Лягушка в молоке

Глава 5

Заканчивался первый семестр, а я так и не нашла способ избежать возращения в маггловский мир. Памятуя прошлое голодное лето, с каждой трапезы я утаскивала в тумбочку пару кусков хлеба или булочку. Сушила я их на исписанном пергаменте, аккуратно убирая в холщовый мешок готовые сухари. Мешочек у меня был всего один, я сшила его из остатков ткани, купленной Томом. Дорогой отрез мы покупали у магов, так что на ткани были чары крепости, яркости цвета и длительной чистоты. Это было прекрасно для одежды, а вот мешочек мне хотелось бы иметь с чарами невидимого расширения. Пришлось напрячь мозги и внимательно оглядеться. Мне скоро удалось найти решение трудной проблемы. Около меня в библиотеке часто усаживался ученик выпускного курса Равенкло, нелепый карлик Филиус Флитвик. Я внимательно присмотрелась к его мантии и обнаружила видимые следы неуклюжей починки. Выбрав удобный момент, я обратилась к нему:

— Мистер Флитвик, не могли бы вы уделить мне минутку?

Когда ошарашенный юноша кивнул, я торопливо затараторила:

— Меня зовут Хелена Смирнофф, я учусь на втором курсе Слизерина. Мне позарез нужно научиться накладывать чары незримого расширения. Обязуюсь в обмен на ваше время привести в порядок всю вашу одежду. Я хорошо умею шить, обещаю, вы будете прекрасно выглядеть в своих мантиях.

Флитвик хмыкнул в ответ:

— Что, плохо подшил? Да, не умею я с иголкой возиться. Ладно, Хелена, договорились. Завтра после ужина встретимся на третьем этаже, возле статуи Мнемозины. Принеси какой-нибудь предмет, на который нужно наложить чары. Кстати, зови меня Филиус.

Я знала, о каком месте он говорит, так что счастливо улыбнулась в ответ. Пришлось выложить все сухари, выстирать мешочек и высушить его заклинанием, но дело того стоило. Я не очень любила применять многие бытовые чары, предпочитая обходиться обычными способами. Я обратила внимание, что постоянное применение «Репаро» делало вещи хрупкими, частое обновление чар чистоты тоже уменьшало срок службы предметов, и так далее. Ладно, будем надеяться, что одного заклятья недостаточно, чтобы мешок расползся у меня в руках.

Флитвик меня не подвел, он оказался прекрасным учителем и дружелюбным собеседником. Не скажу, что слету научилась правильно накладывать чары расширения, нам пришлось встречаться трижды, пока я не сумела правильно зачаровать мешочек. Наши отлучки с Филиусом не остались незамеченными, на третий день меня выловил Том.

— Что у тебя с этим карликом с Равенкло? Помощь нужна? — Том хмуро вглядывался мне в глаза.

— Он подтягивает меня по чарам, ничего особенного, — я постаралась как можно беззаботнее пожать плечами, — все в порядке, Том.

Он гневно повысил голос:

— Не ври мне! У тебя по чарам все отлично получается, Хелена. Ты что-то натворила? Он тебя шантажирует?

Я даже рот приоткрыла от удивления. Он за меня волнуется! Это так трогательно. Тома я воспринимала, как маленького непутевого братишку, умненького и талантливого, но малыша. Меня затопила волна умиления.

— Не волнуйся, Том. Мне захотелось выучить чары незримого расширения, я об этом с первого посещения Косого переулка мечтаю. Ничего криминального, спасибо за заботу.

Том ощутимо расслабился, но сразу же гневно заиграл бровями:

— Это не забота, а простой здравый смысл. Ты же тоже со Слизерина…

С этими словами он резко развернулся и ушел. Я тоже поспешила на следующий урок, но весь день у меня держалось отличное настроение. Ему пришлось признать, что он обо мне беспокоится. Это великолепно — знать, что кто-то о тебе волнуется.

Флитвик притащил мне гору одежды, я пообещала ему, что верну все готовое после зимних каникул. Вот и нашлось дело на две недели. Я сняла с Филиуса мерки, и мы расстались хорошими приятелями.

Как это ни удивительно, наилучшие отношения у меня сложились с Гербертом Бири. Казалось бы, он должен меня недолюбливать из-за моих неудач с его разлюбезными цветками-корешками, а получилось наоборот. Гербология была у нас последним уроком, так что я оставалась в классе, помогала наводить порядок в теплицах после визитов возбужденных учеников. Я сметала землю с тропинок, собирала инструменты и мыла их. Профессор травологии принимал у меня мокрые лопатки и грабельки и тщательно протирал их ветошью. Потом мы сортировали и раскладывали инструменты в ящики. Времени уборка занимала много, но домовикам вход в теплицы был воспрещен. Герберт ценил мою помощь, мы много разговаривали, болтали обо всем на свете. Он догадался о природе моего дара, пообещал, что будет молчать, и мне велел помалкивать. Я поделилась с ним наблюдением, что после появления в моей жизни кота растения стали меньше на меня реагировать. Профессор заинтересовался, а через несколько дней сказал мне интересную вещь: если я буду жить с десятком котов или парой книззлов, вообще смогу заниматься собственным садом. Пока у меня не было возможности содержать даже одного котика, но на будущее я запомнила, что кошки и особенно книззлы благоприятны для моей жизни с живыми растениями поблизости.

В последний день занятий профессор вручил мне ключ от теплицы с ядовитой фасолью и подарил настоящий рождественский подарок: дорогую бордового цвета тетрадь для наблюдений. Мне было нечем отблагодарить его, но Бири отмахнулся. Он пообещал мне, что опубликует данные моих наблюдений за тентакулой.

— Неизвестно, кто кому должен, мисс Смирнофф. Вы сделаете всю работу, а я буду принимать поздравления от коллег.

Я в ответ мило улыбалась: обмен был равноценным. Другой бы мне «Слабо» да «Отвратительно» ставил и был бы прав, а профессор возится со мной, еще и подарки дарит.

К себе в гостиную я шла веселая, прижимая к груди ценную тетрадку. На пути мне снова попался Том, подозреваю, что он меня караулил. Он сообщил мне, что уезжает на все каникулы к очередному приятелю, а мне дарит обещанный подарок на Рождество. Я проворно открыла небольшую коробочку и ахнула: внутри лежал кусок настоящего туалетного мыла с нежным запахом цветов. Летом я раскошелилась на мыло, но берегла его, как зеницу ока, и уж конечно оно было куда более дешевым. Я приготовила для Тома белый платок с его монограммой, но теперь мой подарок казался мне совсем жалким. Поэтому я решилась и вручила Тому тетрадь.

— Поздравляю, Том.

Он был совсем еще мальчишкой, поэтому не смог сдержать эмоций и очень обрадовался.

— Ух ты, спасибо! Знаешь, у Альфарда Блэка есть такая, как она мне нравится! Только цвет не очень… ты не обидишься, если я превращу ее в черную тетрадку?

Я улыбалась, мне был приятен его живой восторг. Я милостиво согласилась, и Том убежал от меня, прижимая черную тетрадь к груди.

На следующий день уезжал поезд в Лондон, я выловила Тома, молча перекрестила, поцеловала в лоб и попросила быть осторожным. Он удивленно на меня смотрел, но вытерпел все процедуры и тихонько ушел. Я немного волновалась, что он оттолкнет меня, но решила показать Тому, что у него тоже есть неравнодушный человек в большом недобром мире. Даже если он и считал себя самодостаточным, ему требовалась забота, как любому ребенку.

Я осталась одна, все ученики Слизерина уехали по домам. Мне вообще не было скучно, каждый день я бегала и заполняла опросник профессора Бири. Тентакула мне неизменно радовалась и лезла обниматься. Сначала я думала, что она пытается усыпить мою бдительность и отомстить за прерванное развлечение с шарфом того мальчишки, но постепенно удостоверилась, что растению просто нравлюсь я и моя некромантия. Фасоль обожала мое дыхание, я складывала руки трубочкой и дышала на ее цветочки. От моего внимания тентакула пошла в рост и выбросила новые побеги. Из разговоров в гостиной я знала, что стручки тентакулы довольно дороги, цена на черном рынке колебалась от десяти до двенадцати галлеонов за штуку. Я выпросила у растения целых три стручка, она сама сбросила их на землю по моей просьбе. Я аккуратно сложила неожиданное богатство в платочек и спрятала понадежнее. Опросник быстро заполнялся, сухари складировались в мешочке с чарами, так что я была настроена оптимистично.

Свободное время я проводила в библиотеке, делая домашние задания по всем предметам, вечера коротала в гостиной у камина, подшивая мантии Флитвика и поглаживая кошек, оставленных мне на попечение. Девочки из кружка рукоделия доверили мне домашних любимцев, так что спали мы вшестером на моей кровати. Поскольку кошки были полезны для моего дара, я с удовольствием разрешила пушистым клубочкам делить со мной мягкую постель. Рекс тоже не возражал, он занял лучшее место на подушке над моей головой, остальные размещались хаотически. В близости кошек была еще одна выгода: коты меня согревали.

В эти каникулы я много думала о своей семье, которой еще не было. Меня с младенчества окружали одни женщины. Дед был военным и сложил голову в афганской войне, отец тоже служил и погиб в начале девяностых в первом Чеченском конфликте. Отца я вообще не помнила, видела только несколько фотографий. Веселый молодой лейтенант, держащий на руках юную маму в подвенечном платье, никогда не ассоциировался у меня с понятием «отец». Я родилась в тысяча девятьсот девяностом году, маме тогда было тридцать два года. Я была первым и последним ребенком, она так и не оправилась до конца после тяжелых родов. Сколько себя помню, мама была на дежурстве или спала. Она работала фельдшером на скорой, пахала сутками, иногда выходила сутки через сутки, чтобы побольше заработать. Тетя Люся была моложе мамы на десять лет, она много шила для клиентов и никогда не уставала учить меня житейским премудростям. Бабушку я любила больше всех, потому что провела с ней все семь лет до школы, да и потом именно она провожала и встречала меня, кормила, заботилась, ругала и хвалила, она же посещала родительские собрания — жаль, не попала на мой выпускной. Она умерла, когда мне было пятнадцать лет, чуть-чуть не дожив до семидесяти двух. Мама попала в аварию через год, еще полгода лежала, а потом тихо угасла. Тетя Люся работала днями и ночами, но заставила меня закончить медицинский колледж.

Мне всегда было не до отношений, я даже ни с кем не встречалась. Разумеется, я заглядывалась на красивых мальчишек, но взросление мое пришлось на трагический период, семейные проблемы перевешивали все остальное. Потом нужно было учиться и подрабатывать, чтобы закончить учебу, на отношения просто не оставалось сил. Когда я начала работать в роддоме, ситуация с финансами стала менее катастрофической, чем последние несколько лет. Мы с тетей обе вздохнули с облегчением, я стала уже подумывать об институте, но судьба распорядилась иначе. К тому же, в роддоме был специфически женский коллектив, так что знакомиться было не с кем. Был у меня короткий роман с любвеобильным анестезиологом, но серьезных последствий он не имел, и это к лучшему. Боря был мил и обаятелен, но влюбчив до умопомрачения. Все новенькие медсестры и акушерки испытывали на себе его любовный напор. У него была «официальная» невеста, которая героически терпела его постоянные закидоны, я бы так не смогла. Я успела проработать в роддоме почти четыре года, а невеста Бори так и не стала его женой. Не уверена, что ее мечта вообще когда-нибудь осуществится.