Раздражающие успехи еретиков

IV

Дейрос, бухта Уайт-Сэйл, баронство Дейруин, Лига Корисанды

Прогремел новый раскат грома, и поднялась новая стена грязно-белого дыма, пронизанная вспышками пламени, когда линия чарисийских галеонов снова величественно проплыла мимо плавучих батарей.

Быстрый, дисциплинированный рев их орудий возымел свое действие. Три батареи, стоявшие на якоре, уже замолчали, превратившись в руины, несмотря на их тяжелые фальшборта. Деревянные суда было чрезвычайно трудно потопить, стреляя сплошными ядрами, главным образом потому, что пробитые ими отверстия были относительно небольшими и большинство из них, как правило, находились выше ватерлинии. Однако это все еще можно было сделать, и один из больших, прочно построенных плотов круто накренился, начав оседать по мере того, как в него заливалась вода. Другой был сильно объят пламенем, а третий был просто прострелен насквозь. Остальные четверо все еще действовали, хотя их огонь начал ослабевать, и в воде вокруг них плавали тела, где их вытолкнули из орудийных портов, чтобы освободить место для уцелевших орудийных расчетов и обслуживать свое оружие.

С такого расстояния, на фоне города Дейрос и сверкающих вод бухты Уайт-Сэйл, это могло показаться почти великолепным зрелищем, турниром, устроенным для развлечения и переживания. Но только в том случае, если зрители сами не испытали то же самое, а Кэйлеб Армак испытал это на себе. Он знал, что происходит с хрупкими телами людей, когда ядро пробивает тяжелые деревянные фальшборта в облаке смертоносных осколков. Когда человек, стоящий рядом с тобой, был превращен в кровавую кашу ядром в двадцать или тридцать фунтов. Когда крики раненых пробиваются даже сквозь оглушительный гром твоих собственных орудий. Когда палуба, которая была отшлифована для сцепления перед боем, забрызгана, покрыта узорами и окрашена человеческой кровью.

Он знал, что на самом деле видит, и стоял с плотно сжатым ртом, наблюдая за сражением, крепко сложив руки за спиной. Он был без доспехов, даже без меча на боку, и это было одной из причин, по которой его рот был сжат в такую жесткую линию.

К несчастью для того, что он действительно хотел делать в этот момент, его официальные советники — и Мерлин — были правы. Борьба с обороной города Дейрос могла иметь только один исход. Какими бы доблестными ни были люди, стоящие за орудиями этих осажденных плотов, они вряд ли смогли бы долго противостоять огневой мощи флота Кэйлеба. Если уж на то пошло, пытаться использовать против них все силы галеона под непосредственным командованием Кэйлеба было бы глупо. Корабли только мешали бы друг другу, и возможность разрушительных столкновений между дружественными подразделениями была бы очень реальной в таких переполненных, задыхающихся от дыма условиях.

И, как безжалостно указал Мерлин, если в любом случае было непрактично использовать все его галеоны, то не было никакого возможного оправдания для использования «Эмприс оф Чарис». Не то чтобы Кэйлебу нужно было что-то доказывать в отношении своей личной храбрости, чтобы мотивировать подчиненных ему людей. И «подвергнуться риску», когда для него не было острой военной необходимости — и когда у них с Шарлиэн еще не было наследника, — было бы не просто ненужным, но и преступно безрассудным. Один неудачный выстрел мог иметь катастрофические последствия не только для Кэйлеба, но и для всех людей, которым он был обязан и которых обязался защищать.

Аргумент об обязательствах, по мнению Кэйлеба, был особенно сильным ударом ниже пояса, даже для Мерлина. Тем не менее, он был вынужден признать эту точку зрения, и поэтому последние три часа стоял у поручней юта «Эмприс оф Чарис», наблюдая с безопасного расстояния за пределами досягаемости артиллерии, как другие корабли принимают на себя основную тяжесть боя.

Это не было полностью односторонним. Как и предполагали Кэйлеб и его старшие командиры (в немалой степени на основе «видений» сейджина Мерлина), Гектор из Корисанды действительно запустил в производство артиллерию нового образца. У него все еще было далеко не так много новых пушек, как ему, несомненно, хотелось бы, но у него, очевидно, был свой эквивалент Эдуирда Хаусмина. В дополнение ко всем совершенно новым пушкам, которые выходили из его литейных цехов, какой-то чертовски умный корисандский зануда придумал, как приварить цапфы к существующим пушкам, точно так же, как это сделал Хаусмин. Очевидно, он тоже усердно занимался этим в течение нескольких месяцев, что помогло объяснить, почему два галеона Кэйлеба были вынуждены покинуть боевую линию для ремонта и почему корабли, вступившие в бой с этими плавучими батареями, уже понесли более двухсот собственных потерь.

— Почему эти идиоты не могут признать неизбежное и спустить свои флаги, прежде чем погибнут еще люди… с обеих сторон? — он наполовину закричал, наполовину зарычал.

— Вероятно, потому, что они знают свой долг, когда видят его, ваше величество, — тихо сказал Мерлин. Мышцы челюсти Кэйлеба напряглись, а его карие глаза гневно сверкнули от бесконечно уважительной нотки упрека в тоне его главного телохранителя. Но затем ноздри императора раздулись, он глубоко вздохнул и кивнул.

— Ты прав, — признал он. Это было не совсем извинение, но и не совсем упрек. Он повернул голову, чтобы одарить Мерлина кривой улыбкой. — Просто ненавижу видеть так много убитых и раненых, когда в конце концов это ничего не изменит.

— В конечном счете, вы, вероятно, правы в этом, — согласился Мерлин. — С другой стороны, им может повезти. Ядро в совершенно неправильном месте, искра в погребе, разбитый фонарь где-то под палубой… как любит подчеркивать граф Грей-Харбор, первое правило битвы заключается в том, что то, что может пойти не так, пойдет не так. И, как однажды заметил ему ваш отец, это справедливо для обеих сторон.

— Знаю. Но от того, что ты прав, мне не становится лучше.

— Хорошо. — Брови императора приподнялись при ответе Мерлина, и стражник с сапфировыми глазами немного печально улыбнулся ему. — Кэйлеб, прежде чем все это закончится, погибнет очень много людей. Знаю, вам будет труднее, но надеюсь, вы простите меня, если я скажу, что чем дольше вам потребуется, чтобы начать принимать это как должное, тем лучшим человеком — и императором — вы будете.

По другую сторону от Кэйлеба глаза князя Нармана задумчиво сузились, когда он увидел, как император кивнул в серьезном согласии с наблюдением сейджина. Дело было не в том, что Нарман был не согласен с наблюдением Мерлина. По правде говоря, сам Нарман был вполне способен на крайнюю безжалостность, когда того требовала необходимость, но от природы он не был кровожадным. На самом деле, его безжалостность была почти реакцией на кровожадность, которую часто проявляли некоторые правители — на ум пришел Гектор из Корисанды. У него всегда была склонность сосредоточивать свою безжалостность на узко определенных целях, ключевых личностях, чье хирургическое устранение наиболее продвинуло бы его планы, и массовый хаос оскорблял его. Это было грязно. Хуже того, это было небрежно, потому что обычно указывало на то, что он не смог должным образом идентифицировать критически важного человека или людей, удаление которых было действительно необходимо. Что, помимо всего прочего, означало, что в конце концов он, вероятно, убил больше людей, чем должен был.

Это также было причиной того, что, хотя он бесконечно предпочел бы императора, который был немного более безжалостным, чем он должен был быть, императору, который не был достаточно безжалостным, он не возражал против заявления сейджина. Однако были и другие причины, и некоторые из них были довольно неожиданными. К его удивлению, Нарману действительно понравился Кэйлеб. Он был вполне порядочным молодым человеком, что было достаточно редким явлением за пределами рядов глав государств, и Нарман предпочел бы сохранить его таким как можно дольше, особенно учитывая, что Кэйлеб также собирался стать шурином дочери Нармана. Но, полностью отбросив это личное соображение, последнее, что было нужно Сейфхолду, — это чтобы молодой человек, который с сожалением был готов потопить весь флот графа Тирска, если бы его условия капитуляции были отклонены, превратился в молодого человека, который бы совсем не сожалел об этом.

И все же, как бы сильно Нарман ни одобрял заявление Мерлина, это было не то, что обычно говорят телохранители. Особенно, когда один из них был императорским телохранителем. Нарман был готов к тесным отношениям между Кэйлебом и сейджином. Такого рода связь между аристократом и его самыми верными и доверенными слугами была только ожидаемой, и Мерлин спас жизнь не только Кэйлебу, но и архиепископу Мейкелу и графу Грей-Харбору, не говоря о сверхчеловеческих, уже легендарных усилиях сейджина спасти жизнь короля Хааралда, в проливе Даркос. Чего нельзя было ожидать, так это того, что этот слуга станет почти… наставником императора. «Наставник» было не совсем подходящим словом, как хорошо знал Нарман, но оно было близко к этому. Кэйлеб прислушивался к Мерлину и ценил взгляды и мнения сейджина по огромному спектру решений. Конечно, в отличие от слишком многих правителей, Кэйлеб обладал невероятно ценной (и, к сожалению, редкой) способностью прислушиваться к своим советникам. Никто никогда не принял бы его за нерешительного человека, но сама его решительность придавала ему уверенности в том, что он должен спрашивать мнения других, чьему мнению он доверял, прежде чем принимать решение. Тем не менее, было что-то другое в том, как он прислушивался к мнению Мерлина.

Не делай этого, Нарман, — сказал себе князь. — Это твое любопытство снова приведет тебя к неприятностям, если ты не будешь осторожен. Если бы Кэйлеб хотел, чтобы ты знал, почему он так уважает советы сейджина Мерлина, без сомнения, он бы тебе уже сказал. И нет, тебе не нужно задаваться вопросом, какое отношение сейджин имеет ко всем тем замечательным источникам разведданных, которые Уэйв-Тандер очень тщательно скрывает от тебя.

Он фыркнул, тихо забавляясь направлением собственных мыслей. Затем он вскинул голову, когда оглушительный взрыв прокатился по покрытым слоем дыма водам бухты Уайт-Сэйл. Одна из плавучих батарей, все еще действовавших против чарисийских галеонов, только что исчезла в огромном огненном шаре, и пылающие осколки прочертили по небу линии дыма, когда они разлетелись дугой.

— Искра в погребе, как полагаю, ты сказал, Мерлин, — резко сказал Кэйлеб.

— Возможно, — печально согласился Мерлин. — С другой стороны, они до сих пор не придумали, как производить гранулированный порох. Даже с зарядами в мешках тенденция их пороха расслаиваться и выбрасывать облака пыли достаточно опасна при любых обстоятельствах. Учитывая, что должно быть на борту этих батарей к этому времени…

Он покачал головой, и Кэйлеб кивнул в знак согласия. Затем он оглянулся через плечо на капитана «Эмприс оф Чарис».

— Подайте сигнал, Эндрей. Прикажите адмиралу Нилзу временно прекратить огонь. Больше чем половина их батарей выведена из строя, и даже те, что все еще в действии, должны быть в плохом состоянии. Давайте дадим им шанс подумать о преимуществах капитуляции, прежде чем убьем еще кого-нибудь из них.