Лягушка в молоке

Мы практически жили на кухне, потому что там было тепло и чай под рукой. Одну тарелку и ложку нам удалось выменять на мою старую юбку, это нам подфартило. Том периодически сбивал голубей, я чистила их от перьев и обливала обеззараживающим зельем — так мы спасались от орнитоза и прочих гадостей, которые могли переносить птицы. Очищенные тушки мы варили в кастрюле и ели бульон с мясом и сухарями. Приправ у нас не было, но соль имелась — тоже из моих запасов, я купила соль на Косой аллее, потратив немного общих денег. К сожалению, голуби перепадали нам нечасто, за птиц гоняли, пару раз нам приходилось удирать на предельной скорости, так что мы особо не увлекались браконьерством. Дни мы проводили однообразно: завтракали чаем и сухарями, уходили в парк повторять пройденный материал или собирать опавшие ветки с деревьев, в обед мы перекусывали в парке сухарями и водой из бутылок, а вечером долго пили чай с теми же сухарями или с бульоном, что было сродни празднику.

Через две недели жизнь наша устаканилась, появилось даже подобие рутины. Ночью я рассказывала Тому сказки. Благодаря бабушке, я знала их великое множество. К тому же, помогало воспоминание о телевизионных мультфильмах и кино. Чего только Том не выслушал от меня за эти ночи. Я рассказывала про Алладина, про Кота-в-сапогах, про Емелю-дурака и про смелого мангуста, победившего змеиную семью. Мы спали вдвоём на узкой кровати Тома, согревая друг друга своим теплом. Реддл застенчиво признался мне, что никогда ни с кем не спал, его даже никогда никто не обнимал. Теперь он засыпал, как маленький, устроив голову на моём плече. Он почти мурчал, как Рекс, когда я легко гладила его по голове и тихонько дула в затылок, обещая, что всё будет хорошо. Никакой сексуальной подоплёки в наших совместных ночёвках не было, Том цеплялся за меня, как за спасательный круг в море, да и мне он был жизненно нужен.

Уже начались налёты германской авиации, но пока бомбили аэродромы и доки. Я знала, что скоро всё изменится. Прилетели совы, принесли списки и куцые кошельки. Спасибо Попечительскому совету, нас хоть и выставили из магического мира, но деньги прислали аккуратно. Мы помчались за учебниками на следующий день, довольные, что мантии нам покупать не придётся, я уже перешила имеющиеся. Выбрав погожий день, я постирала всю одежду и высушила её на солнышке, потом даже выгладила. Утюг на углях тоже нашёлся у сторожа, хорошо, что он не успел его пропить. Вот интересно, сторож бы без нас загнулся или нет? Мы его регулярно подкармливали, а он каждый день где-то напивался в дым. В общем, уживались мы вполне мирно.

Оценки у Тома снова были сплошь самые высокие, да и у меня дела шли неплохо. Я получила целых два «Великолепно»: по гербологии и чарам, остальные были «Выше ожидаемого». Не зря я торчала в библиотеке всё свободное время, я очень собой гордилась. Так вот, мы купили новые учебники, и Том погрузился в сладостный мир новых знаний. Я зачёркивала дни на самодельном календаре и всё больше мрачнела. Налёты на Ист-Энд и Сити приближались с пугающей быстротой. Благодаря сэкономленным на мантиях деньгам, мы купили хорошую обувь мне и Тому, а ещё по случаю купили килограмм синей шерсти, я засела вязать свитера. Одновременно я выяснила, где ближайшие станции метро, и сложила всю одежду в сумку. Теперь в любой момент я могла схватить Тома за руку и рвануть к ближайшему укрытию. Одеяло и подушки я намеревалась захватить с собой, не помешает.

Пока на улицах стояло затишье, лондонцы вовсю делали вид, что никакой войны не существует. Все бодро передвигались по улицам, девушки носили нейлоновые чулки, пиджаки в стиле «милитари» и узкие юбки-карандаш. Как же меня раздражало отсутствие колготок, кто бы только знал! Нейлоновые чулки стоили дорого, более полутора фунтов, а рвались почти моментально, да еще перекручивались. Я купила одну пару и берегла её на торжественный случай. В остальные дни я обходилась носочками и гольфами. Носки Тому я регулярно штопала, надо отдать ему должное, носил вещи он очень аккуратно. Как и ожидалось, после получения писем сторож вообще перестал обращать на нас внимание, а мы совершенно от этого не страдали. По сравнению с прошлым летом мы жили весьма неплохо, хотя питание было однообразно до умопомрачения. По крайней мере, еда у нас была. Том неоднократно благодарил меня за сухари и смущался, что сам ничего не запас. Он клятвенно обещал исправиться в следующем учебном году.

Семнадцатого августа я устроила день большой уборки: вычистила всю кухню и прибралась в комнате Тома, помыла все коридоры, где мы оставили пыльные следы — в общем, постаралась свести к минимуму следы нашего пребывания. Том не задал ни единого вопроса, покорно таскал мне вёдра с водой и помогал прибираться. Восемнадцатого августа, ближе к вечеру, я собрала все наши нехитрые пожитки, устроила большое чаепитие и решительно взяла Тома за руку:

— Пошли.

— Куда, Хел? У нас комната оплачена с двадцать второго, а сегодня только восемнадцатое…

Я честно ответила:

— Том, сегодня будет большой налёт. Вот что хочешь говори, но иди со мной. Я чувствую, и всё тут.

Том даже не сомневался.

— Раз ты чувствуешь, я тебе верю. Пошли. А куда мы идём?

— На станцию метро «Ноттинг-Хилл Гэйт». Будем там торчать, пока сирена не взвоет.

И мы пошли. Сторожу мы оставили чайник и аккуратно закрыли за собой дверь. По своему обыкновению, он дрых, прикрывшись газетой.

На станции царило обычное оживление, мы торчали поблизости от входа в метро, поэтому, когда завыли сирены, оказались внутри в числе первых и успели занять непродуваемый угол у перрона. Народу набилось много, но люди старательно поддерживали дисциплину и цивилизованно рассаживались поудобнее. Я укутала Тома в одеяло и села на подстеленную простыню и подушку. Другую подушку я положила себе на колени:

— Постарайся поспать, ночь будет долгой.

Том честно постарался устроиться поудобнее, только смиренно попросил:

— Расскажи мне сказку, пожалуйста…

Мне давно нравились «Звёздные войны», поэтому я тихо заговорила:

— Давным-давно, в далёкой-далёкой галактике…

Том уснул, когда Энакин оказался на корабле. Я откинулась к стене и постаралась сосредоточиться. Мне спать нельзя — проснёмся без вещей, этого нельзя допустить. Читать было невозможно, слишком тускло горели лампочки, так что я тихонько вытащила спицы и сосредоточилась на вязании на ощупь. Необходимость считать петли и соблюдать рисунок заставили меня сконцентрироваться и не отвлекаться на далёкий гул. Эта ночь была длинной, одной из самых длинных ночей в моей жизни. Том хорошо спал, изредка посапывая, это согревало моё сердце.

Он проснулся, когда было ещё темно, и заставил поменяться с ним местами. Я вручила ему всё наше состояние, маленькую дамскую сумку с застёжкой «поцелуйчик», он спрятал её под одеждой и сел рядом. Я укрыла нас обоих одеялом и задремала. Проснулась я в скором времени, Том тряс меня за плечо и приговаривал:

— Хел, пора.

Мы вышли из метро организованно, где-то далеко в небе был виден черный дым пожарищ, но видимых разрушений поблизости не было. Мы добрались до Гайд-парка, умылись и перекусили, а потом со стоном упали на траву. Людей около нас устроилось немало, из болтовни мы поняли, что налёт был, бомбили Ист-Энд, люди видели пару десятков самолётов над городом. Я немного полежала, а потом решительно поднялась:

— Пойдем, поможем.

Том посмотрел на меня с ужасом:

— Нам нельзя колдовать вне школы, ты забыла?

Тут меня понесло:

— А без колдовства мы что, ничего не можем? Вставай, говорю! Успокоить, помочь, до медпункта довести, развалины проверить, пожар помочь тушить — на это палочки не нужно. Пошли.

И мы пошли. Целый день мы помогали тащить вещи погорельцам, помогали таскать воду пожарным, помогали доводить до сортировочного пункта растерянных людей, помогали, как могли. Ближе к вечеру пожарные выгнали нас из квартала, потому что ожидали новых налётов. Не зря ждали, налёт повторился вечером. Мы почти добежали до метро, когда завыла сирена. В этот раз нас несла толпа, мы еле устроились практически на шпалах. Зато Том отрубился моментально. Я тоже устала, но уложила его и встала рядом. Молодая женщина по-соседству усмехнулась:

— Боишься спать? Я тоже.

Она кивнула на пожилую женщину, спящую сидя.

— Мы с теткой спим по очереди. Вы с братом тоже?

Я кивнула. Чтобы не уснуть, мы стали беседовать. Она рассказала мне, что родом из Лондона и много знает про этот удивительный город. Она оказалась историком и поведала мне мрачную историю Тауэра, про его тюрьму и знаменитых женщин, нашедших там свой конец. В свою очередь, я рассказала ей историю Великой Октябрьской Социалистической революции, объяснив, что отец был русским моряком и много говорил о Родине. Понимаю, что обмен был неравноценным, но не про битвы Галактики ей рассказывать, в самом деле?

Так мы скоротали время, ночь прошла быстрее предыдущей. Утром мы мило распрощались и больше не виделись. Когда мы вышли из метро, люди внимательно слушали речь Черчилля по радио, мы к ним присоединились. Черчилль говорил взвешенно и продуманно, он назвал день восемнадцатого августа «Труднейшим днём», и призывал набраться силы духа и терпения. Лично для меня образцом силы духа послужил молочник, который бодро шагал по развалинам, неся в руках деревянную коробку с бутылками молока. Он вышел на работу, как будто ничего не произошло, показывая презрение к фашистским истребителям. Еще один мужчина растрогал меня чуть ли не до слёз: под разбитым вторым этажом он невозмутимо дописывал на табличке с названием бара: «Работаем, как обычно».

У лондонцев своеобразный характер. Но это сильный и ироничный характер, закалённый веками проживания в мегаполисе. Ночь двадцатого августа мы провели в приюте, в комнате Тома. В приюте всё было, как обычно, мы посовещались и решили остаться там на все оставшиеся две ночи. Том заявил:

— Ты чувствуешь, когда будет налёт, а я чувствую, что сюда бомба не попадёт.

Я была такой уставшей за последние два дня, что не имела сил возражать:

— Хорошо. Я слишком устала, мне плевать.

С этими словами я завалилась на кровать и проспала двенадцать часов. Ночь была спокойной, когда я проснулась, была уже половина девятого утра двадцать первого августа. Мы устроили большой банный день, а потом снова уснули. Проснулись мы от воя сирены. Том мрачно усмехнулся:

— В метро не пойду, а то ты опять спать не будешь и загонишь себя до истощения. Пошли на крышу, посмотрим на представление.

Терять нам было нечего, так что мы действительно забрались на крышу в потёмках. Сначала мы услышали гул, а потом увидели чёрные точки. На город летели бомбы, а мы смотрели на пожары и слушали взрывы. Горели многочисленные пожары, гремели взрывающиеся бомбы, а мы плакали, прижавшись друг к другу. Через два часа мы вернулись в комнату, не зажигая свет. Пьяный сторож копошился в своей берлоге, но у него тоже было темно. Не помню, как мы уснули. Утром Том растолкал меня, помог собрать вещи и твёрдо сказал:

— В «Дырявый котёл» пойдем вечером. Пошли помогать.