Благородна и благочестива

Глава 14. Цена святости

Свободных комнат в таверне оказалось только две. В одну перенесли сундук с вещами, чудом не вылетевший из кареты при воздушном путешествии, в другую – бесчувственного паладина. Хозяева, сдобренные серебром, суетились, подавая по распоряжению Камиллы то горячую воду, то свежие полотенца. На саму девицу поглядывали с интересом: явно запомнили ещё в прошлый раз. Камилла не возражала: главное, чтобы про вилку забыли.

– Я останусь с ним ненадолго, – быстро проговорила Камилла, шагнув на порог мужской комнаты. – Вы пока сами освежились бы, мэм Гирр… да тёплого на ночь выпили. До утра, будем надеяться, с нами уж точно ничего дурного не станется.

– Как скажете, светлейшая, – помедлив, обронил королевский воин. – Побуду внизу, с Тэрном. Ллея Блаунта я уложил в постель да по вашему указанию умыл, как мог. Паладины хранимы даром Отца: верно, скоро восстановится.

– Пользовался-то он далеко не даром Отца, – возразила Камилла, подходя к деревянной кровати. Там, бледный и тихий, как безветренный день, спал Патрик Блаунт. – Кто его знает, как от магии стихий восстанавливаются?

Мэм Гирр подумал и вынужденно признал правоту молодой ллейны.

– Зовите, если что, – сдержанно кивнул воин, прикрывая дверь.

Если верный защитник и подумал чего, что с благочестием благородных не вязалось, то молча проглотил невысказанные мысли. Камилла в нём не сомневалась, а даже если бы и взялся трепать языком: ей какая разница? Чай, не трепетная ллейна Одетта, и не такие слухи переживёт.

Осторожно присев на скрипнувшую табуретку, Камилла помедлила и коснулась холодного, стараниями тщательного умывания, лба паладина. Теперь, когда не приходилось в ответ выдерживать тёплый взгляд карих глаз, она позволила себе рассмотреть спящего внимательнее. Высокий открытый лоб, светлая кожа, на которой отчётливо выделялась её смуглая ладонь, тёмно-русые, почти чёрные волосы. Губы, ещё бледные, почти сливавшиеся с кожей. Без тёмного плаща и оружия Патрик Блаунт выглядел непривычно. Но, положа руку на сердце, таким паладин ей нравился ещё больше. Светлая нательная рубашка натягивалась на плечах, руки, спокойные, неподвижные, лежали поверх тонкого лоскутного одеяла. Такой мужчина, как сказала бы мэма Софур, не в гостином дворе – в ллейских покоях лежать должен. Рядом с ней, разумеется.

С Камиллой, в смысле.

– Ну и мысли в голову лезут, – вслух вздохнула наследница Эйросского рода, опуская ладонь на руку паладина. Коротко стиснула холодные пальцы, осторожно погладила. И тут же подскочила, как ошпаренная, когда те внезапно сжались в ответ, поймав вороватую ладонь в мёртвый капкан.

– Поделитесь, – слабо выдохнул Патрик, не открывая глаз.

Камилла на пробу дёрнула рукой и, убедившись, что безнадёжно, опустилась обратно на табуретку.

– И не подумаю, – негромко отозвалась дочь Рыжего барона, чувствуя, как вновь расслабляются холодные пальцы. – Вам отдохнуть нужно, ллей Блаунт.

– Патрик, – напомнил паладин. – Мы договорились…

Камилла накрыла второй ладонью теплеющие пальцы мага воздуха.

– И выспаться надо бы, – неловко проронила она.

– Мне… надо… согреться…

Помнится, в лавке мэма Фаиля перебравший покупатель как-то так и выразился, прежде чем полезть к молоденькой лавочнице. От прилипчивого ухажёра Камилла в тот день избавилась просто: под руку подвернулась чугунная сковорода. Мэм Фаиль ещё потом ругался, что вмятина осталась.

Вот только ллей Патрик явно имел ввиду только то, что сказал. И впрямь замёрз, что ли?

– Тут больше одеял нету, – растерянно огляделась Камилла. – Я бы плащ сверху накинула, так сушится одежда-то. Мокрая вся насквозь, ровно вы не в смерч, а в водоворот попали. И камин ярко растоплен. И воздух хоть и сырой, но тёплый. Мы же на юг идём! Едем. Летим, – совсем запуталась дочь Рыжего барона. – В общем, тут по-любому уютнее, чем в Эйросских землях.

– Наше имение находилось на севере, – слабо, всё ещё не открывая глаз, усмехнулся Патрик. – Я привык к морозам. Но мёрзну всё равно. Это холод изнутри… Я… не знаю, как объяснить…

Камилла придвинулась ближе, повинуясь сжавшимся пальцам паладина. В её маленьких и горячих ладошках те постепенно согревались, а напряжённые плечи заметно расслаблялись.

– Я знаю, – рассеянно откликнулась наследница рода огня. – Дед мой вон горит изнутри, разве что огнём не плюётся, а вы, Патрик, видимо, вечно мёрзнете. Вполне объяснимо. Вы нас когда в воздух подняли, так сразу похолодало. Одно из двух: либо там, наверху, и впрямь прохладнее, либо у нас кровь от ужаса застыла. Причём сразу в лёд, – припомнила собственные ощущения Камилла. – Если у вас внутри то же самое, то вы ещё стойко держитесь, ллей Блаунт.

Патрик тихо рассмеялся и открыл глаза. Плеснул ореховой теплотой пристальный взгляд.

– Это очень странно, – вдруг тихо, но отчётливо проговорил паладин. – Мне теплее с вами… с тобой, Камилла… Я согреваюсь…

– Тогда я посижу ещё немного, – подавила довольную улыбку Камилла. – Мне не жалко: грейтесь. Когда ещё так поговорим? Вы дело сделаете – и уйдёте.

И добавила бездумно, рассеянно:

– Ты ведь себе не принадлежишь…

Патрик не отозвался, молча разглядывая враз погрустневшую Камиллу. Протянул руку, касаясь её щеки. Пальцы, уже потеплевшие, живые, легко погладили линию подбородка, поднялись к щеке.

– Даже если я уйду из ордена, – совсем тихо проронил Блаунт, – что я предложу тебе? Ллей Корнелиус не солгал – я проиграл родовое имение… в игру в кости. Это большая глупость с моей стороны, и я о ней уже упоминал…

– Ты не похож на азартного человека, ллей Патрик, – не сводя глаз с паладина, вдруг заметила Камилла. – Я много игроков повидала. В таверне, где работали племянники мэмы Софур. У них глаза мутные и страшные. Если бы ты даже и переболел игрой, то должен был бы хоть чем-то её заменить. Иные в выпивку ударялись, другие плетением корзин занимались. Что угодно, чтобы только забить дикую страсть. А в тебе нет ни больных, ни иных дурных наклонностей. Отец Небесный наградил острым зрением: я вижу. Иногда даже больше, чем говорю вслух, – помолчав, добавила наследница рода огня. – Так что же случилось на самом деле, ллей Патрик?

Паладин её не поправил. Только пальцы снова похолодели, и губы поджались в бледную полосу.

– Я расскажу, – выдавил через силу Патрик. – И ты вправе пользоваться этим знанием по своему усмотрению. Ты, Камилла Эйросская, поймёшь – я знаю. Сколько мудрости в столь юном возрасте… Верно, и тебе есть, что вспомнить… чем не гордиться… и что хотелось бы забыть…

Камилла лишь мысленно усмехнулась: с чего бы начать? Рыжие Острова не то место, где можно жить честно, благочестиво или же утончённо. Драки, кражи, сомнительные поручения – со всем этим дети в родном поселении знакомились с младенчества, и она исключением не стала. Позже – продажная любовь, пьяные гульбища, убийства и грабежи. Лишь благодаря репутации Рыжего барона, которого обходили стороной даже самые буйные, их семью не трогали. А уж после того, как Камилла осиротела окончательно, в ход пошли собственные руки, грязные ругательства, воровство, мошенничество да подлые методы, каким щедро обучали Рыжие Острова в целом и мэм Фаиль в частности. Не скатиться в скотскую жизнь помог лишь спившийся духовник, к которому Камилла исправно ходила раз в седмицу – обучаться грамоте да духовным премудростям.

Так себе начало благородного пути.

– Корнелиус был прав, – тем временем тяжело говорил ллей Блаунт. – Моя семья не отличалась ни смелостью, ни отвагой. Тёмный дар берегли от чужих глаз и языков, тем самым отрезая себе всякое знание о том, какими способностями обладают.

До меня магией воздуха владел дед… хотя владел – не совсем то слово. Пригонял иногда тучи, если лето выпадало засушливым, или вздымал ветер в тихую погоду, чтобы мельницы крутились веселее, и у мельников не ставала работа. Больше ничем не отличился. Когда похоронил супругу, ушёл в грозовую ночь и не вернулся. То ли в стихии растворился, то ли в овраге бесславно погиб. С тех пор я остался один на один с собственной силой, о которой он, маг воздуха, должен был мне рассказать. Но увы: дед ушёл, и про тёмный дар мне толком не могли поведать даже родители. Не сильно и старались, ожидая, верно, нужного часа – но даже в этом не преуспели. Матушка и отец погибли в одну особо холодную зиму от тяжкой хвори, и не оставили мне ни братьев, ни сестёр, ни прибыльного имущества, ни знания о том, что меня ожидает. В тот год мне едва исполнилось одиннадцать. Тогда меня взял на воспитание слуга, суровый и немногословный. Он-то и объяснил, как мог, что род мой особенный, и что может случиться так, что и я про то узнаю.

Патрик Блаунт замолчал ненадолго, и взгляд его ушёл в никуда. Карие глаза стремительно посветлели – до холодной небесной синевы. Зрелище для неподготовленных, прямо сказать, пугающее.

– Я и узнал. Уже через год узнал, на что способен. До того мне казалось, что это обычное дело – чтобы дети слышали, как поют ветра. По-разному поют. Я слышал, о чём они говорят… я видел, откуда они прилетают. Никому не говорил – что ж в этом особенного? Ветер мне никогда не мешал. В самую жуткую грозу я отмахивался – и яростные порывы стихали. Лишь после двенадцати, когда я стал отроком, я понял, что могу больше. Притягивать молнии, катать между пальцев электрические шары… и убивать ими же.

Камилла замерла, не отнимая рук от холодных пальцев Патрика. Помедлила и снова стиснула побелевшие ладони.

– Мы повздорили в тот день, – мёртво продолжал паладин. – Я и Гаррет – мой старый воспитатель. Уж и не помню, о чём говорили… Кажется, Гаррет настаивал, чтобы я посещал храм, как и положено благочестивым ллеям. А я, своенравный, обозлённый тем, что вынужден слушаться – страстно пожелал… Я… не помню, чего пожелал…

Камилла смотрела в бледное лицо ллея Блаунта и понимала – помнит. Только страшно вспоминать – настолько, что разум сам отказывался хранить это внутри.

– Гаррета убила молния. Днём. В ясную погоду. Я стал убийцей в тринадцать лет…

Паладин медленно выдохнул сквозь зубы, и в комнате упала тишина. Камилле даже показалось – слышно, как стучит её сердце. Громко, быстро и жарко. Здесь и сейчас ллей Блаунт открывал ей то, что не доверял никому. И именно этот день – и то, что она ответит – определят, скрестятся ли снова их пути…

– Я скрыл преступление. Для людей случилось очевидное: человека убила молния. Только я знал правду – и я промолчал. Мне было тринадцать; я испугался. А с годами – убедил себя, что не виноват. Ещё два года я просидел взаперти в собственном имении, управляя им, как умел. Разумеется, я терял остатки имущества из-за мошенников, нерадивых служащих, почуявших слабину со смертью верного Гаррета, и прочих желающих. Людей дичился. Чувствовал, как вместе со мной растёт и моя сила, и с ужасом понимал, что совершенно не умею ею управлять. И не знаю, у кого спросить. А потом… мне исполнилось пятнадцать. Я прогуливался в поле, подальше от людей, и встретил дочь местного духовника. Далию. Мы подружились, и я... поцеловал её.

Камилла молчала, ожидая продолжения. И рук от ледяных ладоней паладина не отняла.