Благородна и благочестива

– Баранина это, – насупился рыбак, отпуская локоть дамы сердца. – А что мёртвая, так не живым же мне этого барана жрать?

Густав побледнел не то от возмущения, не то от брезгливости, взмахнул руками.

– Ах, да рассудите же головой – травоядные звери живут дольше хищных! Взгляните, сколь прелестны лани, до чего величественны олени, как забавны зайчики…

– Курицы, – ласково сощурилась на одну из соседних повозок мэма Софур, откуда доносилось осторожное кудахтанье. – Клюют пшено, а живут мало. И тупы, что винные пробки.

– Снова ты о вине, – нахмурилась Камилла. Сощурилась в сторону ухмыляющегося рыбака, прячущего бутыль под отворотом телогрейки. Всё же верно говорил пэр Никлас, что со святыми свят будеши, а с грешниками развратишися. Горький опыт подсказывал юной ллейне, что утянуть грешника от развязной компании не в пример сложнее, чем разогнать саму компанию.

– Помилуйте, но курицы клюют и червяков! – горячо возразил Густав. – Кто знает, откажись они от сего презренного мяса, возможно, и стали бы жить дольше?

– Или сдохли бы, – пробасил племянник рыбака. – На одном пшоне много яйцов из себя не выдавишь!

– Никто не знает, как сработали бы законы природы, – гордо вскинул голову молодой повар. – Бесспорно же, что вкушать мясо – бесчеловечно, дико, отвратительно, и скоро люди осознают это! Вот вы как думаете, прелестная Камилла? – с благоговением обратился Густав к самой юной спутнице.

Дочь Золтана Эйросского торопливо проглотила тайком откушенный кусок копчёного мяса и покосилась на няньку. Мэма Софур благосклонно потрепала прилипнувшего к ней рыбака по впалой щеке, от чего тот, кажется, лишился последнего зуба, и теперь силилась подняться с низкого пенька.

– Думаю, мэм Густав, что некоторые из наших предков, кто остался всеядным и не отказался от мяса – в конце концов как-то да стали людьми, – вздохнула Камилла, помогая няньке подняться на ноги. – А кто решил перейти на зелень – теперь по деревьям лазают. На соседних Зелёных Островах, сказывают, зверушки такие есть, сильно на людей похожие. Фрукты едят, по лианам прыгают. Кто-то решил, что род человеческий с ними как-то связан…

– Чушь какая! – возмутился Густав, вскакивая, чтобы помочь Камилле подсадить мэму Софур в повозку. – Хорошо, что служители храма Отца этого не слышат! Ах, это что, запах копчёного мяса?..

– Верно, из-за соседей запах, – поморщилась Камилла. – Свезло так свезло: то тухлая рыба, то копчёная мертвечина!

– До чего я понимаю вас, милая Камилла! – почти прослезился Густав. – Надеюсь, вы станете первой посетительницей моей зелёной таверны в столице! Я уверен в успехе, как никогда! Дядюшка даже подарил мне медальон везения – его передают в нашей семье из поколения в поколение, самым успешным…

– Доброй ночи, мэм Густав, – вежливо попрощалась Камилла, надёжно прикрыв полог.

Из-за плотной ткани раздалось невнятное ответное бормотание.

Ночь прошла беспокойно, но Камилла не слишком тревожилась о собственном отдыхе: до следующей стоянки целый день, успеет отоспаться. Зато рассвет встретил воплями из сразу трёх соседних повозок.

– Медальо-он! Мой медальон! – в панике метался вокруг повозки Густав, поднимая на ноги всех, кто ещё не успел порадоваться новому дню. На побледневшем от ужаса лице паренька явственно выделялись веснушки. – Украли, украли!..

– Да с чего ты взял? – недовольно пробурчал снаружи голос рыбака. – Может, сам потерял где-то?

– Я его в кошеле носил, у пояса, и кошель обрезан! Вечером был… сейчас нет!

Камилла села на своем лежаке, пихнула в бок расползшуюся няньку, чтобы та вставала, и обхватила колени, прислушиваясь к поднявшемуся снаружи шуму. Ценностей лишились ещё двое соседей: лавочник – кожаного кошеля, а в бедной семье переселенцев не досчитались единственной дорогой вещи – серебряной булавки с дорогим камнем.

Прибывший на место глава каравана с охраной, раздражённый задержкой и тем, что его отвлекают от приготовлений к скорому отбытию, выслушал всех и отмахнулся:

– Ваши проблемы! Следовало бы лучше смотреть за вещами!..

Переступив через спешно одевавшуюся мэму Софур – как, снаружи скандал, а она ещё не в курсе?! – и красневшего от вида нижних женских сорочек пэра Нильса, Камилла распахнула полог.

Глава каравана замолк на полуслове, глядя на юную девицу с распущенными волосами и в одном ночном платье.

– У меня… зеркальце пропало, – запинаясь, выговорила Камилла. Взглянула на хозяина каравана, крепкого приземистого мужчину, почти умоляюще. Закусила губу от отчаяния. – Отцовский подарок. Серебряное такое, с рубинами…

– Тут вор где-то! – решительно рявкнул глава семейства. – Раз нас всех подряд потрясли! Хозяин, посодействуй! Ты ж тоже доброй славой дорожишь!

– Медальон, – горестно всхлипнул Густав.

– Да что медальон и булавка ваша! – взорвался обчищенный лавочник. – Я дневной выручки лишился, а это десять серебряных!..

Поднялся шум, к которому Камилла добавила показательное лишение чувств: присела на ступеньку повозки, приложила ладонь ко лбу, позволяя распущенным прядям соскользнуть с плеча. Хозяин плюнул, глянул ещё раз на томную девицу и кивнул охранникам. Камилла потеснилась, позволяя им осмотреть их повозку под возгласы пэра Нильса и возмущённой вторжением мэмы Софур, и за дальнейшим наблюдала с уже живым интересом.

Награбленное нашли быстро: в повозке недоумевающих рыбаков, которых тут же, невзирая на крики, ругань и заверения в невиновности, скрутили и выделили охрану, дабы сопроводили в город на суд.

– Ах, может, не стоит? – встревожилась Камилла. – Омрачать начало путешествия столь нелицеприятным событием! Оставим же разбойников здесь, добрый хозяин, и предупредим местных, что на дороге остались воры. А там всё в руках Отца Небесного!

– Прелестная Камилла, – умилился Густав, но завершить мысль ему не дали.

– Пусть гниют в тюрьме! – сплюнул лавочник, спешно пряча вновь обретённый кошель. – Заслужили!

– Вы слишком строги, – принимая из рук хозяина каравана зеркальце, вздохнула Камилла. – Вспомните о завете милосердия! Да и о времени тоже, – выразительно кивнула на солнце дочь Рыжего барона. – Люди ропщут…

Люди и впрямь роптали, не приветствуя задержку. Встали даже самые ленивые, и теперь все ожидали только сигнала хозяина каравана.

– Милая Камилла права, – вступился Густав, – хвала Отцу, мы вернули свои вещи, а эти несчастные пусть раскаиваются в содеянном… А ведь это всё баранина, – укоризненно добавил повар, с осуждением поглядывая на ошарашенного рыбака. – Люди, вкушающие мясо, всегда буйнее тех, кто этого благоразумно не делает…

Хозяин каравана сплюнул и махнул рукой охранникам: перепуганных рыбаков прогнали прочь, оставив с пожитками на дороге, рыбную телегу забрали для нужд каравана, а на их место подогнали чистую и опрятную повозку других путешествующих.

– Ллейна Камилла, – обеспокоенно позвал из повозки пэр Нильс. – Возница наш пришёл, выдвигаемся!

Дочь Рыжего барона спрятала в карман ночного платья зеркальце, задумчиво позвенела ещё восьмью медяками, честно отобранными у соседей в ходе ночных блужданий – договаривались-то на двадцать четыре монеты, как ни крути, а уговор выполнять нужно – вдохнула посвежевший после отбытия рыбной телеги воздух и замерла: из новой повозки спрыгнул наземь молодой мужчина, одетый в глухие тёмные одежды.

Новый сосед оказался высок, гладко выбрит и коротко стрижен, так, что тёмные волосы не скрывали спокойного, чистого лица. На котором, к слову, ни дрогнул ни один мускул, когда он заметил Камиллу. Не последовало ни сладострастных блужданий взгляда по мало прикрытому телу, ни откровенных восклицаний – ничего. Он коротко склонил голову в молчаливом приветствии и отвернулся, подталкивая повозку из выбоины. Длинный плащ частично скрывал ножны у пояса, а из-под капюшона выбивалась рукоять двуручного меча – на этом воинственный вид соседа заканчивался. Ни злобного выражения на угрюмом лице, ни нарочито размашистых движений. Отдав короткий приказ вознице, воин запрыгнул обратно в повозку, опуская полог.

Камилла вспыхнула, нахмурилась, запахнула ночное платье на груди и юркнула обратно в повозку.

Караван выдвинулся в путь.