. Только помни, что Жоржик…

Б е п о. Жоржик уехал один.

О т и л и я. Да, я решила, что так будет лучше, но я ему наказала, чтобы в субботу был тут, к нашему карнавалу, и, когда Хелга узнает о нем все, что я знаю… Хелга, что ты там делаешь?

Г о л о с Х е л г и. Пеку оладьи, бабушка. А что?

О т и л и я. Пеки, пеки. (Бепо, потихоньку.) Все решит сама Хелга, но принимать до субботы опрометчивое решение я ей не позволю.

Б е п о. Жоржик тебе совершенно чужой, а ты…

О т и л и я. Верно? Мне вполне хватает двух своих кровных внуков, тебя и Дайниса, да еще этот горемыка в ватнике! Так нет, — приехал еще один, поговорил немного и стал не чужой… Ну, ладно, будем есть оладьи и пить чай. Хелга, детка, какой чай будем пить?

Появляется Х е л г а.

Может, заварим липовый цвет?

Х е л г а. Давайте липовый цвет.

Б е п о. А не все ли равно?

О т и л и я. Все равно… Липовый цвет ли, скажем, тысячелистник… Это ведь — день и ночь, бог ты мой… Как живому человеку может быть все равно!

Опускается экран.

На нем: Мице, Улдис, Марута, Дайнис, Лидия, учитель Гринфельд, милиционер, Жоржик и Витька, такие все разные… На последнем изображении к ним присоединяются Хелга, Бепо и Отилия.

Звучит музыка, постепенно затихая.

1970