Портрет лива в Старой Риге

Л и н д а. У меня есть его письмо, да какое это теперь имеет значение, он совершенно другой человек — господи, сидит и учит стишки, прочтет, должно быть, сегодня вечером у елки… Я на него смотрю как на чудо… Как долго вы думаете тут еще пробыть?

Р а с м а. Я сняла дом до первого апреля. Денег у нас потом хватит на обратную дорогу да на самое первое время, пока я не устроюсь в Риге на какую-нибудь работу.

Л и н д а. Эге… А я считала, что…

Р а с м а. Ты просчиталась. Те, кто тебя информировал, видимо, не знали ни о приемных детях Сильвии Шване, ни о… ни о многом другом.

Л и н д а. Эге… Хорошо, я смываюсь.

Р а с м а. Ну разумеется.

Л и н д а. Нет, вы меня не так поняли, я просто… Можно, я нагряну как-нибудь вечерком?

Расма пожимает плечами.

Хорошо, я нагряну. До свидания.

Расма не отвечает.

(Идет к Юрису, непроизвольно прижимается к нему.) Не сердись на меня, мальчик… Прощай пока, но в беде я тебя не покину, не рыдай! (Целует Юриса, поднимается по лестнице и исчезает.)

Юрис встает.

Расма смотрит на него.

Ю р и с. Мама, как я теперь буду жить, и зачем?

Р а с м а. Я начну работать, или снова модельером, или где в другом месте, потому что никакая работа меня не пугает, и мы…

Ю р и с. Когда я спросил, как я буду жить, я думал не о том, что я буду есть…

Р а с м а. Об этом ты никогда не думал, никогда… Ты всегда был сыт, одет и находился в тепле, тебе не надо было в семилетнем возрасте идти в пастухи, как это пришлось сделать мне, ты мог пойти в школу и смог бы пойти в университет, как большинство твоих школьных товарищей, мы с папой доставали тебе все возможное, но ты ничем не интересовался, решительно ничем, даже тем, что делает папа на своей фабрике и что делаю я, тебе это было настолько безразлично, что папа давно уже перестал дома что-либо рассказывать, верно, потому у тебя и создалось впечатление, что он легко скользит по поверхности и на него может свысока поглядывать даже старая тупая корова на элкшкенской обочине… На папиных плечах, к твоему сведению, держалась вся фабричная техника, и в первые месяцы без него там было трудно, мне многие говорили…

Ю р и с. Но… кто же должен был меня заинтересовать, может, надо было прийти голубой корове и поговорить со мной?

Р а с м а. Юри… Ты это мне? Разве я не говорила тебе сто раз, чтобы ты…

Ю р и с. Хорошо, хорошо, ты в самом деле говорила, припоминаю… (Нечаянно звенит колокольчиком.) Если б Розановы знали, что я за человек, захотели бы они встречать вместе с нами Новый год?

Р а с м а. Боюсь, их это стесняло бы, потому что они, видя тебя, все время думали бы о… (Осекается.)

Ю р и с. Так же как и ты, не правда ли?

Расма молчит.

Так же как и ты… Хорошо. Когда придет Линда, я уйду вместе с ней.

Р а с м а (неожиданно и нежелательно для самой себя резко). Сначала научись пройти через двор и вернуться обратно.

Ю р и с. Да, это мне еще не удается, но я попробую. (Спускается вниз, первый раз покинув помост навеса, и медленно направляется через двор в сторону моря. Каждый шаг требует от него огромных усилий.)

Р а с м а (испугавшись и чувствуя, что свершила что-то трудно поправимое). Дальше не нужно, иди обратно… Юри! Ты слышишь?

Юрис, напрягая все свои физические и духовные силы, идет через двор.

Неподалеку от каменного забора он останавливается. Протягивает к морю руку с колокольчиком.

Расма смотрит, прижав к губам ладонь.

Сцена медленно темнеет.

Робко звенит колокольчик.

Затем сцена погружается в темноту. Колокольчик падает на землю, катится, звеня, стукается о камень и умолкает.

1972